— Боже милостивый, уже совсем светло!

— Ну, а я чё! У меня грибы да сало шкворкают на сковородке. Как вы покушать?

— Очень хорошо, — Лапидиус медленно приходил в себя. — Грибы и сало… хорошо, очень хорошо. Э… погоди-ка, Марта, пока не неси. Сначала умоюсь.

— Как скажете.

Чуть погодя Лапидиус восседал за своим лабораторным столом и лакомился. Грибы Марта собрала прошлой осенью собственноручно, насушила и убрала на холод. А теперь, размочив, поджарила их на нутряном сале, щедро сдобрив перцем. Здесь были моховики, рядовки и лисички — настоящее пиршество!

День обещал быть погожим. Из окон падали солнечные лучи, многократно отражаясь в алхимической посуде. Весенний воздух перебивал запах серы и металлов.

— Марта!

— Да, хозяин? Как оно, скусно? Можа, щё чуток? Али хлебца с маслинам?

— Нет, спасибо, я сыт. — Лапидиус, втихую срыгнув, отодвинул тарелку и окунул напоследок кусок хлеба в пиво. — Как дела у Фреи? Втирать мазь пока не надо?

— Не, хозяин, не нада.

— Ключ у тебя?

— Не, хозяин, в стене, щас подам, — она вытащила ключ из-за кирпича. — Фрея щё дует в две дырки. Я вчерась дала ей транки… транкилку.

— Ты имеешь в виду транквилизатор, который я иногда изготавливаю?

— Ага.

— Боже правый! А меня спросить не могла?! — Лапидиус взвился со стула. — Сколько ты ей дала? Надеюсь, не всю мензурку?

— Не, хозяин, не пужайся, как вы, быват, берете.

Тем не менее крайне озабоченный Лапидиус помчался по лестнице на верхний этаж, едва не заплетаясь своими длинными ногами. Он заглянул в окошечко и увидел бездыханно лежащую пациентку.

— Фрея, Фрея! — он поспешно отворил дверцу и потряс ее за плечи. Тело девушки безвольно поддавалось. — Фрея, слышишь меня?

Прошла целая вечность, прежде чем она шевельнулась.

— Слава тебе Господи! — Он был так рад, что сразу забыл о том, что собирался отругать Марту за легкомысленный поступок. — Фрея!

— Я… я…

— Как ты себя чувствуешь?

— Плохо. Противно до тошноты, — вялым движением она потерла глаза.

Лапидиус поскакал вниз, принес полкружки колодезной воды и поднес кружку к ее спекшимся губам. Потом взял за руку, чтобы прощупать пульс. Пульс был слабым, но ровным. Его тревога немного улеглась. Похоже, Марта не переборщила с транквилизатором. Он принялся осматривать высыпания.

— Знаю, что у тебя сильно болит голова, череп будто раскалывается. А конечности ломит, словно тебя колесуют. Но посмотри: струпья на гнойниках уже частично отвалились, а под ними снова здоровая кожа. Это хороший знак.

Лапидиус вовсе так не думал, поскольку сыпь — лишь один из симптомов сифилиса, и заживление кожи было ничто по сравнению с общим улучшением. Однако он хотел вселить в нее мужество.

— И ногти на больших пальцах уже много лучше. У тебя сильный организм.

— Какой сегодня день?

— Воскресенье. Слышишь звон колоколов? Начинается служба в церкви Святого Габриеля.

Фрея посмотрела на него, и сегодняшним утром ее глаза снова были цвета морской волны. В его душе что-то ёкнуло.

— Э… да. Утренняя служба. Я редко туда хожу, знаешь ли, честно сказать, никогда.

Это было правдой, а причиной было то, что его острый ум никак не желал принять противоречия в церковном учении.

— Только воскресенье? — слабо пролепетала она.

— Что значит «только»? Ты выдержала почти неделю. Осталось всего две.

— У меня во рту все болит, будто там натерли теркой. Все сплошная водянистая рана.

— Правда? Это замечательно! Поверь, то, что ты чувствуешь, — доказательство, что наша терапия действует. И повышенное слюноотделение тому подтверждение. Значит, ртутные втирания работают. Мазь и должна иметь такие свойства, чтобы дурные соки сами отходили из самых дальних уголков тела. Часть соков, пораженных дискразией, течет в мозг, однако основная масса собирается во рту и выходит со слюной. Поэтому я рад за тебя.

— Вам хорошо говорить, вы-то здоровы.

— Да, но я с радостью помогаю тебе.

— Вы уже много раз говорили это. А все-таки почему вы это делаете?

Лапидиус, который никогда не расставался со своей шелковой шапочкой, даже ночью, решил на этот раз сделать исключение. Он медленно наклонил голову и снял ее.

У Фреи округлились глаза:

— Вы… вы же совсем лысый. Как кочан капусты.

Лапидиус тихонько засмеялся.

— Так вы… вы тоже?..

— Да, — кивнул он. — Я тоже когда-то переболел сифилисом. Девять лет назад это было, в Северной Испании. Болезнь обнаружилась у меня в городе под названием Леон, а я был так беден и так слаб. Беднейший и слабейший из всех живущих на свете. И появился некто, кто мне помог. Его звали Конрадус Магнус, он был doctorus universalis, искушенный в искусстве алхимии. Он взял меня к себе и заботился обо мне, будто о своем сыне. Три недели я лежал влежку и претерпевал ад на земле. Но я поднялся и снова стал здоров. Мое сердце было полно благодарности, и я спросил Конрадуса, как мне отблагодарить его. И он ответил, что если выпадет случай, я должен действовать так же, как он. И больше ничего. — Лапидиус снова надел шапочку и аккуратно расправил ее. — И, как видишь, я выполняю его наказ. И делаю это с радостью.

— Хм. Если вы выкарабкались, я тоже смогу.

Лапидиус опять тихонько засмеялся. Она реагировала, как он и ожидал. Он закрыл дверцу на замок и побыстрее заговорил снова, пока Фрея не успела запротестовать:

— Сифилис — это болезнь, от которой необязательно умирают. Конечно, в первые годы ее появления она косила людей тысячами, поскольку наука еще не нашла против нее действенных средств. Но потом все изменилось, когда обнаружили лечебные свойства ртути. Но человек должен бороться, чтобы победить.

Лапидиус отдавал себе отчет, что его выкладки только отчасти соответствуют действительности, потому что было бесчисленное множество больных, которые боролись и проиграли, но об этом он предпочел умолчать. По его подсчетам, лишь четверо из десяти выживали до конца курса лечения, а из тех в лучшем случае один вылечивался полностью. То, что он сам оказался одним из них, было чудом, и того же он от всей души желал своей пациентке.

— Я не хочу терять волосы.

— Однако ты их потеряешь. — По собственному опыту он знал, что не стоит приукрашивать положение дел. — Но потом они отрастают у большинства пациентов. Только в тех редких случаях, как мой, этого не происходит. Впрочем, считай за счастье, если при лечении выпадут только волосы.

— Как это?

Лапидиус покусал губы. Фрея, конечно, была девушкой сильной, но все-таки лучше ей всего не знать.

Спустя какое-то время, когда он уже думал, что ее снова сморило, она сказала:

— Смешное название «сифилис». Я знаю только «французская болезнь».

Это прозвучало не слишком любознательно, однако Лапидиус понял это как приглашение к разговору. Может, и лучше немного рассказать ей об этом — все-таки отвлечет от боли.

— Один итальянский врач по имени Фракасторо[9] семнадцать лет назад описал симптомы «французской болезни» в поэме под заголовком «Syphilidis, sive morbigallici libri III»[10]. С тех пор название «сифилис» получает все большее распространение.

— Поэма о болезни? Никогда такого не слышала.

— Это учебный стих. Некоторые медики выбирают такую форму для публикации. Это тысяча триста сорок шесть строк гекзаметром.

Лапидиус с удовольствием бы углубился в подробности жизни Фракасторо и его творения, детально остановился на изложенных в стихотворной форме знаниях, а также о лечебных методах с применением гваякового дерева, поведал бы о поразительных тезисах доктора Парацельса, но тут заметил, что для Фреи это будет слишком утомительно. Вместо всего этого он осторожно сказал:

— Послушай, Фрея, на Гемсвизер-Маркт нашли мертвую женщину. Никто ее не знает. Может, тебе знакомо ее имя, ты ведь по разным землям колесишь со своей повозкой.