Я подозреваю, что это последнее.

Я все еще в пижаме, мои волосы растрепаны, ноги босые. Они даже не позволили мне надеть обувь, когда вытаскивали меня из спальни к ожидавшей машине. Единственное, что делает все это лучше, это то, что они, по крайней мере, не связали меня, но опять же, зачем им это? Я не представляю угрозы ни для кого из них. Даже вооруженная, я не смогла бы ничего сделать.

На складе холодно, и они ведут меня всю дорогу по коридору так быстро, что я чуть не спотыкаюсь о себя, до тяжелой двери, которую двое мужчин распахивают и заталкивают меня внутрь. Краем глаза я вижу своего отца, светловолосого и властного, наблюдающего за мной, как ястреб, но я не могу даже взглянуть на него из-за ужаса передо мной.

Я не могу поверить в то, на что смотрю.

Мужчина передо мной едва ли напоминает Николая, по крайней мере, когда я впервые бросаю взгляд на него. Его лицо распухло и в синяках, рот опухший, губа разбита, по подбородку стекает струйка крови. Одна из его рук выглядит так, как будто несколько пальцев были сломаны, и я вижу пурпурно-черные кровоподтеки на его обнаженной груди. На нем нет ничего, кроме свободных спортивных штанов, и я вижу кровавые полосы на его коже, как будто кто-то порезал его ножом, рубцы, которые выглядят так, как будто его кто-то избил.

Я сказала ему, что не хочу иметь с ним ничего общего, и я имела в виду именно это. Я сказала ему, что не могу его простить, и я тоже имела в виду это. Но я никогда не хотела видеть его таким. Я никогда не хотела, чтобы с ним случилось что-то из этого.

— Видишь, что я делаю для тебя? — Мой отец хватает меня за подбородок, заставляя смотреть прямо перед собой, чтобы я увидела, что они с ним сделали. — Этот мужчина требовал твоей руки. Взял тебя силой. Заставил тебя стать его женой. Видишь, как я наказал его? Он думал, что заслуживает тебя как жену, а не просто то, во что можно засунуть свой член.

Он отпускает мой подбородок, проводя пальцами по моим волосам в извращенной насмешке отца, успокаивающим свою дочь.

— Ты хочешь, чтобы я отрезал ему член, Лиллиана? Может быть, позволить тебе раздавить его каблуком? Ты хочешь сделать это сама? — Он ухмыляется мне, потянувшись за ножом. — Ты пока не можешь этого сделать. Мужчина может выдержать не так много, и нам нужно предпринять шаги, прежде чем мы доберемся туда. Но ты можешь подержать нож, если хочешь. Почувствуй его вес. Подумай о том, каково это будет, проникать сквозь его член.

— Если бы у меня в руке был нож, я бы ударила им тебя, — шиплю я, и он отдергивает его, цокая и качая головой.

— Разве так можно разговаривать с дорогим отцом? Человеком, который дал тебе все?

— Ты забрал у меня все. — Я тяжело сглатываю, не в силах продолжать смотреть на Николая, на ужасающий вид его измученного лица и тела. — Мое детство. Любую невинность, которая не была физической. Мой выбор. Ты забрал все это. Ты не можешь сказать иначе.

— Это было для нас. — Его рука снова гладит мои волосы, и мне приходится приложить все силы, чтобы не отстраниться. — Спасибо, Лиллиана. Как только я стану главным, ты сможешь получить все, что захочешь. Ты станешь богатой вдовой. И тогда… — Его рука прижимается к моему затылку, пальцы сжимают мой череп. — Ты снова будешь полностью моей, сладость.

Николай дергается от ремней, удерживающих его на стуле.

— Отвали от нее, Нароков, — выплевывает он, и мой отец качает головой, отпуская меня ровно на столько, чтобы сделать два быстрых шага вперед и сильно ударить Николая, прямо в его и без того распухший рот.

— Прекрати это! — Кричу я. Николай не издает ни звука, но по тому, как он дергается назад и содрогается, я могу только представить, как сильно это, должно быть, причиняет ему боль. — Прекрати. Пожалуйста…

Мой отец поворачивается ко мне, его брови нахмурены.

— Так он тебе небезразличен? — Он качает головой. — Мне жаль, Лиллиана. Я думал, ты сильнее этого. Достаточно жесткая, чтобы не позволить своим чувствам вмешаться. Если уж на то пошло, я подумал, что это будет подарком для тебя. Кое-что, что покажет тебе, как я заботился о тебе, даже когда этот грубиян ломал тебя. Жаль, что мне пришлось сделать это таким образом. Я бы предпочел, чтобы ты оставалась со мной, нетронутой до тех пор, пока я не решу, что пришло подходящее время научить тебя самому. Но выбора действительно не было. И теперь ты не ценишь то, что я для тебя сделал. — Он снова прищелкивает языком. — Возможно, тебе тоже стоит кое-что исправить.

Николай издает сдавленный рев, снова дергаясь в ремнях.

— Ты гребаный ублюдок, — рычит он. — Серьезно, свою собственную дочь? Больной ублюдок, это мне ты хочешь причинить боль. Так что возвращайся сюда и почувствуй себя мужчиной, не трогая того, кто не может дать сдачи.

Он сплевывает кровь в моего отца, и он поворачивается обратно к Николаю, еще один кулак попадает Николаю в челюсть.

— Пожалуйста, — снова шепчу я. Я понятия не имею, как я хочу, чтобы все сложилось между мной и Николаем, и чем все это обернется, но я знаю, что это не то, я знаю, что не хочу видеть, как мой отец избивает его до полусмерти.

Я знаю, прежде всего, что я не хочу, чтобы у моего отца была такая власть, за которую он хватается. И я знаю, что не хочу того, что он запланировал для меня.

— Пожалуйста, остановись.

Мой отец дергает головой в сторону чего-то позади меня, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть двух огромных охранников в брюках-карго и черных рубашках, направляющихся ко мне.

— Поместите ее в камеру к другой, — резко говорит он. — Там она может подумать о своей лояльности.

— Что? — Я задыхаюсь, пытаясь отойти за пределы их досягаемости, но у меня нет на это никаких шансов. — Нет, я…прекрати это! Не прикасайся ко мне.

— Оставь ее в покое! — Рычит Николай, но слова обрываются стоном боли. Я не вижу, что с ним случилось, и мне стыдно признаться, но часть меня рада, что я этого не вижу. Я не уверена, сколько еще я смогу вынести.

Двое охранников хватают меня и тащат из комнаты, даже когда я извиваюсь и брыкаюсь в их хватке. Я знаю, что это бесполезно, мне отсюда никак не выбраться. Они не слишком грубы со мной, но я не могу заставить себя беспокоиться так или иначе. Все, о чем я могу думать, это Николай, связанный в той комнате, по милости моего отца и не похоже, что у него много шансов. Я не знаю, почему меня это удивляет, после всех лет, которые я провела на другом конце его “учения”. Но я знаю, сколько в нем жестокости.

Если ему удастся то, что он пытается сделать…

Я не могу позволить себе думать, что это возможно. Если это так, то ни у кого из нас нет надежды. Я скорее умру, чем уступлю тому, чего хочет от меня мой отец и я полагаю, что так и сделаю, если буду бороться с ним слишком долго и упорно. Или он запрет меня и заберет то, что хочет. Меня затошнило от этой мысли. Охранники ведут меня по коридору к ряду камер, и я ахаю, когда вижу кто внутри, в той, перед которой мы останавливаемся.

Сначала я не узнаю девушку, сидящую внутри точно так же, как я не узнала Николая. Но на этот раз дело не в том, что ей так сильно физически больно, а в том, что просто кажется, будто из нее выкачали все. Ее длинные светлые волосы безвольно свисают вокруг лица, растрепанные и жирные, а ее лицо такое бледное, что кажется почти прозрачным. Она выглядит похудевшей, чем раньше, и настолько измученной, что я почти ожидаю, что она упадет в обморок в любой момент.

— Марика? — Шепчу ее имя, и она устало поднимает взгляд, ее глаза немного расширяются, когда она видит меня, как будто это все, на что она способна.

— Лиллиана. — Она печально произносит мое имя, и один из охранников распахивает дверь камеры, а другой бесцеремонно заталкивает меня внутрь.

— Вы двое можете наверстать упущенное. Веселитесь, дамы. — Он захлопывает дверь, и я вздрагиваю, услышав, как поворачивается замок.

Мы выберемся из этого, я не хочу быть запертой в комнате до конца своей жизни.

— Ты в порядке? — Я немедленно подхожу к ней, сажусь на тонкую койку рядом с ней и осторожно протягиваю руку, чтобы убрать волосы с ее лица. Она вздрагивает от моего прикосновения, и я тут же жалею, что пыталась. Мне следовало знать лучше.