Завидев ее еще издали, повар низко, даже чересчур низко поклонился ей.
— Матушка наша пожаловала, — сказал проникновенно. — Благодетельница, радетельница наша…
Если бы она не знала его достаточно хорошо, подумала бы: все это правда чистой воды, но старик повар славился на всю больницу ехидным, несговорчивым характером, кроме того, был невероятно обидчив, Вершилов даже как-то высказал предположение:
— Он вам, Зоя Ярославна, не простит вылитого супа…
— Отравит, не иначе? — усмехнулась Зоя Ярославна. — Ну и пусть отравит, все одно выживу!
— Что у нас нынче на обед? — невозмутимо, как бы не слыша его слов, спросила она повара.
— Куриный бульон, — ответил повар, любовно глядя на нее. — Бульон первый сорт, даже вы, красавица наша, останетесь довольными…
Зоя Ярославна, не обратив внимания на его нежный тон (до чего ласков сегодня, сил нет), зачерпнула разливательной ложкой немного бульона и еще одну ложку зачерпнула.
— Может, вам налить тарелочку? — по-прежнему ласково продолжал допрашивать повар. — Наверное, проголодались, красавица вы наша, шутка ли, день-деньской по этажам ножками топ да топ…
— А ну, хватит, — отрезала Зоя Ярославна. — Накормили меня своими красавицами по самое горлышко…
И, не сказав больше ни слова, повернулась к дверям. Что там ни говори, а старик знает свое дело, когда хочет — может из простого бревна нечто превосходное приготовить. Бульон и в самом деле был хорош…
Перед обедом она зашла в двенадцатую палату. Первым делом подошла к новенькой.
— Как дела? — спросила. — Успели освоиться?
— Вроде бы, — ответила больная: она была сравнительно молода, тридцать пять лет, но болезней нахватала, как говорится, с избытком: язва пищевода, диафрагмальная грыжа.
Бочкарева сказала:
— Осталось еще заработать опущение желудка, моя миленькая…
— Я вам не миленькая, — спокойно ответила больная. — Если хотите, зовите меня по имени-отчеству — Ариадна Алексеевна.
Зоя Ярославна присела на стул возле ее постели.
Ариадна Алексеевна работала художником-дизайнером.
Довольно высокая, хорошо сложенная, она сзади могла показаться юной девушкой, но стоило ей обернуться, в глаза сразу же бросались желтоватая кожа лица, усталый рот, морщинки возле губ. Выглядела она старше своих лет и знала об этом.
— Когда избавлюсь от своих хвороб, я сразу поправлюсь, — говорила. — Я быстро полнею и так же быстро худею. Стоит мне пополнеть, и я сразу же начинаю выглядеть на десяток лет моложе.
Она была иронична, бесспорно умна, наблюдательна. Умела заставить слушать себя, хотя и не старалась повысить голос.
— Боли замучили, — сказала Ариадна Алексеевна. — Особенно ночью. И когда только все это кончится?
— Всему приходит конец, — сказала Зоя Ярославна. — И вашим болям тоже наступит конец, мы вас подлечим здесь…
— Надеюсь, — нетерпеливо прервала ее Ариадна Алексеевна. — Все будет в порядке, выздоравливайте, больше не будете болеть — и так далее, и тому подобное… — Невесело усмехнулась. — Это все давно мне знакомо, поверьте, доктор, я все хорошо знаю и понимаю…
— Вот и хорошо, — невозмутимо проговорила Зоя Ярославна.
Подумала про себя:
«Видно, крепкий орешек и злюка, наверно, изрядная…»
Тут же оспорила себя с досадой. Как не совестно все-таки осуждать тяжело больного человека? И за что? За некую, вполне, к слову, допустимую иронию?
«Какая же я несправедливая, пристрастная баба, — мысленно обругала себя Зоя Ярославна. — Именно баба, а не врач!»
Но вслух постаралась со всей возможной доброжелательностью, терпеливо пояснить:
— Уверяю вас, врачи попусту словами не бросаются. Если вы верите врачу и, главное, хотите быть его союзником, иными словами, хотите выздороветь, это уже половина успеха.
— Почему не три четверти? — спросила Ариадна Алексеевна, внезапно щеки ее вспыхнули неровным, быстро погасшим румянцем, она негромко охнула, схватившись обеими руками за живот.
— Болит? — спросила Зоя Ярославна. — Вот именно сейчас? Здесь?
Ариадна Алексеевна кивнула. Зоя Ярославна присела на край постели, осторожно положила руку на живот Ариадны Алексеевны, гладкая, до сих пор еще покрытая летним загаром кожа, великолепная линия бедер, маленькие, почти девичьи груди. На лбу Ариадны Алексеевны выступили капельки пота. Глаза потемнели. Должно быть, она сейчас испытывала непритворную боль.
— Подождите, милая, — сказала Зоя Ярославна. — Сейчас я вам сделаю обезболивающий укол, потом дам бурже, и это все снимет боль.
Она быстро вышла из палаты, взяла у сестры на посту бутылку бурже и снова вернулась в палату. Сестра вошла вслед за ней, высоко приподняв шприц с обезболивающим раствором.
Она едва успела сделать укол Ариадне Алексеевне, как в палату вошла старшая сестра Клавдия Петровна.
— Зоя Ярославна, вас требуют в тридцатую, там больной буянит.
— Как так — буянит? И кто же? — спросила Зоя Ярославна.
— Новенький, вчера поступил, Садыков, без вас не желает колоться, говорит, чтобы вы его кололи, больше он никому не хочет доверять…
Все это Клавдия Петровна выпалила в один присест, распахнув широко дверь: дескать, давайте не задерживайтесь…
Лиза Корытова робко спросила:
— Еще нет ничего?
Она ожидала результат сканирования печени, которое ей провели два дня назад.
— Еще нет ничего, — ответила Клавдия Петровна. — Подождем до завтрашнего утра.
— До утра осталось не так уж и много, — сказала Зоя Ярославна, заметив, как омрачились Лизины глаза. — Подожди, девочка, наберись терпения…
Снова повернулась к Ариадне Алексеевне.
— Теперь выпейте ложечку бурже. Вот так…
Старшая сестра все еще стояла на пороге.
— Зоя Ярославна, я жду…
— Сейчас, еще минуту.
— Знаете, а мне лучше, — Ариадна Алексеевна слегка приподнялась на постели. — Честное слово, лучше!
Добросердечная Лиза тихо захлопала в ладоши.
— Вот и хорошо!
— Конечно, хорошо, — отозвалась Ариадна Алексеевна, снова обратилась к Зое Ярославне: — Правда, мне намного лучше…
— Я же вам говорила, — Зоя Ярославна с удовольствием посмотрела на разрумянившееся лицо Ариадны Алексеевны. — Все будет в порядке, обещаю вам!
Ариадна Алексеевна схватила ее руку, крепко пожала.
— Не уходите, побудьте у нас хотя бы еще немного…
— Да, правда, — взмолилась Лиза. — Не уходите, Зоя Ярославна, когда вы с нами, кажется, сама болезнь вас боится…
Бочкарева нарочито громко вздохнула.
— Как же, испугалась, держи карман шире…
Ариадна Алексеевна даже головы не повернула в ее сторону.
— Нет, в самом деле, побудьте еще немного с нами…
— Не могу, народ ждет, — ответила Зоя Ярославна.
Ариадна Алексеевна окинула взглядом старшую сестру, все еще стоящую в дверях.
— А у вас работа — не позавидуешь…
— Я люблю мою работу, — сказала Зоя Ярославна.
— Уверена, что вы любите, — согласилась Ариадна Алексеевна. — Но вам, скажу откровенно, и достается же от всех нас…
— Что же делать?
Зоя Ярославна улыбнулась.
— Теперь лежите, отдыхайте, до следующего утра…
«Да, я не солгала, я люблю мою работу, — думала Зоя Ярославна, едучи в метро домой, притиснутая к дверям с одной стороны грузным стариком в болонье, с другой — тетенькой, обремененной тяжелым рюкзаком, с двумя сумками в руках. — Хотя мне достается подчас, она права, эта милая женщина, еще как достается! И все равно, стоит жить хотя бы ради того, чтобы услышать: доктор, мне легче… Ради сознания своей силы, своего уменья, ради этого волшебства — когда в твоих руках жизнь человека и ты можешь снять боль, можешь облегчить страдания, можешь, наконец, радикально излечить, потому что ты доктор, целитель, кудесник своего рода. И это — самое важное, самое главное в жизни. Все остальное ерунда, ровным счетом ничего не стоит. Впрочем, — возразила она себе. — А сын? Мой сын, самый для меня дорогой в жизни? А Владик? Владик, которого я любила, может быть, сильнее всех?»
