Сережа был человек безусловно одаренный, хотя и неровный. Классная руководительница пеняла Зое Ярославне еще тогда, когда Сережа учился в четвертом классе:

— Вы должны обращать на него как можно больше внимания, мальчик трудный, но необычайно интересный!

— Как же я должна обращать на него внимание? Каким образом? — спросила Зоя Ярославна.

— Прежде всего, надо не разрешать ему фантазировать, фантазии могут завести его слишком далеко, — ответила классная руководительница.

Будучи человеком отменно трезвым, лишенным каких-либо причуд, не склонным к каким-либо выдумкам, она считала, что Сережу его фантазии и вправду не доведут до добра. А жаль! Мальчик своеобразный, умница и, когда хочет, может учиться просто блистательно.

«Какие такие у Сережи фантазии? — думала Зоя Ярославна, идя домой после родительского собрания в школе. — То, что он выдумщик, это я и так знаю. Ну и что с того? Кому это все мешает?»

А Сережа был выдумщик необыкновенный, вечно что-нибудь напридумает, можно только диву даваться, как только ему пришло такое в голову!

Учась в третьем классе, он придумал, что его отец капитан дальнего плавания. Рассказывал об отце:

— Он командует большим пароходом, плавает по всем океанам, однажды у отца случился пожар в трюме, но он не растерялся, сумел потушить пожар.

— Как же он потушил? — спрашивали Сережу.

Он отвечал лаконично:

— Водой, ведь в море очень много воды.

Как-то Зоя Ярославна случайно нашла в кармане его курточки конверт, на котором был написан Сережин адрес. Она сразу узнала почерк Сережи, крупные, неровные буквы, сползающие вбок, удивилась и, не долго думая, раскрыла конверт, прочитала письмо.

Вот что там было написано:

«Дорогой сын! Я тоже очень скучаю по тебе, но приехать еще не могу. Много работы. Надеюсь, в будущем году мы увидимся. Твой папа».

На все это коротенькое письмо была всего лишь одна запятая, зато уйма орфографических ошибок: «Увидемся», «Преехать», «Немогу», «Очен».

Зоя Ярославна колебалась, спросить ли Сережу, что это за письмо, почему он его написал; в конце концов, решила не спрашивать, чтобы не смущать мальчика, но не выдержала, сказала с равнодушно-отрешенным видом:

— Я тут зашивала рукав на твоей куртке и увидела письмо.

— Какое письмо? — спросил Сережа и тут же сам догадался: — Ах, это…

Он улыбнулся.

— Ты что, сам его писал?

— Сам.

— Сразу видно, и почерк твой, и ошибки налицо.

Сережа насупился.

— Это письмо у меня давно, еще с лета. Я его написал летом, когда был в лагере.

— Зачем? — спросила Зоя Ярославна. — Зачем ты его написал?

Сережа слегка сощурил ярко-синие в темных ресницах глаза, словно глянул на что-то, ослепившее его.

Зоя Ярославна вспомнила: так же щурился некогда его отец.

— Все ребята получают письма от отцов, а я ни одного.

— Но я же писала тебе, — сказала она. — Каждую неделю ты получал от меня письмо.

— Так это же ты, Зоя, а от папы ничего.

Он с раннего детства привык звать ее по имени — Зоя, а бабушку — мама Катя.

Помедлил немного, спросил, как не раз уже спрашивал:

— Где мой папа? Когда приедет? Почему не приезжает к нам?

Она не ответила ему, соображая, что следует сказать, а он продолжал расспрашивать:

— Может быть, вы разошлись? Да? Тогда почему ты все от меня скрываешь?

«Ему уже десять лет, — подумала Зоя Ярославна. — Через несколько месяцев одиннадцать, надо бы выложить ему всю правду».

Когда-нибудь, подумала, позднее, не теперь…

— Да, — сказала. — Мы разошлись, он живет в другом городе.

— В каком?

— В Сибири, нет, кажется, на Урале.

Сережу не удовлетворил ее ответ. Он хотел знать все точно.

— Как называется город?

— Этот, как его, Карабаш или Соликамск. Он постоянно меняет адреса, такая у него профессия.

— А кто он?

— Он? Геолог, — с ходу придумала Зоя Ярославна, мысленно упрекнула себя: к чему сочинять?

Но, с другой стороны, мальчик жаждет романтики; она понимала, скажи ему правду — отец его самый обычный инженер в каком-то строительном управлении, вряд ли это будет звучать для мальчика так же привлекательно, как геолог. Хотя, кто знает, кем он теперь работает, Сережин отец? Да и жив ли? В сущности, столько лет прошло с той поры…

Был бы Сережа постарше, она бы сказала:

— Мне бы не хотелось говорить о твоем отце, за все годы он ни разу не поинтересовался, существуешь ли ты. Впрочем, — прибавила бы Зоя Ярославна, предпочитавшая всегда и во всем прежде всего справедливость. — Впрочем, он не знал о том, что ты будешь. Я не сказала ему, и он не знал…

Сережа обрадовался тогда. Геолог — это здорово! Даже почище капитана дальнего плавания.

— Я тоже буду геологом, — решил он. — Может, где-нибудь мы встретимся с папой, вместе будем искать всякие металлы и руду. А вдруг отыщем какие-нибудь необыкновенные алмазы или горячие источники, которые лечат все болезни. Разве не может так случиться?

Недаром Сережа слыл выдумщиком, фантазия у него работала, как он выражался, на всю железку.

Ему уже представлялась эта случайная, неожиданная встреча с отцом, то-то, наверно, удивится отец, когда узнает, кто его сын.

Интересно, будут ли они дружить или не понравятся один другому? Нет, наверное, понравятся, станут большими друзьями. Наверняка станут!

Как бы там ни было, а они и в самом деле встретились. И случилось это спустя годы, тогда, когда Сережа окончил девятый класс.

Зоя Ярославна ехала с Сережей в метро домой после утомительного похода в ГУМ, ЦУМ и еще несколько магазинов — в поисках нового, самой современной марки магнитофона. Это был подарок Зои Ярославны ко дню рождения, Сережа спустя несколько дней уезжал на Байкал со строительным отрядом, так что день рождения он должен был отметить далеко от дома.

Было очень душно, июньская, уже совершенно по-летнему знойная жара.

Сережа сказал:

— Сейчас бы принять душ!

— Это невозможно, — отозвалась Зоя Ярославна. — У нас уже целый месяц нет горячей воды.

— Сегодня я буду ночевать у тебя, а не у мамы Кати, — решил Сережа. — Как ты смотришь на это? Согласна принять на ночевку?

— Что с тобой поделать.

Это был стиль, издавна принятый у них на вооружение: говорить обо всем шутливо, легко, стараться избегать острых углов.

Зоя Ярославна не хотела подавать вида, чтобы Сережа ничего не заметил, но сердце ее ныло по-настоящему: вот она и случилась, первая разлука с сыном. Сын уже вырос, уезжает далеко… Вырос? Да он же еще мальчик, совсем мальчик, вон какие у него детские руки, небольшие, загорелые, и пальцы такие трогательно короткие, и глаза доверчивые, наивные…

Нет, нельзя ничего говорить. А не то он обидится или рассердится. Они все в этом возрасте такие ранимые. Все мнят себя взрослыми, умудренными жизненным опытом и уж во всяком случае наверняка больше понимающими, что к чему, чем их старые, глупые родители. Что же, вот так вот он и уедет? Да, уедет. И от него подолгу не будет писем, и это будет так страшно, непривычно, вдруг и вправду с ним что случится, в конце концов, он же еще совсем небольшой…

Она думала, спорила сама с собой, возражала, соглашалась, опять спорила, а он ничего не замечал. Да и мудрено было бы заметить, ее лицо казалось внешне совершенно спокойным, даже невозмутимым.

Она всегда отличалась завидным уменьем владеть собой.

Какой-то человек сел рядом с Сережей. Вынул, отдуваясь, платок из кармана, Зоя Ярославна бегло взглянула на него, он тоже скользнул по ней взглядом. И вдруг оба сразу узнали друг друга.

Они могли бы жить бок о бок и не видеться годами, могли, находясь далеко друг от друга, увидеться нежданно-негаданно, как оно и случилось в этот жаркий летний день.

Случайность, недоступная человеческому пониманию, столкнула их в ту самую минуту, когда их встреча лицом к лицу оказалась неизбежной.

«Почему так случилось? — думала впоследствии Зоя Ярославна. — Почему нам суждено было встретиться впервые за шестнадцать лет здесь, в московском метро? Столько времени не видеться, ничего ровным счетом не знать друг о друге, и вдруг, нате вам, в метро, в одном вагоне, и места-то оказались, как нарочно, рядом…»