— Зоя, — сказал он, голос его не изменился, был все тот же, немного хриплый, как бы простуженный. — А ты нисколько не постарела!

— Вот еще, не постарела, — насмешливо протянула Зоя Ярославна. — Изрядно пооблиняла, сама вижу…

— Нисколько, — настаивал он.

— Ты всегда был на диво галантен, — сказала она.

— Выходит, ты еще помнишь меня?

— Как видишь.

Он наморщил лоб.

— Сколько же лет мы не виделись? Сейчас посчитаю, по-моему, лет двадцать, верно?

Зоя Ярославна совершенно точно знала, сколько лет им довелось не видеться, но спорить не стала. Двадцать так двадцать, пусть будет так.

Кивнула головой:

— Кажется, вроде этого.

Перевела глаза на Сережу.

Боже мой, как же они похожи! Только бы Сережа не заметил этого сходства, только бы не догадался.

— А кто это с тобой? Твой сын? — спросил Сережин отец.

— Сын, угадал.

— Взрослый парень какой, наверно, школу кончаешь?

Теперь он обращался уже к Сереже, пристально вглядываясь в него. Неужели догадался?

— Нет, я в девятом, перешел в десятый, — ответил Сережа.

— На вид ты выглядишь старше, — сказал отец.

Зоя Ярославна поняла: наверное, слова эти пришлись Сереже по душе, еще бы, ведь все они в эти годы спят и видят казаться взрослее, солиднее…

«И голос у них похожий, — подумала она, — интонация, тембр — просто одно и то же».

Да, недаром говорят, что гены — штука могучая и неистребимая!

Конечно же Сережин отец изменился. Синие, некогда яркие глаза потускнели, глубокие морщины пролегли на лбу. Шея изрезана складками, и кожа на руках уже старчески сухая, тонкая.

— Ты замужем? — спросил он, помедлив.

— Нет, — ответила Зоя Ярославна.

Он не стал больше ни о чем спрашивать.

Снова обернулся к Сереже:

— Кем бы ты хотел стать?

Зоя Ярославна настороженно ждала: что-то скажет Сережа? Может быть, скажет, что хочет стать геологом, как отец? Да еще добавит: никогда не видел отца, но хотел бы с ним встретиться — или еще что-нибудь в этом роде?

Однако Сережа словно бы и не расслышал этот вопрос. Он толком не разглядел знакомого своей матери. Мало ли сколько людей, хорошо и едва знакомых, встречалось им подчас!

Одних пациентов у Зои перебывало за всю жизнь чуть ли не целая тысяча. А полтысячи — наверняка!

Этот пожилой дядек задает ему банальный и, признаться, порядком надоевший вопрос: «Кем хочешь стать?»

Как часто Сереже приходилось слышать:

«Где ты учишься? Сколько тебе лет? Неужели? На вид можно дать куда больше!»

И уж само собой:

«Кем хочешь стать?»

Можно подумать, что он, Сережа, так вот сразу и выложит свои мечты и пожелания первому встречному.

— Кем? — повторил Сережа вежливым, равнодушно-умильным, как говорила Зоя Ярославна, голосом. — Право, я еще не успел решить…

Деланно-устало закрыл синие, поразительно походившие на отцовские, в темных ресницах, глаза.

Так они и расстались. Отец вышел первый на станции «Площадь Свердлова». Сперва протянул руку Зое Ярославне:

— Всего наилучшего тебе, дружочек…

— И тебе также, — ответила она.

Потом он протянул руку Сереже, две ладони с пальцами одинаковой формы, одна старая, другая молодая, гладкая, сошлись на миг в некрепком пожатии.

— Желаю тебе хорошо окончить школу…

— Спасибо, — сдержанно ответил Сережа.

Поезд помчался дальше. Зоя Ярославна глянула в окно, увидела: отец Сережи шагал по направлению к переходу, потом скрылся в толпе. Вот и все. Когда-то еще доведется им встретиться?..

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Возле больничного подъезда Вершилова ожидала сестра Ася.

— Я на минутку, — сказала торопливо. — К тебе не дозвонишься, а мне нужно знать срочно: пойдешь в театр? У меня два билета. Если ты не пойдешь, может быть, Лера?

Это была немалая уступка. Вершилов знал, она не любит его жену и, само собой, не испытывает никакого желания идти вместе с нею в театр.

— Я пойду, — сказал он, желая на всякий случай оградить сестру и жену от нежелательного для обеих общения друг с другом. — Кстати, не спросил, в какой театр и на какой спектакль?

Театр был старинный, с интересной историей, справивший свое столетие. Недавно в нем появился новый режиссер, молодой, очень энергичный, обладавший неистощимой и бурной фантазией, поражавший всех своей энергией.

Театральная Москва уже говорила о его выдумках, которые он осуществлял в своих постановках, не всегда, к слову, удачных, но всегда заметных.

— Спектакль о любви, — сказала Ася. — Говорят, безумно интересно.

— Отлично, — сказал Вершилов. — Стало быть, без четверти семь, завтра, встретимся у входа.

— Без четверти семь, у входа, — повторила Ася веселым голосом.

«Даже не сумела скрыть своей радости оттого, что иду я, а не Лера», — подумал Вершилов.

Ася была младше его на четыре с половиной года. Когда-то, еще учась в институте, она вышла замуж за студента, с которым вместе училась, однако брак этот продолжался недолго, они разошлись, с той поры Ася осталась одна, жила с мамой вдвоем. Последние годы Ася преподавала сопромат в энергетическом институте.

К брату она была особенно привязана. Это был самый любимый человек в ее жизни. Может быть, потому у нее не сложились отношения с Лерой, что она считала, ее брату может подойти только самая лучшая, самая красивая, самая умная и добрая женщина на свете.

А Лера не была ни тем, ни другим, ни третьим.

— Ординарна в полном смысле слова, — утверждала Ася. — Самая что ни на есть рядовая особь во всех отношениях.

Она была пристрастна, особенно по отношению к тем, кого не любила.

— Ася у нас человек крайних симпатий и антипатий, — говорила мама. — У нее не бывает нюансов и оттенков, либо черный цвет, либо белый, либо она любит, либо ненавидит…

Такой Ася была в юности, такой осталась в последующие годы.

Сама о себе Ася говорила:

— Я никому не завидую, не скуплюсь, как на деньги, так и на чувства, не умею ревновать и не сержусь понапрасну. Это — мое кредо.

— Выходит, вы счастливы? — спрашивали ее, она отвечала серьезно:

— Конечно, счастлива, даже очень…

Вершилов немного опоздал и, уже приближаясь к подъезду театра, издали увидел крепкую, плечистую фигуру Аси.

Ася прохаживалась взад и вперед по тротуару, зеленое кримпленовое платье, темно-синий в малиновых розах с длинными кистями платок на плечах.

«Что за пестрота, — поморщился Вершилов. — Зеленое, красное, синее, ужас!»

У Аси не было никакого вкуса, но она всерьез считала, что вкус у нее безукоризненный, переубедить ее было невозможно.

Завидев Вершилова, Ася поспешила к нему:

— Скорее, уже был первый звонок.

— Успеем, — ответил Вершилов, — будут еще целых два звонка.

Места у них были отличные: пятый ряд партера, середина.

Ася внимательно оглядела Вершилова:

— Вроде плохо выглядишь. Устал?

— Есть немного.

Ася вздохнула:

— Не очень-то за тобой, видать, ухаживают.

Это был камешек в Лерин огород, но Вершилов не посчитал нужным подхватить его.

— Ничего подобного, не беспокойся, за мной превосходно смотрят…

Ася хотела было возразить, она была неуступчива, умела настоять на своем, но в этот самый момент свет в зале погас.

К удивлению зрителей, на просцениум вышел седоволосый, осанистый человек. Это был главный режиссер театра. Хорошо поставленным баритоном, четко произнося слова, он сказал:

— Попрошу минуту внимания. Прежде чем мы начнем спектакль, мы бы хотели, чтобы наши друзья зрители приняли участие в нашем празднике: сегодня мы отмечаем юбилей одного из старейших и лучших наших актеров, Владилена Владиславовича Самохвалова, будем же приветствовать его вместе, дружными усилиями…

В зале вспыхнули аплодисменты. Самохвалова хорошо знала театральная Москва, любовь к нему была давней и прочной.

Когда-то, задолго до Отечественной войны, он пришел в театр молодым выпускником ГИТИСа и почти сразу же завоевал признание, сыграв в спектакле «Дни Турбиных» роль Лариосика. О нем можно было с полным правом сказать: «Наутро он проснулся знаменитым».