Что и говорить, если бы жизнь была гонкой, я бы отстала от Франчески на милю. Она не намного меня старше, а в одиночку управляет корпорацией и кажется всерьез увлечена своим делом. Вдобавок, она красивая как картинка, веселая, независимая, да и дерзости ей не занимать, а еще какой-то удивительной… легкости что ли? Не похоже, что она будет вести с собой длинные и нудные диалоги, не похоже, что она может быть зациклена на идее какой-то иной, возвышенной жизни, которой, может, и не существует вовсе. Про таких говорят «идет по жизни смеясь». Таких уважают за то, что они воплощают мечты в реальность. Такие обычно не замечают меня - так они далеки. С такими я не соревнуюсь – я восхищаюсь с трибун.

========== Часть 22 ==========

Когда я просыпаюсь, на часах – половина второго. Я долго потягиваюсь, переворачиваясь с боку на бок, чувствуя вялость и дремоту, знакомые, должно быть, всем любителям дневного сна. Минуя длительные переговоры со своей ленью, я все же поднимаюсь с постели и, шлепая босыми ногами по полу, бреду на кухню. Там достаю из вазы с фруктами зеленое яблоко и бездумно надкусываю его. И то ли его смачный хруст, то ли история Шарлотты – которая прочно укрепилась в моей ассоциативной памяти на одной полке с зелеными яблоками – возвращают меня к действительности. Я понимаю, что надо мной все еще довлеет одна жизненно важная и неимоверно деликатная задача, и сегодня мне понадобятся все мои дипломатические навыки, чтобы достичь желаемого. И не только. Я должна быть во всеоружии.

Я снова иду в душ, чтобы взбодриться, а после, накинув халат, отодвигаю в сторону створку раздвижного шкафа и в замешательстве смотрю на свой скудный гардероб. Стыдно признаться, но арсенал невелик. Первым делом, когда я переехала, верный себе Вонка сунул нос во все шкафы и ящички. Заглянув в гардеробную, он долго хмурился, а после, не выдержав, поинтересовался: «Элизабет, я что-то не пойму… где твоя остальная одежда?». Мое лаконичное «все внутри» его не устроило. «Но как… как же… как это возможно, - недоверчиво бормотал он, словно разгадывая хитрый ребус. У него одних пар обуви было больше, чем у меня за всю жизнь.

За прошедшее время мое равнодушие к одежде никуда не делось. Как и прежний стиль, если это можно назвать стилем: подчеркнутая строгость для работы и максимальная простота для повседневности.

Я долго колеблюсь между двумя платьями: вишневое выигрышно подчеркивает фигуру, но белый отложной воротничок заставляет меня чувствовать себя школьницей, а телесное с коричневым ремешком на талии, может, и изысканное, на мой взгляд, но Вонка, скорее всего, сочтет его простоватым. Тем не менее, вспомнив об удобстве бежевых лаковых лодочек, я все же останавливаю выбор на втором.

Накрасив ресницы и надушив волосы, я снимаю трубку стационарного телефона и набираю три ноля.

- Секретариат мистера Вонки, Дорис у аппарата, - звучит в трубке бойкий деловитый голос.

- Привет, Дорис, это Элизабет… Скажи, пожалуйста, где Шарлотта?

- Минуточку.

Мне всегда нравилась эта умпа-лумпа: в отличие от многих других, она держалась со мной с неизменной вежливостью, хоть и продиктованной не дружелюбием, а профессиональной этикой.

- Сейчас Шарлотта с мистером Чарли Бакетом в Вафельной деревне. Они помогают восстанавливать плотину, разрушенную какао-рекой после очередного половодья. Что-нибудь ей передать?

- Нет, ничего, спасибо. А мистер Вонка там же?

- Нет, он работает в Садах.

- Где?

- Фруктовые сады.

- Ой, а вы не подскажете, как мне туда добраться? – краснея до кончиков волос, спрашиваю я. Ну вот, предоставила умпа-лумпам еще один повод позлословить. Ведь сколько уже дней провела на фабрике – не сосчитать, а ориентируюсь все также скверно.

- Это один из главных цехов, так что в стеклянном лифте непременно должна быть кнопка, - невозмутимо оттарабанивает Дорис.

- Спасибо… А Франческа Скварчалупи с ним?

- Нет, она ушла два часа назад. Вы хотели бы оставить сообщение для мистера Вонки?

- Нет-нет, благодарю. Спасибо, Дорис.

- Всегда пожалуйста. До связи.

Итак, Фруктовые сады. В стеклянном лифте на панели я действительно нахожу такую кнопку – хотя готова поклясться или, как говорит Шарлотта, зуб даю, что еще вчера ее не было. Впрочем, давно пора принять это как должное: фабрика – отдельный развивающийся организм, в какой-то мере независимый ни от умпа-лумпов, ни от Вонки, и сегодня она совсем не то же, чем была вчера. Это прекрасное место, чтобы сойти с ума, но я к чудесам почти привыкла.

Лифт останавливается, но только не в садах, как было обещано, а в джунглях. Серьезно. Воздух здесь влажный и липкий, и после каждого шага мне приходится дергать ногу вверх, потому что туфли застревают в буйной траве. Это похоже на дебри шоколадного цеха с той только разницей, что здесь все не из сладостей, а вполне себе реально. Среди нестриженых разномастных крон прячутся зрелые плоды: апельсины, мангустины, киви, кумкват, папайя, питайя, маракуйя, ананасы, манго, бананы, личи – и десятки, нет, сотни других, большую часть которых я вижу впервые. Я не уверена, что все эти фрукты поспевают в одно время, а деревья комфортно себя чувствуют при одинаковом климате где-то еще на земном шаре, кроме фабрики Вонки. Но это не все. Жизнь здесь кипит: в траве кто-то стрекочет, в кустах шелестит и ворочается, на соседних ветвях ухает и пищит, повсюду звучат птичьи трели, которые начинают одни, а подхватывают, принимая эстафету, совсем другие пернатые, кругом, от дерева к дереву, от цветка к цветку, от тени к тени, порхают крупные тропические бабочки, и, то зависнув в воздухе, то зигзагом помчавшись в сторону, мелькают стрекозы, чьи спинки блестят металлическим блеском, будто покрытые лаком.

Я медленно бреду сквозь чащу, чувствуя, как неуместно здесь платье и бесполезны туфли на каблуках. А от душного воздуха тушь, кажется, вот-вот потечет. Но вот еще несколько минут терпеливого шагания, и становится чуть прохладнее и свежее, а под ногами бежит извилистая тропка, которая приводит меня к странному дереву. Странному, потому что его толстый ствол сперва стелется по земле, а после под крутым углом взметается вверх, на пути в вышину обращаясь в тонкие гибкие веточки, усыпанные мелкими розовыми цветками, раскрывающиеся сверху зонтиком душистых гирлянд. На этой импровизированной скамейке сидит Вонка, спиной облокотившись о вертикальную часть ствола, одну ногу согнув в колене, а другую вытянув вперед и лениво покачивая из стороны в сторону носком до блеска начищенной туфли. В руках у него - планшет с записями. Лицо – сосредоточенное. Когда я подхожу ближе, то издаю нарочито много шума, но он не поднимает глаз.

- Привет, - мямлю я, остановившись подле ствола.

- Ага, - закусив кончик ручки, говорит Вонка.

- Ты работаешь?

- Ага.

- Я не вовремя, да?

- Ага.

- Прости, что отвлекаю, но нам нужно поговорить.

Ручка в его пальцах дергается, оставляя поперек листа жирный штрих. Он медленно поднимает на меня глаза и смотрит с неприкрытой враждебностью.

- Я когда-нибудь говорил тебе, как сильно я люблю твой голос? – вдруг резко произносит Вонка хорошо поставленным голосом, будто начав разучивать текст для роли. – Он что называется «золотая середина», не грудной и не писклявый, с приятным тембром, отличным тонусом и гармоничным интонированием. Не режет слух, не вгоняет в сон.

- Спасибо, - удивленно киваю я.

- Видишь ли, - не моргнув глазом, продолжает он, - на днях я заметил такую странную закономерность: когда ты произносишь «нам нужно поговорить», я начинаю думать, что тебе бы больше пошла немота.

- Что поделать, - немного нервно смеюсь я. – Надо же как-то завладеть твоим вниманием.

- Обычно я раздаю внимание совершенно безвозмездно, - назидательно отвечает Вонка. - Особенно по вторникам. Садись, Элли, не дави на меня своим ростом, - он убирает ноги со ствола.