Поставив горшок к своим собратьям, еще раз осматриваю тугие листья с розовыми щетинками на концах.

– И как же тебя назвать? – задумчиво бормочу себе под нос.

Привычка давать имена цветам у меня тоже от бабушки. Она часто обращалась к ним то «Прошенька», то «Ванечка». Так у меня на подоконнике теперь имеются и рипсалис Петр, и сансевиерия Семен, и шлюмбергера Глаша, и еще с десяток имен. И какое же имя будет у граптоверии? Вопрос решается сам собой. На белом пластиковом горшке я замечаю надпись «iggor». Точно!

– Будешь Игорем, – довольно хмыкаю.

– Леся! Мой руки! Я жду тебя ужинать! – слышу дедушкин зов из глубины квартиры.

– Иду! – кричу ему в ответ.

Но, повернувшись к двери спальни, ловлю краем глаза свое отражение в зеркале, стоящем у шкафа. Задерживаю на себе взгляд. А в отражении вижу все то же, что и тогда в женском туалете: девочку в сером вязаном кардигане, под которым видны края рюш блузки и синие застиранные джинсы. На голове растрепавшийся хвост, а на лице ни румянца, ни блеска в глазах. В моих мыслях опять возникают слова: «Она стремная».

Едва приподнятое подарком Бо, мое настроение сразу же падает до нулевой отметки. Еще раз кисло зыркнув на свое отражение, я плетусь в ванную.

– Всем привет! – громко оповещаю о своем появлении на весь холл.

Но даже дверь у меня за спиной не успевает хлопнуть, как из-за угла слышу задорный звон колокольчика и радостное тявканье. А через секунду по паркету летит золотистый пушистый шар на коротеньких ножках.

– Тикси! – восклицаю я.

Шпиц уже скачет как попрыгунчик, а за ним следом и его хозяйка. Моя мама. Невольно отмечаю, что с последней нашей встречи она как будто опять помолодела. Лицо сияет, короткие волосы по-модному выкрашены в пепельный цвет и идеально уложены. И когда она все успевает? После того как я и моя старшая сестра покинули отчий дом, мама, чтобы не погрязнуть в депрессии из-за синдрома опустевшего гнезда, решила, что будет печь торты. И это решение оказалось весьма удачным. Теперь у нее свой блог, масса подписчиков и постоянные заказы. Если бы я умел готовить такие сладкие шедевры, то давно бы уже и в дверь не проходил. А мама, наоборот, лишь хорошеет.

– Максимилиан! Солнышко! – Она распахивает для объятия руки, ее яркий домашний халат-кимоно придает ей вид взмахивающей крыльями птицы. И через секунду я оказываюсь в маминых объятиях. – Ну наконец-то. А то совсем забыл, что у тебя родители есть.

– Ма, хватит называть меня Максимилианом. Можно же просто Макс, – бурчу я в пепельную макушку, обнимая маму в ответ.

– А ты прекращай стесняться своего имени. – Она поднимает голову и кидает на меня осуждающий взгляд. Но уже через секунду ее лицо озаряется счастливой улыбкой. – Руки мой и быстро на кухню. Ужин на столе, – и чмокает меня в щеку.

Беспрекословно выполняю наказ мамы. Тем более мой нос уже уловил теплые запахи специй, плывущие из кухни, а желудок громким урчанием напомнил, что еду он видел аж три часа назад. Под приветственное тявканье Тикси посещаю ванную и направляюсь на кухню, ощущая, как рот наполняется слюной.

Оказавшись в просторной столовой, смотрю на стол, заставленный едой, и на мгновение даже жалею, что съехал от родителей. Мог бы сейчас не заказной пиццей питаться, а котлетами, супчиками и тортом в придачу. Я сглатываю слюну и уже мечтаю, как проглочу во-о-он то золотистое и румяное, похожее на мясной пирог.

На мое плечо ложится что-то тяжелое.

– Макс, привет, – слышу над ухом голос отца.

Обернувшись, встречаюсь с ним взглядом. Папа улыбается, и в отличие от мамы на его лице стало больше морщин, в темных волосах прибавилось седины. Да и пивной живот под домашней футболкой стал как-то заметнее. И это я не был в родительском доме всего недели две. Ну ладно, три. Или я уже месяц здесь не был?

Отвечаю папе крепким рукопожатием, но внутри почему-то все напрягается. Нет, с отцом у меня хорошие отношения, если не считать его несгибаемую упертость по поводу моего высшего образования и увлечения рисованием. Не мужское это дело, и все тут. Ему все мечтается, что я когда-нибудь возглавлю его консалтинговый бизнес.

Любое наше общение рано или поздно касается этой темы. Сегодняшний ужин не стал исключением. Разговоры за столом о чем-то нейтральном – финальном ремонте дома, маминых безумных заказчиках и о тапке, погрызенной Тикси, – заканчиваются как раз под десерт. Как только мама ставит на стол порцию аппетитных капкейков, мой отец решает завести свою шарманку.

– Ну, Макс, – вздыхает он, расслабленно откидываясь на спинку стула, – мы с мамой все свои новости рассказали, теперь рассказывай, как дела у тебя.

Потянувшись за капкейком с фисташковым кремом, забираю его с блюда, а заодно, приметив еще и капкейк со странным ярко-розовым кремом и уже представив его вкус, отвечаю:

– Хорошо. Недавно масло в машине поменял.

– Масло – это хорошо. О машине надо заботиться, – тянет папа. – А что там с эконометрикой? Можно поподробнее.

Шмяк. Фисташковый крем, слетев с капкейка, падает прямо на скатерть светло-зеленым расквашенным пятном. Таким же становится и мое настроение. Откуда отец узнал об эконометрике?

– Я сейчас все уберу. – Мама сразу же подрывается за салфеткой и недовольно косится на отца. – Виталик, ну обязательно сейчас об этом говорить?

– Обязательно, Вер, – чеканит он.

А я, потеряв всяческий аппетит и положив «обезглавленный» капкейк себе на тарелку, осторожно интересуюсь:

– А что не так с эконометрикой? – Решаю сразу ни в чем не признаваться. А вдруг папа назвал эконометрику просто так, случайно?

– Это ты мне скажи, что с ней не так. Почему у тебя диплом на носу, а экзамен по эконометрике с зимней сессии до сих пор не сдан? – Папа серьезно смотрит на меня из-под густых, почти полностью седых бровей.

И его тяжелый взгляд буквально впечатывает меня в стул. А шестеренки в моей голове усиленно крутятся. Мне срочно нужна отмазка. Но, видимо, это слишком явно отражается на моем лице, потому что отец пресекает мой мыслительный процесс.

– Можешь не придумывать, что соврать. Я звонил в твой деканат, – хмыкает он.

Морщусь. Да как же так?! Все четыре года не звонил, а именно сейчас позвонил.

– Пап, это ерунда. – Мне остается только держать лицо и делать вид, что все это так… пшик, а не проблема. Даже глаза для пущей уверенности закатываю. – К защите диплома я все успею сдать.

– А чего раньше-то не сдал? Не так сильно хочется уже в… – Папа делает паузу, будто что-то вспоминает, и смотрит на маму. – Верочка, куда он там собрался? Напомни.

– В Калифорнийскую студию современного искусства, – со вздохом договаривает мама, уже убравшая крем со скатерти и снова севшая за стол.

Услышав знакомое название, которое давно бередило мою душу, я напрягаюсь.

– Вот. Ты же все еще хочешь попасть туда на обучение? – Папа переводит взгляд на меня.

– Конечно, хочу. Мы ведь договорились с тобой, пап.

– Мы договорились, что сначала ты получишь нормальную профессию, а потом хоть в дворники иди.

Внутри медленно закипает злость. Снова я слышу эту фразу про нормальную профессию и дворника. Отец повторяет и повторяет ее с того самого момента, как только я заикнулся, что хочу заниматься иллюстрациями, то есть со старшей школы.

– А художник-иллюстратор – это не профессия? – Как папа свою фразу, так и я в тысячный раз повторяю свою.

– Дизайнер интерьеров и ландшафтов – это профессия, архитектор – профессия, а вот рисовать какие-то там комиксы, иллюстрации в книжки – это не профессия, – сурово заявляет отец.

– Виталик… – мягко начинает мама.

Ее я не вижу, так как смотрю только на отца, но замечаю, что она кладет свою ладонь поверх его ладони.

– Да? – язвительно прищуриваюсь. – Что же ты Нину не запихнул учиться куда-нибудь в экономический? Или юридический? Она вон вообще одежду рисует.