– Я напишу тебе, Лесь, – вальяжно бросает мне Максим и, подмигнув, разворачивается. Он просто уходит прочь из актового зала, не забыв громко хлопнуть дверью.

Лишь тогда я вздрагиваю, приходя в себя. В полном смятении решаюсь взглянуть на Алекса. Только он и не думает смотреть на меня. Развернувшись, он недовольно бросает мне через плечо:

– Синичкина, свои любовные дела решай где-нибудь за закрытыми дверями. Не устраивай из этого шоу. Я был немного другого мнения о тебе.

Его слова неприятно жгут где-то в груди. Мне хочется оправдаться. Я ведь вообще здесь ни при чем.

– Алекс, но…

– Пошли репетировать. Мы всех задерживаем, – бубнит он.

И я, словно мне на шею повесили каменный груз, плетусь вслед за Смирновым. И что теперь он обо мне думает? Что я какая-то вертихвостка? Считай, только что приглашала его на свидание, а теперь вот – Ольховский? Гад! Какой же он гад! Даже если умеет мило и искренне заглядывать в глаза, хлопая ресницами.

Под всеобщие переглядывания становлюсь на сцену, куда указывает ведущий. Иронично, но это место оказывается рядом с Майер, а Смирнов стоит за нашими спинами. Я нервно поправляю на затылке вновь завязанный хвост и сглатываю противное першение в горле. Но шоу продолжается…

– Рассказывай, на чем приворот? На мертвой курице или заговор на полную луну? – не поворачивая ко мне головы, шепчет Майер, пока кавээнщики используют нас в качестве массовки.

– Что? – осторожно кошусь на рыжую справа от себя.

– На чем Ольховского привораживала? – чуть громче желчно произносит Инга.

Я поворачиваю к ней голову. Ошарашенно смотрю на точеный профиль и все еще не понимаю: она серьезно или нет?

– Что за бред?

Инга демонстративно давится смешком, чем привлекает внимание остальных рядом стоящих девчонок. Я прямо ощущаю каждым миллиметром кожи, как у всех сплетниц нашего студсовета активируются локаторы.

– Бред? – фыркает Майер, все еще не глядя на меня. – Ну-у-у, не зна-а-а-ю. А чего ты трешься тогда возле Макса? Других логичных объяснений этому феномену я не вижу.

– Я? Трусь? – Мой голос неосознанно повышается, а в груди уже появляются зачатки самой настоящей злости. – А может, это он таскается за мной, прилип как банный лист?

Инга наконец удостаивает меня своим вниманием. Повернув голову, она сначала поджимает свои ярко накрашенные губы, а потом окидывает меня ядовитым взглядом с ног до головы:

– Макс? Он никогда этого не сделает. Он вообще никогда не таскается за бабами. И такой поворот событий возможен только в твоей больной фантазии. Потому что ты не его уровень. Макс – топ, а ты – стремная чмошница.

И это слышат все, кто стоит рядом, потому что Инга говорит уже не шепотом. Воздух в моих легких становится тяжелее любого металла, и ладони леденеют до онемения. Очень хочется вцепиться в эти ярко-рыжие волосы Майер, но эхо смешков рядом сковывает.

Я могу лишь оглядеться и понимаю, что все девчонки вокруг прячут от меня взгляд и просто хихикают. Они согласны с Ингой. Они на ее стороне.

– Майер, рот закрыла и молча стой, – слышу грозный шепот Алекса за спиной.

Но даже попытка Смирнова угомонить стерву не спасает меня от жуткой и неконтролируемой жалости к себе и желания сбежать. Что я и делаю. Схватив сумку, брошенную у края сцены, я слетаю с нее по ступенькам, а потом просто выбегаю из актового зала.

По пустым коридорам выскакиваю на улицу, даже не подумав, что раннее майское утро – не самое подходящее время для прогулок в одной футболке. Прохладный воздух тут же окутывает меня, но не приводит в чувство. Злость слишком сильно обжигает. Я вот-вот заплачу в голос.

Вдох. Выдох. Успокоиться не выходит. Я все равно хочу плакать. Именно здесь и сейчас. Так сильно не хотелось рыдать, даже когда получила отказ от Смирнова, а потом еще обидные слова от Ольховского. Делаю несколько подготовительных нервных всхлипываний и…

– О! Я не думал, что ты так быстро придешь ко мне на свидание.

– А-а-а-а! – вырывается из моей груди, когда я от отчаяния запрокидываю голову к пасмурному небу. – Ольховский! Ты почему опять здесь?! – Оборачиваюсь и вижу его, подпирающего спиной колонну на входе в универ.

– Чего кричишь? – усмехается Максим. – Я же тебя как раз и жду. Ты, кстати, прочла мое сообщение?

И от вида его улыбающегося лица желание реветь пропадает. Зато ясно понимаю, что вот сейчас я точно придушу Ольховского. Он! Все мои мытарства начались именно с него!

– Ты… – Делаю шаг к нему и сжимаю кулаки. – Ты все мне испортил, – крадусь я к Максиму, готовая искромсать его уже взглядом.

– Я? – Ольховский округляет глаза.

И в них опять столько искренности, что я взрываюсь. Да он точно издевается надо мной!

– Ты! – воплю я и с размаху впечатываю свою ладонь ему в грудь. Она жутко твердая. От удара мне больно, но меня это не останавливает. Я бью Максима снова и снова. – Не подходи ко мне! Не разговаривай со мной! Отвали! Меня от тебя уже тошнит!

– Ты чего, Синичкина?! – Максим крепко перехватывает мои руки и придавливает меня к своей груди, полностью обездвиживая. – Белены объелась? Ты так орешь из-за моего предложения?

– Какого еще предложения? – нервно произношу, пока безрезультатно брыкаюсь, пытаясь отлипнуть от широкой груди Ольховского.

Но его руки как капкан. Чем больше я дергаюсь, тем сильнее он меня сжимает. И мне кажется, я вся пропиталась одеколоном Ольховского. Его так много вокруг. Не шлепнуться бы от головокружения.

– В сообщении. Я отправил тебе его пару минут назад.

– Я ничего читать от тебя не буду!

Макс так резко склоняется к моего лицу, что мы едва не сталкиваемся лбами. Его глаза горят решимостью.

– Будешь. Читай, – уверенным тоном командует Макс и наконец отпускает меня.

Я тут же отшатываюсь от него, вдыхая воздух, не пропитанный въедливым ароматом Ольховского, и, психуя, лезу в задний карман джинсов за телефоном. Схватив гаджет, оживляю экран, проведя по нему пальцем, и читаю сообщение от Анонима777.

Я впадаю в ступор. Выпучив глаза, я даже перечитываю. Всего одно предложение. Потом растерянно поднимаю взгляд на Ольховского.

– Что скажешь?

– Я ничего не поняла, – хриплю ему в ответ.

Максим терпеливо вздыхает и, проведя ладонью по волосам, загадочно приподнимает уголки своих губ:

– Что там может быть непонятного? Я решил, что буду твоим парнем.

Несколько секунд я все еще пребываю в ступоре. Я даже изучающе разглядываю глаза Максима. Зрачки обычные, взгляд не затуманен, а, наоборот, светится, а значит, Ольховский в себе. Тогда что сейчас происходит? Из-за порыва ветра у меня стучат зубы. Все же выскочить на улицу в одной футболке – глупая затея.

Но Максим реагирует с космической скоростью. Он резким движением расстегивает молнию на своей толстовке, снимает ее и остается в одной белой футболке. Его кофта оказывается у меня на плечах. Мне сразу же становится тепло. Я настороженно застываю, а мой взгляд падает на крепкие, загорелые руки Ольховского. Вернее, на узор на левой руке. Татуировка в виде двух черных полос обхватывает крепкое предплечье. Одна полоса шире другой, но обе настолько идеально параллельны друг другу, что хочется их рассматривать. И какие-то мгновения я так и делаю, будто бы зависая. Рассматриваю чужую татуировку, пока Максим демонстративно не прочищает горло, слегка кашлянув. И я наконец включаюсь в реальность.

– Парнем? Моим? – переспрашиваю вслух, отводя взгляд от непонятных тату Ольховского. Зачем мне на них пялиться? – Тебе не кажется, что эти два слова между собой не вяжутся?

– Я действительно предлагаю тебе быть моей девушкой, но понарошку. – Максим хмыкает.

И он, видимо, ждет какой-то реакции, потому что выжидательно буравит меня карими глазами. И скорее всего, что-то из разряда: «Вау! Круто», потому что на его скуластом лице проскальзывает тень недоумения.

– Не поняла, да? – разочарованно вздыхает Ольховский.