— О том, когда именно вы оказались здесь доподлинно никто не знает. Если бы не чужаки перед хижиной….

— Могу вас заверить, я лишь недавно пришел в себя и едва ли передвигаюсь.

— Я-то это понимаю, понимаю! Но вот какое дело, наша Данька сосватана за моего внука. Скоро венчание, а злые языки не преминут омрачить столь светлое событие досужими сплетнями. Да и ссоры молодым ни к чему.

Невеста… какой же я идиот. Разве могла такая девушка оставаться без внимания? Что-то сдавило горло ледяными щипцами, мешая свободно вздохнуть. С шумом проталкиваю в легкие воздух и только тут понимаю, что попался: старик внимательно следил за каждым моим движением. Он всё понял.

— Могу я хотя бы поблагодарить Дэниэллу за свое спасение?

— Я могу передать вашу благодарность, уважаемый истэр, поверьте, так для неё будет лучше. Если действительно желаете ей добра, то уезжайте. Прямо сейчас. Она поймет.

— Но вы можете дать гарантии, что ни её жених ни кто-либо иной не причинят ей вреда из-за… этой ситуации?

— Конечно, уважаемый, я глава этого селения и я уже говорил, что забочусь об этой девочке. Она мне как дочь. Уверяю, под моей опекой с ней всё будет хорошо.

Ноги не слушаются меня. Силы еще не вернулись, а без исцеляющего полога Дэниэллы каждое движение отдает тупой болью. И всё же я встаю. Несколько неуверенных шагов даются тяжело, но я справляюсь и дохожу до своего плаща, заботливо развешенного возле очага. Из внутреннего кармана достаю увесистый мешочек монет и протягиваю его старосте. Тот недоверчиво забирает кошель и заглядывает внутрь. Его руки начинают подрагивать.

— Это для Дэниэллы. Это меньшее, чем я могу отблагодарить за свою жизнь. Вы сказали, что опекаете её, я полагаюсь на ваше благородство и обещание заботится об этой девушке. Передайте ей эти монеты и пусть она распорядится ими так, как считает нужным.

— Все будет сделано, уважаемый истэр. — Выдержка старосты окончательно даёт трещину и его поклон кажется мне излишне низким.

Мне не хочется уходить, не поговорив с Дэниэллой. Но что, если своими действиями я навлеку на неё беду? Всё, что сказал староста звучало весьма разумно. Я не подумал, как мое нахождение здесь скажется на самой девочке… да что там… надо признаться, что мои мысли текли в совершенно ином направлении.

На короткое время здесь я ощутил себя нормальным. Таким, каким бы мог быть не родись я тем, кем родился. Без темного дара. Без преследующих меня выражений брезгливости, страха и ненависти. Мне не хочется возвращаться в мой мир, но здесь для меня не оказалось места.

Чтобы позвать одного из гвардейцев мне достаточно повернуть кольцо-артефакт. Так моя охрана всегда узнаёт, когда нужна мне. На пороге моментально появляется лейтенант Кронс.

— Помогите мне покинуть это место, лейтенант.

— Мессир, позвольте. — Лейтенант поддерживает меня, когда я одеваюсь и когда мы покидаем хижину.

Переступаю порог и погружаюсь в ледяную ночь, которая рада получить назад свою жертву. Холод уверенно пробирается под теплые одежды, ластится. Мне хочется вернуться, сделать шаг назад туда, где я впервые за многие годы ощутил тепло, но вместо этого лейтенант ведет меня к отдыхающим перед входом веренам.

Старик провожает нас долгим задумчивым взглядом.

Последние силы трачу на то, чтобы разместиться в седле. Животное поднимается и мы направляемся прочь из селение, в котором я позволил себе забыть кто я есть.

Дэниэлла. Селение Шиасс.

Тарика резко останавливается и разворачивается, из-за чего я едва не налетаю на неё.

— Не придется тебе возвращаться, девка, не придется, — главная сплетница селения злобно зыркает, и ее насмешливый тон говорит мне о том, что эту битву я ей проиграла.

Прежде, чем успеваю что-то предпринять, широкая мужская ладонь закрывает мне рот. Кто-то с силой вжимает меня в своё тело, перехватывая поперек живота и волочит в сторону. Мне даже не удается перебирать ногами. Я пытаюсь отбиваться и вырваться, чтобы закричать, но мужчина лишь сильнее вдавливает грубую ладонь. Становится больно не только губам, я начинаю бояться, что так он сломает мне зубы.

Меня вталкивают в какую-то дверь и резко отпускают. Не удержавшись падаю на пол, больно ударяясь коленом о что-то твердое. Резко разворачиваюсь и натыкаюсь взглядом на Сарида. Бешенство в его глазах заметно даже в полутьме помещения. Тарика заходит следом и прикрывает дверь.

— Ишь какая? — ехидно растягивает слова, — Местных мужиков ей уже мало, так она теперь не пойми кого к себе тащит. Смотри, Сарид, твоя невеста-то товар порченный, а ты с ней всё нянькаешься. Давно тебе говорила, нечего девке спуску давать. Добегался за ней? Позор на всё селение!

Тарика продолжает изливаться ядом, а мне хочется вцепиться ей в лицо и повыдирать патлатые волосы. Но, возможно, именно этого она и добивается. Ей нужен повод обвинить меня. А я до сих пор не нарушила ни одно правила. И всё же я не спускаю ей гадких слов:

— Как вы смеете так обо мне говорить! Вы! Это вы здесь единственный порченный товар с гнилым языком и черной душой! Чем вам не угодила молодая жена кузнеца? Что вы наговорили её мужу? Это ведь вы подстроили ее наказание. Из-за вас цветущая женщина превратилась в тень самой себя. И вам всё мало! — Я уже поднялась и прихрамывая стала осторожно продвигаться маленькими шажками в сторону двери. — Что это? Зависть к тем, кто лучше вас? Моложе? Чище? Или вам просто скучно, когда вокруг люди просто живут да радуются? Сжечь наш с дедом дом — ваша идея?

— Да как ты смеешь, маленькая невоспитанная дрянь! — Тарика переходит на визг и напирает, так некстати перекрывая мне доступ к выходу, — вот видишь, Сарид! Видишь? Говрила я тебе? Говорила? Смотри, какую невесту себе берешь! И как у нее только язык не отсох от этих слов! Такой и двенадцати палок не хватит, чтобы ума набраться!

Сарид мнется рядом и лишь мычит что-то невнятное. Полагаю, пытается вставить своё веское мужское слово, но ему на ум не приходит ничего путного.

— Так от правды-то язык не отсыхает. Вам бы, Тарика, себя поберечь стоило. Не ровен час, ядом подавитесь, а я, ведь, не от всех недугов лечить умею.

— Ааах! Так вот ты как заговорила! Дрянь! Мерзкая гулящая девка! —

Тарика не выдерживает и бросается на меня, успеваю увернуться, попутно сделав еще один шажок к заветной свободе, а она в полутьме налетает на скамью с которой грохоча начинает сыпаться утварь. Гадина взвывает от боли, и я даже не успеваю понять из-за чего, потому что в два прыжка оказываюсь возле двери. Рывок и оказываюсь за порогом, вдыхая полной грудью морозный воздух. Бежать, быстрее, как можно дальше…

— А ну стоять, дочка! Староста возникает на моем пути, словно из-под земли. Бросаюсь в сторону через сугробы, но это промедление стоит мне драгоценных мгновений и уже в следующий миг меня снова перехватывают поперек талии и волочат обратно.

Сени озаряются тусклым светом лучины и староста хмурится, рассматривая осколки на полу. Тарика бросается к нему, падая ниц.

— Она! — тычет в меня пальцем и издает фальшивый не то стон, не то всхлип, — Она… пыталась меня убить! Оскорбляла, а потом набросилась.

— Тише ты, Тарика. Сарид, объясни, что здесь произошло!

А мое мнение он выслушать не хочет? Злость клокочет внутри требуя выхода, но я сжимаю сильнее кулаки, стараясь успокоиться. Надо взять себя в руки. Мне нужна ясная голова, пока еще можно что-то исправить.

— Она что-то сделал со мной! — Визжит Тарика и начинает кататься по полу, то и дело подвывая. А я развожу руками, давая понять, что я здесь ни при чем. Вопрос лишь в том: поверят ли мне?

— Сарид? Так и будешь стоять истуканом или объяснишь мне всё?

— Дак, это… темно же было. Не видно ничего…

И этот мужчина совершенно серьёзно рассчитывал стать моим мужем?

Как он, вообще, будет защищать свою будущую жену, кем бы она ни была? Позволит любому унижать её? А если её обвинят в измене, как бедную жену кузнеца, он тоже скажет, что ничего не видел? Мне жаль ту, что свяжет с ним свою судьбу…