Не разговаривали с папой три дня. Я от обиды, а он от страха за меня.

У родителей была просто обалденная компания, и мы часто ходили друг к другу в гости. Друзья родителей бывали у нас с детьми – моими закадычными друзьями. В нашу квартиру за вечер могло ввалиться 10, а то и 20 человек. Кухня превращалась в курилку, большая комната – в банкетный зал, детская просто переворачивалась, а в туалет… ну, как обычно, – очередь.

Под Рождество папа уехал в командировку, и все мамины подружки решили отметить праздник у нас. С колядками, песнями, плясками. В итоге вечером 6 января нашу квартиру оккупировали подружки с мужьями и детьми. Дети – сами по себе, взрослые – сами по себе. Сея, вея, посевая рисом и монетками, мамины друзья постучались к соседке, тете Наде, та как раз полы домывала, проскакали по квартире, выпросили ее гордость – лакированный столик на колесиках – и отбыли.

В тот год в доме быта открылся магазин с ликерами. Любые вкусы и цвета. Родители к праздникам пополнили коллекцию миньончиков3 в мини-баре и ликеров подкупили. Не знаю, что произошло с мамой, но она, из-за болезни не употреблявшая алкоголь, банально напилась. Со всеми, так сказать, последствиями. Исчезли и ликеры, и внушительный мини-бар. Подруги отвели ее в спальню, скрывая мамино состояние от нас, но она требовала детей у ложа. Помню очень хорошо: мама на двуспальной кровати лежит звездой, с одной стороны я, с другой – Оля.

– Ты – мое правое крыло, ты – мое левое крыло, а я пилот!

Утро было очень тяжелым. Папа вернулся чуть раньше. Увидел опустевший бар, праздничную посуду в сушке, жену с похмелья, квартиру после вечеринки и столик, чудесный лакированный столик с безнадежно испорченным покрытием. Папа оглядел все это, забрал стол и ушел. Через некоторое время вернулся с отреставрированным столиком. Его торжественно вернули тете Наде. Мамина репутация была спасена. Мама очень не любила вспоминать ту ночь. И зря, ведь я тогда на нее другими глазами посмотрела: мама не Железный Феликс, держащий все под контролем, а обычная женщина со своими слабостями. Накопилось, расслабилась, как смогла тогда.

Юлии Пирожковой

В начале 90-х мы проводили все лето у бабушки в Бахчисарае в ее частном доме. Мы – это бабушка с мужем, Иваном Тимофеевичем (он же дед), мама, мы с Олей и двоюродной сестрой Дашей. От дедовской родни поступил звонок: они купили путевки в пансионат у моря, но не успевали туда приехать к назначенной дате и предлагали нам вместо них пожить там несколько дней. Все согласились и чуть ли не на следующий день мы выехали.

В белые «жигули» деда поместились: сам дед, мама на переднем сидении, а на заднем бабушка с тремя внучками. Я не помню, в каком именно месте на черноморском побережье был тот пансионат. Зато очень хорошо помню обстановку – комнатка была метров десять, в ней разместился продавленный диван, одна кровать и раскладушка. При входе был умывальник и туалет, а вот душевая находилась в отдельно стоящем здании на улице. В общем, дед и бабушка помогли нам заселиться и уехали.

В первый же день я так обгорела на солнце, что вечером поднялась температура. Потому меня разместили на раскладушке, и, хотя любое движение причиняло боль, это была роскошь – спать одной.

Чем нас кормили на завтрак – не помню. Но на обед мы увидели борщ с толстым слоем навара, настолько жирный был, что в нем ложка не тонула. Плов напоминал по вкусу крем и был тоже обильно сдобрен маслом. Мы пообедали хлебом и компотом. Вышли, не притронувшись к еде под неодобрительные взгляды западенцев4, за глаза и в глаза называвших нас москалями. Дедовские родственники тоже были с Западной Украины. Пару дней на такой диете, и мы взвыли. Вечером позвонили из телефона-автомата бабушке и на перебой кричали в черную телефонную трубку, что мы голодные. Бабушка восприняла нашу просьбу как призыв к действию и вышла в ночную смену. Вместе с тестом и начинкой. А утром, когда все отдыхающие потянулись в сторону столовой, мы увидели спешащую к нам бабушку с огромным эмалированным тазиком в руках. Как сейчас я вижу ее полную ладную фигуру, с платком на голове, тазом этим в руках, заботливо обернутым полотенцем. И деда, медленно бредущего за ней с авоськами, полными трехлитровыми банками компота. Порыв морского ветра сорвал с тазика полотенце, и все увидели гору красивых румяных пирожков. На нас стали оборачиваться. Волшебные пирожки с картошкой, с мясом, с луком и яйцом, с яблочно-сливовой начинкой и еще ватрушки с творогом. Мы, кажется, глотали их не жуя, запивая алычовым компотом. На них три дня и продержались.

Зима в Норильске суровая. Шубы и шапки из норки, песца, кролика и каракуля не только грели, но и говорили об определенном статусе владелицы. Так что изделие из ценного меха было желанным подарком для девочек любого возраста.

В 90-е в Норильске одним из воровских промыслов была кража головных уборов и горжеток с прохожих. Злоумышленник просто срывал шапку или воротник и убегал.

Ксюша была дочкой медсестры. Мама воспитывала ее одна, жили довольно скромно. Девочка хорошо училась, занималась спортом, была школьной активисткой. В честь дня рождения и успешного окончания полугодия, мама подарила ей долгожданную норковую шапку.

Полярная ночь. Метель усилилась. Ксюша спешила домой. Мимо нее быстрым шагом прошел мужчина и, срывая мамин подарок, начал убегать. Девочка слишком давно мечтала об этой шапке. Она догнала этого мужчину, сбила с ног и держала в захвате до приезда милиции – разряд по легкой атлетике и несколько лет занятий дзюдо позволили легко вернуть отобранное.

В тот год мне исполнилось 12. Мы никуда не поехали из Норильска и все лето провели в городе.

Сестра вылетела из института, и папа устроил ее к себе на работу. Сначала помощницей маркшейдера, а потом и секретарем.

Летом в нашем городе особых развлечений не было. Друзья мои в основном были отправлены на материк5 к бабушкам и дедушкам или по путевкам в санаторий «Заполярье» или детские лагеря. Я немного скучала. Потому предложение папы отправиться с ним в поход в тундру восприняла с большим энтузиазмом. Но при условии, что Оля поедет с нами. Оля особого рвения не выказывала: еще и многие ее коллеги тоже собирались в этот поход, а она их и так каждый день видела.

Мы начали подготовку к поездке. Чтобы вы понимали, я люблю природу, если это кратковременные запланированные вылазки в тундру или лес. Подышала воздухом, восхитилась видами и домой, в цивилизацию. Непосредственная близость душа и туалета для меня гораздо важнее единения с природой. Что тут поделать – типичное городское дитя. И мне дворцов заманчивые своды вполне заменили бы свободу. И ковер лучше обычный, а не травяной, и крышу черепичную, а не небо голубое.

Так вот по плану выезжали мы в пятницу утром в район Валька, потом к Красным камням, а дальше уже где-то недалеко планировали разбить наш мини-лагерь. Вернуться должны были в воскресенье. Ехали с размахом. В трех тентованных ЗИЛах-131 разместилось человек по восемь. Два счастливчика сидели в кабине водителя, остальные держались как могли в закрытом кузове, где их тела нещадно трясло на любой неровности дороги.

Вечером разбили лагерь у реки. Женщинам уступили места в кузовах – там втроем можно было неплохо устроиться на сидениях во весь рост. Мужики себе поставили палатки. Горели костры, варилась уха, кипятилась вода, лилась водка.

Внезапно очень захотелось домой.

С нами на природу выехал Женя – новенький инженер, только после института. Он всех предупредил, что алкоголь не пьет, не переносит его. Это как на Октоберфесте заявить, что ты не любишь пиво. Старшие коллеги смотрели на него со смесью жалости и сочувствия – так обычно смотрят на больного человека. И в один из тостов таки всучили Жене кружку то ли с пивом, то ли с вином, то ли с водкой.