В 1986 году моя бабушка вышла замуж. Снова. На минуточку, в четвертый раз. Удивительная женщина! С Иваном Тимофеевичем она познакомилась еще в юности. Кажется, они были земляками. (Интересно, земляками можно перестать быть, или это как родная кровь – навсегда с тобой?) В общем, знали друг друга давно. И вот однажды жизнь их снова свела. Бабушка переехала в Бахчисарай. Сначала жили в доме у друзей, потом перебрались в свой.

На соседнем участке, до которого было рукой подать, за забором, жила вредная бабка Надька. Я помню, как бабушка с ней переругивалась периодически, а потом учила нас крутить фиги бабке Надьке. И мы крутили. Раз бабушка ее не любит, мы будем испытывать те же чувства. И лишь в 35 лет до меня дошла пикантность всей ситуации: бабка Надька была бывшей женой Ивана Тимофеевича. И бабушка с дедом жили в доме, который раньше был их. Ну буквально, они просто разделили дом и участок пополам. Так вот что я скажу – я восхищаюсь этими двумя женщинами. Бабушка и бабка Надька обладали действительно железными нервами – одна, потому что смогла жить за стеной новоиспеченных молодых, а другая – смогла смириться с соседством бывшей жены нынешнего мужа. Виделись ежедневно!

Мамам особенных детей (принятия диагноза и позитива в жизни)

В 87 году моя 33-летняя мама получила путевку в санаторий в Нафталане. Для профилактики ее заболевания он был одним из самых прогрессивных. Заселили маму в двухместный номер вместе с миловидной женщиной по имени Ирина, у которой был такой же диагноз.

В свои 30 с небольшим, мама была замужем, работала и растила двух дочерей, обожала устраивать вечеринки и читала запоем. Диагноз ей поставили после первых родов. Ее состояние тогда резко ухудшилось, но молодой организм быстро вернулся на начальную стадию болезни. Больше рожать врачи не разрешали. Но что такое запреты докторов в сравнении с желанием женщины родить любимому мужчине? Мама забеременела мальчиком, которого потеряла на приличном сроке из-за врачебной ошибки. Папа вспоминал, когда мама пришла в себя, первым делом она попросила его не волноваться и заверила, что обязательно родит ему ребенка. Мама свое слово сдержала, и годом позже родилась я. Мое появление ей далось очень тяжело. Она физически очень сдала, не могла полноценно заниматься ни домом, ни дочерями. Папе первый год моей жизни обернулся и неимоверным счастьем (я была чудесной), и жуткими воспоминаниями о горах использованных засохших пеленок, которые ждали его по возвращении с работы, а также вечным страхом не успеть на молочную кухню – дочь обладала кротким нравом только сытая. Потом маме стало лучше и наступила ремиссия.

Ирина была ровесницей мамы. Врачи определились с ее диагнозом почти сразу. Кроме лечения и общих рекомендаций был озвучен ряд ограничений. Беременность и роды были строго под запретом. Это грозило ухудшением состояния, и ремиссия могла вообще не наступить.

Работала Ирина технологом. У нее был любящий мужчина, который хотел семью. Он сделал ей предложение, но с условием, что возлюбленная подарит ему хотя бы одного ребенка. Ирина, вспомнив вердикт врачей, не смогла дать такое обещание. Замуж она так и не вышла. Жила одна.

Вечером в номере, узнав историю мамы и рассказав свою, с Ириной случилась истерика. Она рыдала, оплакивая свое решение, свои страхи, свой выбор. На момент встречи Ирины и мамы, их состояние здоровья было практически одинаковым. У нерожавшей женщины и женщины с двумя детьми. Врачи ошиблись.

В 54 года мамы не стало. Пусть не сложилась карьера, о которой она мечтала, но вокруг нее всегда были друзья и ее семья – муж, дети, внуки. Их поддержка и любовь.

О дальнейшей жизни Ирины мне ничего не известно. жизнь Ирины. Приняла ли она свой выбор? Смогла ли стать счастливее со временем?

Получается, что даже в одинаковых условиях мы можем сделать разный выбор. Выбор между навязанным мнением и велением сердца.

В 96 году уже прошлого века наша семья переживала финансовый кризис. На Норильском комбинате шли сокращения, не хватало финансирования, были забастовки. Люди возмущались, что рабочие места уходили в субподрядные организации. Мой папа как раз работал в одной из них и ему уже восьмой месяц не выдавали зарплату. Табульки2 выдавали регулярно, и по этим небольшим бумажкам из тонкой, почти пергаментной бумаги, папа был довольно состоятельным мужчиной в полном расцвете сил. Но только на бумаге. Мама уже несколько лет не работала из-за усиливавшихся проблем со здоровьем. Сестра находилась в отпуске по уходу за ребенком и оформляла развод. А я училась в седьмом классе. То есть на семью из пяти человек работал только отец. Живые, наличные деньги выдавали редко. Их хватало ровно на самое необходимое – памперсы, сигареты, оплату телефона и детское питание – племянник попросту не переваривал домашнее пюре, зато баночное буквально проглатывал. Несмотря на задержки зарплат, предприятие своих сотрудников не бросило. И заключило договор с универсамом, где были продуктовые и промтоварные отделы. Так папе стали выдавать талоны на еду, одежду и бытовую химию. Старшей сестре отхватили классную дубленку, а мне роскошный кроличий полушубок, что было вообще неслыханной удачей. Магазин был хоть и большой, но с довольно ограниченным выбором продуктов: хлеб, молоко, шпроты, килька, гречка и куриные окорочка. Мама старалась как могла, пытаясь сделать наше питание разнообразным. Но еще долгие годы, до самого рождения сына, я гречку и шпроты не ела. Смотреть на них не могла и запах не выносила – слишком много негативных эмоций они вызывали. А у племянника Саши до сих пор гречка с молоком на завтрак – любимое блюдо. Все потому, что родом из детства.

Переезд в Калининград дался тяжелее, чем Саша ожидал. Он шел с работы и грустил. Оказаться в его возрасте в незнакомом городе, один на один с мыслями и странным настроением было тяжело.

Вот Саша и шел с работы грустный, погруженный в мысли о быстротечности времени.

Город, при всей его доброжелательности, казался чужим. Рабочая неделя выдалась сложной, Саша порядком вымотался. Вовремя заметил подъезжающий трамвай и устало опустился на свободное местечко.

Рядом расположились две активные бабульки. По обрывкам фраз выяснилось, что они лыжницы. Их разговор протекал живо:

– Да я в свои 60 была еще ого-го! Бегала везде! А сейчас дистанции уже тяжелее даются.

– Ой, а помнишь, как мы в 68 за сборную института выступали?

Саша слушал и поддакивал про себя. Он помнил и 68 год, и как выступал за сборную своего института, правда, тремя годами позже. И вдруг аж дернулся. Рядом сидят бабульки. Но они же его ровесницы! Неужели он тоже такой старый?! Уже не юноша, не мужчина в расцвете сил? Понуро вышел из трамвая на ближайшей остановке и направился в сторону гостиницы.

На пешеходном переходе стояла совершенно дряхлая старушка. Она трясла головой и озиралась по сторонам. Выцепила взглядом папу, просканировала его и подала руку:

– Помоги дорогу перейти, милый!

Папа помог.

– Спасибо тебе, мальчик,– прошамкала бабуля и пошла своей дорогой.

Папа расхохотался:

– Мальчик! Да меня так лет 50 никто не называл!

И окрыленный двинулся дальше, будто сбросив с себя несколько десятков лет.

У мамы приближался день рождения. Я спросила ее, что бы она хотела в подарок. Обычно на ответ уходило какое-то время, и в списке было несколько пунктов. Но не в этот раз.

– Я хочу золотые сережки с жемчугом, – моментально отреагировала мама.

– А другие варианты?

– Нет, хочу только сережки с жемчугом. Или ничего не надо.

Сначала я решила выбрать что-то другое. Дата не круглая, к тому же испытывала некоторые финансовые трудности. Сережки казались слишком дорогим подарком. Но мама редко просила что-то настолько конкретное, и если ей действительно хотелось получить именно их, желание нужно было исполнить.