Проснулся рано. В номере было свежо. Неохота было из-под теплого одеяла вылезать. Но надо было: хотелось в туалет. Через полчаса, умывшись и сделав примитивную гимнастику, я подался к администраторше чем-нибудь позавтракать. Уплел предложенную яичницу с лавашем, запил бледным чаем и, тепло одевшись, направился в отдел.

По дороге, еще раз мысленно прокрутив сложившуюся ситуацию, пришел к выводу: требуется установить личность девушки, которая искала заготовителя. Она могла быть кем угодно. Попутно будем искать родственников, друзей, знакомых. Переложив в другую руку портфель, окоченевшую руку засунул в карман. Ага, много ли сегодня побегаешь?! Холод собачий! Гляди, уши отвалятся. У нас такой холод редко бывает. Как бы опять не заболеть.

Дежурный, поздоровавшись со мной, показал выделенный мне кабинет и, всучив ключи от двери, побежал обратно. Кабинет был открыт. На скорую руку освобожденная неубранная комната пахла чем-то затхлым и табаком. Допотопный стол, испещренный всевозможными автографами и рисунками, стоял посреди комнаты. Решив пока никаких перестановок не делать, плюхнулся на такой же старый стул. В комнате, на удивление, было тепло. Сняв плащ и повесив на торчащий из стены гвоздь, опять уселся. Достав из портфеля бумагу и карандаш, начал чертить и писать только мне ведомую абракадабру.

– Разрешите, – раздался негромкий голос.

В приоткрытой двери стоял молодой лейтенант. Видимо, это был назначенный мне помощник.

– Да, заходите.

Я вышел из-за стола. Рукопожатие помощника было крепким. Лейтенант представился. Чтобы долго не рассусоливать и времени не терять, я на бумаге показал ему мой план розыска девушки, объяснил смысл моих каракулей. Потом, задав ему несколько вопросов по теме, убедившись, что в целом задачу он понял правильно, попросил:

– Альберт, я прошу про наши дела пока никому! Понял?

Он кивнул и вышел. Немногословность моего временного помощника мне понравилась: я не любил болтунов. А спустя пять-шесть минут через грязное зарешеченное окно кабинета я увидел невысокую фигуру моего помощника, удаляющуюся от райотдела для выполнения моего поручения.

Наступил новый, 1965-й год. Весь советский народ встречал его с надеждой на лучшую, благополучную жизнь. Так же усердно, как все работники хлоппункта, трудились мои родители. Отец, несмотря на старания матери, понемногу сдавал. Трудно стало ему работать. Длительный надрывный кашель обессиливал его. Но, как всегда, старался делать по хозяйству всю работу. В тот день густыми хлопьями шел снег. Пораньше пришедший с работы отец, издалека увидев меня в инжирном саду совхоза, потихоньку своей прихрамывающей походкой дойдя до меня, как всегда, удивительно мягким голосом спросил:

– Весь в снегу, как Дед Мороз? Не замерз еще?

Я, поднимая свои худые ботинки, сказал:

– Есть немного!

Отец, посмотрев на них огорченно, как бы виновато сказал:

– Давай домой, сынок.

Потом, направив палкой подопечных в сторону сарая, спросил:

– Ты хорошо помнишь ту ночь, когда мы на крик к реке пошли?

– Конечно, помню!

Я невольно повернул голову в ту сторону, где тогда раздавшийся шорох и высокая тень меня так напугали. Мы как раз были рядом с этим местом.

– Повтори и постарайся ничего не упускать.

Я, естественно, удивился просьбе отца. Зачем это ему, спустя столько времени? Но с удовольствием подробно, с чувством все рассказал. Он, молча слушая, шагал, думая о чем-то своем.

А снег все не прекращался. Наконец управившись с хозяйством, все мокрые, мы с отцом зашли в уютную натопленную комнату. А чуть позже пили слегка подслащенное горячее молоко. Был настоящий зимний вечер. Мне стало радостно, настроение сделалось отличное. Радостно было оттого, что дома тепло и уютно, что отец сегодня меньше кашлял. Но отец не был весел. Подперев подбородок ладонями, думал о чем-то своем. Мама в углу гремела посудой. Я, чтобы готовиться к завтрашнему дню, собирался в свой отсек, как вдруг отец негромко, ни к кому не обращаясь, сказал:

– А я ведь вспомнил, на кого была похожа эта фигура. Кажется, я понял, кто это мог быть.

Мама сначала не поняла, о чем это отец говорит. Если бы не вопрос отца ко мне часа полтора назад о той ночи, я тоже сразу не понял бы, как мама, о чем это отец. Поэтому я маме громко напомнил, когда нашли закопанного. Положив кастрюлю на место, мама удивленно села напротив отца:

– Ну?!.

Отец, не меняя позы, в свою очередь спросил маму:

– Ты не помнишь, куда и когда уехала эта пара?

Видя, что мама пока не поймет, о ком идет речь, отец пальцем показал в сторону комнаты покойной Зейнаб.

– А-а-а, вот ты о ком! – воскликнула мама. И вдруг, как бы о чем-то догадавшись, шлепнув себе по губам, пораженная догадкой, удивленно уставилась на отца.

Отец спокойно, без эмоций, спросил:

– Что-то я давно не видел Арзу. Он сюда вообще заходит или нет? Жалко парня. Вроде неплохой. Когда будет здесь, так… мимолетом спроси про этих. Посмотрим, что скажет. А потом сделаем вывод. Сейчас, думаю, пока рано что-то говорить.

Через час я, выпроводив моего помощника, двинулся на выход. Под подозрительным взглядом дежурного демонстративно достал сигарету, попросив у него спички, прикурил и, не сделав затяжку, вернул спички, вышел на крыльцо. Никого не было. Потихоньку, стараясь оставаться незамеченным, за углом выбросил сигарету и направился по адресу, подсказанному мне утром администраторшей гостиницы. По дороге, проверив наличие за мной «хвоста», зашел в магазин, ничего не купив, продолжил путь. Вот наконец-то местная достопримечательность с вывеской «Ресторан». Тот, на удивление, был открыт. Видимо, для посетителей было слишком рано. В углу единственный бородатый гость, чавкая, что-то так уплетал, как будто кто-то собирался еду у него отнять. Из проема за стойкой вышел грузный мужчина в халате, глянув на меня, крикнул бородатому:

– Давай быстрее, люди ждут!

Мужчина, положив в рот последний кусок, исчез в том же проеме. Я, сняв тонкое пальто, бросил его на спинку стула, предварительно вытащив из кармана купленную утром в киоске газету и положив ее на стол таким образом, чтобы при малейшем касании посторонних она бы упала. Пришлось ждать. Чтоб скоротать ожидание, взял кусок хлеба, обильно намазал свежей по виду горчицей, начал жевать. Через некоторое время наконец-то из того же проема появилась долгожданная очень даже привлекательная молодая официантка в белой наколке и фартуке, с блокнотом и карандашом. Придав приветливость симпатичному лицу, поздоровалась, показав на открытое мной меню, спросила:

– Что будете?

Я, разглядывая меню, заказал заранее выбранное мною блюдо и воду. Она удивленно на меня посмотрела:

– Что еще?

Я понял, на что она намекает:

– Нет-нет! Сейчас не могу. Сейчас у меня работа.

Потом добавил со значением:

– Пойду искать одного подлеца!

Когда она, записав заказанное, собралась уходить, я, поймав ее за руку, многозначительно посмотрел ей в глаза:

– Как-нибудь в другой раз!

Она, кивнув, мягко высвободила руку, ушла. Чуть позже, чтоб помыть руки, я пошел искать туалет, а когда вернулся, мой заказ меня уже ждал. Газета моя лежала чуть дальше того места, куда я ее положил. Незаметно посмотрев по сторонам, не увидев любопытных глаз, приподняв одну сторону газеты, посмотрел на фотокарточку, которую я в нее вложил: моей метки на фотокарточке не было. Это значило, возможно, газета все же упала и фотографию увидели. Или же краешек фотографии, который был виден, привлек внимание, и ее рассмотрели. Так или иначе, возможно, фотографию увидели, но не придали значения. Или же увидели и узнали, и сообщения пошли к адресату.

Как же был я голоден! Жаркое с лавашем и салатом оказалось очень вкусным. Но воду я, видимо, зря заказал. На улице холодно. Надо было кофейку взять. Появившийся грузный мужчина, пройдя за стойку, исподтишка меня разглядывая, что-то делал, но вскоре ушел. Я чувствовал на себе чей-то взгляд, и это ощущение усиливалось. Был уверен: рассматривали меня вдоль и поперек. Через полчаса, закончив трапезу, беззаботно ковыряясь в зубах, отложил фотографию в сторону, развернув газету, заинтересованно начал «читать»: