Подойдя к одной из дверей, Тимур бросил на меня странный, ни о чем не говорящий мне взгляд и тихо прокашлялся.

— Здесь два смежных номера.

Я махнула рукой, не понимая, какая разница. Да меня сейчас засуньте в хостел с двадцатью койками, я и то блаженно отключусь и ни о чем не подумаю.

Тимур приложил ключ-карту, и дверь тут же автоматически приоткрылась. Щелчок переключателя, яркий свет резанул по глазам. Сначала длинный коридор со встроенными зеркальными шкафами, а затем гостиная. В глаза сразу бросается, что номер и правда большой. Две однотипные спальни, кухня, к которой я едва ли притронусь, ванная и сауна. По углам стоят горшки с цветами, на столиках пара античных скульптур, из окон открывается вид на реку Арно и тот самый мост, что до сих пор красовался на моем паспорте. Алинка узнает, прибьет от зависти.

А теперь появляется новая проблема. Даже не во что переодеться. Шикарно.

Сбросив назойливое раздражение, забирающееся под кожу, я цепляю глазами махровый халат, надеваю одноразовые белые тапочки и вместе с единственным вариантом одежды плетусь в ванную.

— Я быстро.

Контрастный душ хорошо освежает, остается только приятное чувство усталости, когда сразу понимаешь, стоит голове коснуться подушки, как тут же появится претендент на роль спящей красавицы. С одним лишь отличием — даже танки не поднимут.

Я стою под водой минут десять и в спешке убираю влагу с волос, тону в халате и возвращаюсь в номер. И каково же мое удивление, когда я вижу на диване несколько черных пакетов с логотипом и улавливаю слабый аромат еды.

— Когда ты успел это заказать?

— Еще в аэропорту. Тебе должно подойти, — голос идет с кухни, поэтому я направляюсь туда, замечая, как Тимур наполняет два стакана водой и кивает в сторону стола, заставленного по большей части салатами и закусками. Из груди рвется полузадушенный стон.

— Ты что, робот?

— Привычка, — едва слышно отзывается и плюхается на стул с плетеным сиденьем. — Ты поешь?

Тимур наверняка по моему осунувшемуся лицу и так знает ответ на свой вопрос, но почему-то все равно спрашивает, будто я могу передумать. И тогда мы еще несколько минут проведем рядом, бросим что-то скупое насчет красоты города, а потом… а что потом?

Не желая снова копаться в себе, я качаю головой и шаркаю ногами по полу, заходя в ближайшую спальню. Постельное белье сиреневого цвета пахнет чистотой и свежестью. Подушка мягко обнимает тело, отголоски чужих голосов сыплются сквозь приоткрытое окно. Место незнакомое, язык неизвестный, сама ситуация до дрожи волнующая, но спится тут хорошо.

Следующие два дня мы возвращаемся в отель только для того, чтобы переночевать. Краски на небе, нарисованные больно солнцелюбивым художником, постоянно жалят кожу и заставляют прятаться то в тени небольших скверов, то в дальних уголках ресторанов. И чтобы подальше от окна — жара изматывает похлеще долгой ходьбы.

А ходим мы и правда много. Вереницей сменяются церкви, площади, соборы, галереи и… почему-то только мосты не трогаем, а ведь вроде бы, если мне память не изменяет, приехали мы сюда только из-за незатейливой картинки на паспорте. По телефону я уже успела я извиниться перед Алиной за то, что так внезапно уехала, и пообещала золотые горы. В смысле, мост этот. Со всех ракурсов желательно.

После бесконечных экскурсий, от которых мозг пухнет, мы вырываемся из плотного кольца культурного просвещения и просто бродим по городу, узнавая его с новых сторон. И я даже себе не признаюсь, что это мне нравится куда больше. Не хочется, чтобы труды Тимура пошли насмарку, все же именно он занимался программой и выбирал наиболее интересные места, периодически спрашивая меня о том, что мне самой нравится. Я отмахивалась, мол, веди куда угодно, если в итоге дорога приведет нас к парашютам.

Раевский почему-то воспринимал это как шутку, хотя я вовсе не шутила.

Вечером второго дня, когда мы снова приехали к морю, но в этот раз сидели не у кромки берега, а на летней веранде, Тимур вдруг спросил.

— Тебе здесь нравится?

Я кивнула, наслаждаясь закатным солнцем. Завтра наш последний день, и снова Москва, работа, университет, проблемы. Казалось правильным просто взять и сбежать на время от всего.

Хотя мы сделали огромную ошибку — взяли с собой друг друга. А это вообще убийственное комбо.

— А тебе? — все-таки решила спросить.

За три дня меня всего лишь раз посетило чувство дискомфорта, и то кратковременное — Тимур смотрел на меня, ждал реакцию, впитывал ее, вдыхал вместо воздуха, но сам совершенно ничем не делился. Будто ему все равно, где быть. Будто…

— Я не люблю Италию, — скривился, попробовав коктейль, и я почему-то совсем не удивилась. Только усмехнулась.

— Почему?

— Здесь слишком жарко.

— Нет. Ты меня не понял. Я спросила: почему мы здесь, если тебе не нравится?

— Я не говорил, что мне не нравится, — ловко увильнул от ответа и перевел взгляд на выступающую группу. — Как тебе?

Четверо музыкантов задавали тон вечера. Один на клавишных, двое отбивали звучный ритм и подыгрывали гитаре, а последний, резко дергая за струны, хрипло надрывал голос. Я уже не в первый раз заметила, что у итальянцев во всем есть динамика. В песнях билась жилка страсти, на улице от квартала офисов до дышащих дымом клубов достаточно рукой подать, а искусные лепки удивительным образом гармонировали с буйством вечернего моря, гоняющего камни по песку.

— Слишком много ударных. Я бы послушала что-то более мелодичное.

— Тогда почему ты продолжаешь слушать?

«Если тебе не нравится» — пропустил слова сквозь пальцы.

Я хмыкнула и, подхватив игру слов, ответила тем же.

— Потому что здесь жарко.

Не в Италии жарко, флорентийское солнце здесь ни при чем. Рядом с мужчиной, который позорно плохо разбирается в отношениях, не идет на уступки, не знает язык слов, только действий — жарко. Потому что чуда вроде нет, но оно прощупывается.

Маски крошатся под ногами, замуровывая тяжесть предыдущих ошибок. И на миг я забываю, что это лишь короткий отпуск. Спонтанный, безумный, свойственный больше подросткам, чем взрослым людям. Вот так взять и резко уехать казалось дерьмовой идеей, но почему-то лишь в нескольких тысячах километров от дома получилось себя отпустить.

Не до конца — просто чтобы расслабиться.

— Мне хорошо с тобой, — вдруг шепчет Раевский, и на фоне гуляющей толпы я с трудом его слышу.

— Я знаю, — короткие колючки все еще впиваются в кожу, но уже не до крови.

Я же говорю — не до конца. Расслабишься уж с таким стратегом.

— Тимур, скажи честно. Если по истечении месяца я по-прежнему буду слать тебя так далеко, как только смогу, ты отступишь?

— Погоди, я еще не все фишки использовал. Ты же помнишь, что обещала меня простить, если я кое-что сделаю?

Разморенная и уставшая, я только кивнула на это вступление и уставилась ему куда-то в область шеи, ожидая продолжения банкета, но Тимур вдруг заткнулся. В буквальном смысле сцепил челюсти, отчего на щеках заиграли желваки, и подозвал официанта, чтобы рассчитаться.

Тему тогда замяли, хотя счетчик уже отбивал тихий ритм и готовил к неизбежному.

Проснувшись в пустом номере отеля, я меньше всего ожидала череду записок, нарочито небрежно брошенных в разных местах. Сомнений не осталось — Раевский настолько себе на уме, что с ним как на войне. В плане — хочется надеть бронежилет и осторожно ступать по паркету, боясь налететь на мины.

Именно так я себя чувствую, пока иду от одной бумажки к другой.

Первая лежит на прикроватной тумбочке рядом с телефоном. Пара строк о том, чтобы шла в ванную. Я подчиняюсь, все еще пытаясь продрать глаза, и заодно хватаю сотовый, чтобы дозвониться до Тимура и спросить, не подтекла ли у него крыша. А то точно едет куда-то не туда. Впрочем, ответа нет. Перебрасывает на автоответчик.

Я задумываюсь: уже обед, меня никто не разбудил, Тимура и след простыл. Что за приколы?

О таких фишках он вчера говорил?