— Ладно, потом расскажешь, то, что хотел, я узнал. Ты, наверное, просто до конца не дочитал, а там предложения по строительству шести десятков таких промплощадок. За счет Союзного бюджета, но раз ты говоришь, что за счет таких строек они сильно сокращают затраты на постройку заводов… мне Валериану поручение написать или ты сам обоснование составишь?

Пантелеймон Кондратьевич в июле принял участие в очень торжественном и очень странном мероприятии: закрытии колхозной электростанции. Причем, чем собственно и объяснялось «торжественность», последней в республике.

Вообще-то закрывалась не просто электростанция, а электростанция маленькая, работавшая на «дровяном» моторе от грузовика, и закрывалась она потому, что теперь просто нужды в таких электростанциях не было: одновременно с закрытием последней «дровяной» станции был произведен пуск новой (хотя и тоже работающей «на дровах») электростанции районной, на которой стояли уже турбогенераторы. Небольшие, мощностью всего по четыреста восемьдесят киловатт, зато сразу два. А еще «зато» — полностью «свои», изготовленные в Белоруссии. Турбины для электростанций изготавливал новенький завод в Гомеле, генераторы — не менее новенький завод в Могилеве, а котлы делал Бобруйский котельный завод. Распределительные устройства пришли с Витебского завода, а много всякого прочего, для электростанций необходимого, делалось уже на четырнадцати разных республиканских предприятиях, выстроенных за последние четыре года. Причем даже не все эти заводы и фабрики помогало Белоруссии строить Особое Девятое управление: завод «Электрощит», например, был полностью укомплектован станками и оборудованием, изготовленными на белорусских заводах. И даже металл для всех устройств на электростанции был «своим»…

Когда к нему приехал начальник геологического отдела Управления и, ткнув пальцем в карту, сказал, что «здесь нужно строить шахту», Пантелеймон Кондратьевич возражать не стал лишь потому, что возражать чекисту в двумя ромбами в петлицах чревато. А когда через год строящийся в Плещеницах — рядом с шахтой — какой-то «непонятный» металлургический завод выдал первую плавку белорусской стали, он сообразил, почему в республике говорят, что «в Беларуси три столицы: Минск, Бобруйск и Плещеницы». Ну а то, что «третью столицу» пришлось усиленно подтягивать до «столичного статуса» — так это было делом обычным и даже не очень трудным. В том смысле, что у него три четверти работы в том и заключалось, что условия жизни населения республики улучшались различными способами, а в городке с появлением завода и население-то увеличилось меньше чем на десять тысяч.

Потому что завод действительно был «странным»: железо из руды получалось с помощью газа, добываемого из бурого угля, а сталь из железа варилась в печах и вовсе электрических. Электричество к которым поступало с гидростанций: всего-то за три года только на Западной Двине их четыре было запущено. Мощностью в сорок четыре мегаватта, в тридцать три, в двадцать два и последняя («нарушающая гармонию») в семнадцать мегаватт. Вроде и не очень большие станции, но только они дали электричества больше, чем значилось в планах на конец пятилетки для всей республики. А уж сколько обеспечили эти новенькие районные станции — и ведь электричество-то они давали в основном для заводов и фабрик!

Руководство республики особо радовалось тому, что почти все эти электростанции, фабрики и заводы были «внеплановыми» и всю продукцию этих предприятий можно было использовать на улучшение жизни народа в Белоруссии как угодно. Ну, почти всю: все же Девятое управление кое-что забирало себе, а куда использовать многое другое — очень настойчиво «рекомендовало». Но ведь и рекомендовало так, что ни у кого рекомендации эти не порождали «чувства внутреннего протеста»…

В августе Валентин испытал на Суворовском полигоне изготовленную на его экспериментальном заводе версию «Корда». То есть его и раньше «испытывали», просто теперь он произвел финальные испытания сразу пяти машинок «на износ», и пришел к выводу, что пулемет «можно запускать в серийное производство». Запускать-то можно, вот только экспериментальный завод был в состоянии изготовить хорошо если один пулемет в сутки поскольку теперь большую часть времени там работали над другими «изделиями», так что пришлось ему на некоторое время покинуть Боровичи и переместиться аж в Актюбинск, где на подготовленной промплощадке быстренько создавался новый «пулеметный завод» под названием «Актюбинский механический». Причем «для всех» завод-то должен был ремонтировать (и даже изготовлять) горнодобывающую технику для недавно открытого хромового месторождения, а производство оружия на заводе «не рекламировалось», хотя оружейных цехов было больше, чем машиностроительных. И для работы на заводе рабочих и инженеров везли из «особого боровичского района», причем после ряда проверок — дабы слухи о «непрофильном производстве» не плодились. Там же «временно пребывал» и Саша, который активно занимался обустройством хромового рудника на самом богатом в Европе и втором в мире месторождении. Его об этом Оля попросила, ведь «стране нужно очень много нержавеющей стали», так что главной Сашиной задачей стала наладка добычи хромовой руды в объеме до ста тысяч тонн в год.

Но если в Саши задача была «долгоиграющей», то Валентин всего лишь «на месте» посчитал, какие станки и в каком количестве для завода нужно изготовить — и через пару месяцев вернулся в Боровичи. Где принялся бурно обсуждать с Васей перспективы использования «продукции из Актюбинска»: все же «для работы в поле» механизм под пятьдесят килограммов с одной коробкой с патронами был пока приспособлен маловато. В споре «победил» Василий, как-то доказавший Валентину, что под «Корд» лучше всего будет использовать «бармалейскую тачанку». Правда, Тойот пока еще не было, но ведь проблему можно решить и другими средствами?

В ноябре тридцать седьмого года на промплощадке в Серпухове началось строительство «Завода малолитражных автомобилей». Оля сказала, что там по намечаемым планам правительство собиралось выстроить мотоциклетный завод — но постройка автозавода эти планы не то, чтобы «нарушила», однако изрядно «скомкала». Тем более что выпуск мотоциклов (естественно, совершенно неожиданно для Куйбышева) начался в большом рабочем поселке Камешково неподалеку от Коврова. Для Камешковского завода Петр просто купил лицензию на «Индиан Чиф», причем купил вместе со всеми необходимыми для производства станками, а еще нанял (изначально «на двухлетний контракт») около трехсот американцев, уволенных с завода в Спрингфилде из-за депрессии — так что производство началось быстро. Очень быстро, по Олиным прикидкам на достижение «плановой производительности» в шестьдесят пять мотоциклов в сутки ушло чуть больше двух месяцев.

Но для Серпухова «импортного аналога» не нашлось. Точнее, не захотел никто даже смотреть на «зарубежные достижения автопрома», так что разработка малолитражки была полностью отечественной. Возглавляемые Васей (а точнее, щедро им пинаемые) молодые инженеры спроектировали («на базе оппозитного тракторного дизеля») четырехцилиндровый карбюраторный мотор в сорок лошадок, а действительно руководимые им же другие молодые ребята спроектировали и сам автомобиль. Внешне он был тоже похож на самые первые Судзуки «Джимни», точнее, на первые, называемые «Самураями», но — в отличие от легковушек, делаемых раньше в Боровичах — сразу делался с металлический крышей, а запаска вешалась на заднюю дверь. И мотор на них был уже сорокасильный, хотя и «чугунный». Правда, чтобы эти автомобили могли ездить, пришлось еще в пригороде Серпухова шинный завод выстроить: на машину предполагалось ставить шестнадцатидюймовые колеса с широкопрофильными шинами — которые вообще нигде в мире пока не выпускались. Впрочем, такие шины любого размера не выпускались, так как по требованию (техническому требованию), составленному Васей, шины должны быть радиальными со стальным кордом. Поэтому про «проволочный завод» в Алексине, выпускающем оцинкованную проволоку для корда, даже и упоминать особо не обязательно было…