– Такая бумага у нас есть, получена 18 августа, подписана руководителем лаборатории прочности Антоновым и замначальника Института Некрасовым. Вот она. Испытывается летающая модель будущего бомбардировщика, задание на строительство, которого, на средства внебюджетного фонда ГКО, было нами получено в июне месяце непосредственно от вас. Ведем отработку новых систем управления и подготавливаем летчиков, которым предстоит испытывать саму машину, на модели, изготовленной в масштабе 1:4, так называемом самолете-аналоге. Так дешевле, особенно, когда приходится строить довольно большую машину, еще и сложную, к тому же.

– То есть, у вас все готово?

– Нет, товарищ Сталин, машина будет готова не ранее января будущего года, если не выявим каких-нибудь неприятностей на моделях. – ответил Поликарпов.

– Так долго? Ви понимаите, что идет война, товарищ Поликарпов? Показывайте, что сделано, иначе мы отстраним вас от задания!!!

Он, видать, не с той ноги встал, и желает разрядиться на нас! Этого нам только и не хватало!

– Максимально готово у меня, в плане планера и систем управления, товарищ Сталин. Вот сама машина, это она в воздухе, это взлет с помощью ракетных ускорителей. А вот эта пачка – описание всех 65-ти полетов. Летных происшествий не было, программа полетов выполнена на 100 %.

– А почему не предъявляете на Госиспытания?

– Это же модель, а не самолет, товарищ Сталин. Экспериментальная машина.

– Какую скорость она показала?

– 1075 километров в час в горизонтальном полете на участке в 200 километров.

– Сколько? – спросил Сталин, и, после повтора мной установленной скорости, взорвался: – Ви понимаете, что это новый мировой рикорд?

– Отчетливо, товарищ Сталин. Мы уже говорили с вами на эту тему. Идет война, и речь не о рекорде. Речь о жизни наших летчиков. Они должны иметь возможность нанести удар и безопасно оторваться от противника. И никаких рекордов мы ставить не будем. Тем более, что двигателей для этой машины у нас нет, и в ближайшее время их не будет. Летает она на двигателях от крылатых ракет «Х-Х», не принятых в серию. Ресурс этих двигателей – 25 минут работы на полную мощность. Здесь полную не давали, чтобы не переходить за скорость звука.

Сталин, видимо, вспомнил тот разговор, который был у нас с ним в этом году. Сощурился, недовольно сжал губы.

– Что сделано у вас, товарищ Поликарпов.

Тот показал несколько эскизов, и стапель, где, кроме двух лонжеронов, еще ничего не было.

– Изготовлены и испытаны шестнадцать лонжеронов для 8-ми самолетов. Изготовлены моторамы и часть сопел. Из готового – пока все. Приступили, после окончания испытаний, к изготовлению органов управления и приборов. Общая компоновка закончена, ждали только окончания испытаний. Далее работы пойдут более интенсивно. Первый планер будет в январе месяце. Когда будут двигатели – мы не знаем.

– Кто их делает и где?

– Петр Васильевич, на заводе № 500. – Сталин перевел взгляд на Петра.

– Делаем, товарищ Сталин, но до окончания работ еще… Пока точных данных нет, работаем. А вот ракету, под эту машину, мы закончили. На следующей неделе начнутся бросковые испытания, заявка на которые уже подана.

Сталин был явно озадачен, и не знал ругаться ему или вызывать охрану. Петр достал фотографию готовой «Х-ХМ». Уже «заквадраченной», с новой укладкой плоскостей и рулей, и выдвижным воздухозаборником.

– Товарищ Сталин, сделали двух модификаций, на всякий случай, чтобы в «Ланкастеры» входила. Каждый из них сможет взять две ракеты. 400 километров дальности. И, теоретически, дальность можно удвоить, но, когда Институт горючих ископаемых выдаст заказанный объем топлива, у меня сведений нет. Пока ни килограмма не поступило. Прожигов тоже не делали.

– А как будете испытывать основной вариант?

– Подвешивать под брюхо, товарищ Сталин. Носителей для нее пока нет.

– Почему не докладывали о ходе работ? – «Ну надо же за что-нибудь отругать!»

– Мы не думали, что вас интересуют технические детали, самолет новый, эту схему у нас еще никто не применял, кроме Никитина и Черановского. У нее есть «врожденные» недостатки: рыскливость и чувствительность к изменению центровки. С подачи Петра Васильевича, применили вычислительное устройство, которое отвечает за эти параметры в полете. Испытания на модели этих недостатков не выявили. Самолет устойчив, как по направлению, так и по тангажу. А заявленную дальность и крейсерскую скорость может обеспечить только эта схема. В классическом варианте мы теряем почти 50 % по дальности или по тоннажу. Ну, сорок, если очень постараться. Классический вариант разработан, но к постройке не приступали.

– Почему, товарищ Поликарпов?

– Малые модели очень уверенно летали. Петр Васильевич показал самую большую из них. Были еще две, но беспилотные, радиоуправляемые. Там проблем с двигателями малой мощности не было, летали они здорово, и появилась уверенность в том, что все получится. Поэтому вопрос этот даже не поднимался. Продувку проходили все, так что больших «коз» не ожидается, если сами, что-нибудь, не напортачим. Уверенность в том, что планер и система управления будут работать – есть. Дело только за двигателями и системой их управления. Но это все разрабатывается у Петра Васильевича.

– Ну, тогда поговорим о двигателе. – выразил свое мнение Сталин.

– Как можно говорить о том, чего еще нет. Есть более или менее готовый, менее мощный и менее экономичный, но заданных параметров по дальности и грузоподъемности мы с ним не получим, максимум 12 000 километров. Как аварийный вариант мы его рассматриваем и готовим. Заканчиваем тепловые и параметрические расчеты, установим форсажную камеру и двигатель будет готов где-то через два-три месяца. К сроку готовности планера, минимум один вариант, двигателя будет готов к установке на самолет, чтобы не срывать испытаний. Как основной двигатель он не годится, но других просто нет.

Сталин усмехнулся. Он, видимо, ожидал другого ответа. Привык к тому, что все и вся, быстренько и без проблем, выскакивает из цехов, как чертик из бутылочки. Последнее время все занимаются только модернизацией имеющегося парка машин. Что-то новенькое появилось – быстренько прикрутили это дело к имеющемуся образцу, и доложили, что сделана новая машина. А здесь – принципиально новая, да еще и с рекордной дальностью. И таких машин еще никто не строил. Тоска! Зеленая!

– Чито можно сделать, если все пойдет по самому плахому варианту?

– Взять Брест.

– Мы же его уже взяли?

– До Бретани мы еще не дошли.

– Вот нахал! Но с него станется! Пошлю его брать! – пригрозил пальцем Иосиф Виссарионович. – А если более серьезно? Как военный!

– Необходимо увеличить скорость проведения операций на северном, приморском направлении. Здесь, кстати, могут пригодиться «Ланкастеры» с «Х-ХМ», так как наши доблестные адмиралы не спешат выбраться из Маркизовой Лужи.

– Там серьезная минная опасность и флот находится в удручающем состоянии. А германский флот активно применяется Гитлером в акватории Балтийского моря.

– Вот и сорвать поставки морем всего и вся. Решить эту задачу нам по силам.

– А что сделано по расширению номенклатуры целей?

– Приемоиндикаторы CПИ-Р изготовлены и установлены на новые ракеты. Так что палить по площадям уже возможность есть. Радиоконтрастные цели – как само-собой разумеющееся.

– Вы сказали, что на следующей неделе вы готовы приступить к испытаниям? Можете приступать! Впредь – ежемесячный доклад о ходе работ. Постарайтесь ускорить их проведение.

– Есть.

Сталин демонстративно вынул письмо Шишкина из папки и что-то черканул на нем.

– Ступайте, работайте, товарищи Главные конструкторы.

Незадолго до этого разговора Петр проводил мать и сестер во Фрунзе. В реэвакуации в Ленинград матери отказали. Дом на набережной лейтенанта Шмидта находился в аварийном состоянии, и не был разминирован, в подвале дома лежал подарок от Гитлера и люфтваффе. Так что возвращаться было некуда. Училище имени Фрунзе, в котором работала мать, тоже не вернулось к месту дислокации, работы по специальности в городе не было. Но тут на первый завод прилетела целая делегация из Фрунзе, во главе с начальником школы майором Михаилом Кобяковым. Проблема была в чем: эта Одесская авиашкола 2-го формирования. Основной состав школы еще в 1939-м перебазировался в город Конотоп, школа была «именная»: имени Полины Осипенко, героя Советского Союза, участницы перелета Москва – Комсомольск-на-Амуре в составе женского экипажа. Вторая школа была организована на том же аэродроме и в том же здании, что и первая. Время было предвоенное, требовались летчики во вновь формируемые полки ВВС. Официально школа «принадлежала» Черноморскому флоту, но, сразу после начала войны, все учебные заведения авиации перестали делиться на сухопутные и морские. А тут ВМФ «вспомнил» о ее «морском прошлом», ну, а если серьезно, то вышел приказ об усилении подготовки летчиков морской авиации. Вот и вспомнили о ней. Да вот беда! На момент формирования летная часть имела на вооружении самолеты УТИ-1, И-5, УТИ-2, УТИ-4, УТ-2 и У-2. Во время эвакуации в Сталинграде из состава школы изъяли все «боевые» самолеты и большую часть инструкторов в два вновь формируемых полка: 651-й и 652-й ИАПы. Всех курсантов второго года обучения выпустили досрочно. Во Фрунзе школа прибыла обобранная до нитки. Плюс добирались туда почти полгода. Там ей передали УТ-2 из Алма-Аты, а боевых машин выделить не смогли, не было их. Весной 1942-го школа, наконец, получает самолеты, как учебные, так и боевые из Новосибирска: Як-7 и Як-7б. А в мае 1942-го «Яки» снимают с серии. А набор в школе – полный! 16-ть эскадрилий, более 400 человек только курсантов, которых обучают на самолеты, отсутствующие на вооружении. Прибывшей из Москвы комиссии от главного штаба ВМФ показали хорошо оборудованные классы (вывезли из Одессы), вусмерть залетанные У-2 и УТ-2 и то, что ни одного боевого самолета в училище нет, кроме «Як-7б». Комиссия доложилась в ГШФ, Жаворонков позвонил Петру: