Когда эйфория прошла, Вера рассудила, что может и не справиться с актерской игрой, если мама будет испытующе вглядываться в ее глаза. Поразмыслив, она схватила телефон и начала писать, выбивающее слезу сообщение.

Вера вошла в электронный дневник с ноутбука. Сделать скриншот с телефона было бы намного проще, да только пароль для личного кабинета придумывал папа, он был такой сложный, будто охранял документы государственной важности. Запомнить невозможно. А отыскать клочок бумаги, на котором он был записан на всякий случай, руки никогда не доходили. Поэтому, в отличие от родителей, которые могли посмотреть ее оценки с любого из своих устройств, у Веры был доступ к школьному кабинету только с личного ноутбука, на котором папа сохранил пароль.

Вера поднесла телефон к экрану, навела камеру на злосчастную двойку и ткнула в дисплей. Вновь раздался неприятный звук, о котором она уже успела позабыть: будто сотни костей ломались одновременно. По экрану вновь разлилась яркая вспышка. На этот раз Вера не выронила телефон, хоть и здорово испугалась.

«Как отключить-то? С чего вдруг приложение включается без моего согласия? А если мне надо будет тайно что-нибудь сфотографировать?»

На фотографии красовался ноутбук, на мониторе которого все текущие оценки были скрыты за отражением вспышки ее телефона.

Она попробовала еще раз, но вспышка никак не отключалась.

Вера долго не могла найти новую иконку. Это приложение должно было отправиться в корзину навсегда. В итоге, она решила нажимать на все приложения, которыми редко пользовалась: ни названия, ни картинки она не помнила. Она-то искала объектив фотоаппарата или что-то, связанное с камерой, и сперва не обращала внимания на черный квадратик с зеленым двоеточием в самом центре.

Открылся экран, ничем не отличающийся от стандартной камеры телефона – полная копия. Круглая кнопка для фотографирования, типичные настройки, фотогалерея. Да и название странное «Прокси». Разве название не должно отражать суть содержимого?

«Прокси – это же посредник, типа прокси-сервер…– думала Вера. – Я, конечно, не разбираюсь, но при чем здесь фильтры и фотки?»

Приложение постоянно вылетало. Удалить его никак не получалось. Вера взглянула на часы: потратила целых двадцать минут на безрезультатную битву.

«Ладно, просто напишу, – решила Вера. – Мама что двоек не видела? Захочет – сама полюбуется. С приложением разберусь позже».

Примерно через сорок минут сообщение для мамы было сотни раз отредактировано, вычитано и в конечном счете утверждено.

Отправить.

***

Аромат жареной курицы проник в каждый уголок дома задолго до того, как Вера села за стол. За ужином она внимательно следила за родителями и за тем, чтобы собственная голова не поворачивалась в сторону блюда с манящим запахом.

Вера все пыталась разгадать: успела ли мама нажаловаться отцу. Но как бы она ни старалась, родители выглядели такими же, как в обычную среду, когда половина рабочей недели была позади.

«Чтобы ни произошло сегодня, – подумала Вера, – завтра все забудется».

Так всегда бывало по четвергам, когда в предвкушении пятницы, родители, строя планы на выходные, начинали чаще улыбаться. С плохими новостями нужно было покончить как можно скорее.

Этот секрет поведала бабушка Надя. Папина мама отличалась прямотой и, кажется, вовсе не подозревала, что в мире существовали и другие мнения, отличные от ее собственного. О воспитании детей, естественно, у нее тоже были свои представления. Тем не менее бабушка Надя обожала Веру и всегда находила время для задушевных разговоров. Другой бабушки – для сравнения – у Веры не было: мамина мама умерла незадолго до ее рождения.

Когда Вере было всего шесть лет, бабушка Надя впервые попыталась объяснить, как устроен мир взрослых. По ее словам, родители и без того уставали играть перед начальством, знакомыми и соседями, что на игры с собственными детьми у них просто не оставалось сил. Вера тогда мало что поняла, но стала замечать: мама и папа и в самом деле бывали уставшими.

Как назло, вскоре после этого открытия, она узнала, что люди имеют способность умирать просто так. Никого не предупредив. Не от старости и не из-за того, что перешли дорогу в неположенном месте, а от каких-то инфарктов. Так случилось с тренером по беговым лыжам, в секцию которого она отходила два месяца.

Зима. Свежий воздух. Никаких пауков. Вот с чем ассоциировалось счастье. Однако со спортом как-то не складывалось, да еще и смерть тренера… Он был давним папиным другом. Все тогда говорили «какой молодой», хотя для юной Веры, только собиравшейся в первый класс, он казался вполне пожившим. Она еще не понимала, что он был папиным ровесником. Тогда Вера подумала, что, прощаясь с человеком, чтобы сделать ему приятное напоследок, полагается соврать. Если она слышала, как вздыхала мама, говоря, «какой молодой», то непременно добавляла, что еще от него приятно пахло.

Если бы умерла бабушка Надя, она бы сказала, что та вкусно готовила, мама красиво пела колыбельные, папа дарил хорошие подарки, а брат никогда не жадничал. После того как Вера все это придумала – она очень долго плакала. Никто не мог ни успокоить, ни понять, что с ней происходило.

Невидимый монстр «инфаркт», по словам бабы Нади, приходил к тем, кто очень уставал. Так баба Надя уговаривала маленькую Веру засыпать, когда та оставалась у нее с ночевкой и вертелась с боку на бок, болтая без умолку.

Папа гремел вилкой о тарелку, нанизывая очередной пучок макарон. По телевизору шла какая-то скучная передача. Седовласый мужчина в очках монотонно рассказывал про Грибоедова. Вера нетерпеливо трясла ногой под столом и старалась не вслушиваться, как чавкает папа.

«Мама, почему ты молчишь? Должно же хоть что-то начаться? Хотя бы ради приличия! Еще этот Грибоедов… теперь буду сидеть и мучиться, что же он написал».

Вера напряженно смотрела на родителей и не находила себе места, пока они беззаботно пялились в телевизор.

«Затишье перед бурей?» – думала она.

Наконец-то ведущий произнес: «Горе от ума», – и она вздохнула с облегчением.

Мама многозначительно уставилась на Веру, вытянув при этом шею.

«Начинается, – Вера мысленно вздохнула. – Быстрее бы закончилось».

Но мама продолжала сверлить ее взглядом, не произнося ни слова. Вера не знала, куда себя деть, и от безысходности с притворной заинтересованностью уставилась в телевизор.

«Четвертная дуэль возобновилась уже через год, когда Грибоедов прибыл в Тифлис по службе. Там он и повстречал своего давнего врага Якубовича».

– Сектор-приз на барабане, – прокомментировал папа.

«Начало этого противостояния было положено на Волковом поле двадцать четвертого ноября тысяча восемьсот семнадцатого года, где им так и не удалось свести счеты друг с другом. Все из-за смертельного ранения кавалергардского штаб-ротмистра Василия Шереметева, чьим секундантом и был Якубович.

Однако четвертная дуэль подразумевает еще одно столкновение.

Двадцать третьего октября тысяча восемьсот восемнадцатого года в Тифлисе – Грибоедов промахнулся и упустил шанс поставить точку. Правда, существует мнение, что сделал он это намеренно. А вот его соперник попал Грибоедову в мизинец левой руки. Несмотря на то, что ранение казалось легким, оно давало о себе знать до конца его жизни».

Раздался мамин голос:

– Доча, кажется, у тебя аллергия на тушь. У тебя глаз покраснел!

Сперва Вера от неожиданности растерялась. Затем сообразила, что маме не стоило беспокоиться, потому что она давно тайком пользовалась ее дорогущей тушью. Но вслух сказала, что глаз чесался с самого утра, и, возможно, она была неосторожна и натерла его.

– Тогда надо сходить к врачу. А тушью лучше не пользуйся какое-то время, – ответила мама и продолжила есть ужин, поглядывая в телевизор.

– Что? – возмутилась Вера, стараясь как можно скорее отделаться от слишком серьезного маминого настроя. – Ну дай какие-нибудь капли. Я не могу не…