В марте 2010 года Барбара оставила этот мир. Ей было всего восемьдесят три года. Невообразимо долгая жизнь для медведицы, но Барбара была человеком, и потому я желала ей прожить подальше. Я хотела и дальше беседовать с ней на Северном полюсе наших снов. Я хотела повторять наш с ней поцелуй со вкусом сахара еще сто лет, еще тысячу лет.

Так и не привыкнув к системе линейного времени, которую выдумали люди, я снова и снова пыталась вычислить, какой период можно назвать апогеем нашего счастья. Должно быть, лето 1995 года. Мы повторяли смертельный поцелуй по два раза в день. Я хотела бы закончить эту биографию описанием смертельного поцелуя с моей, медвежьей, точки зрения.

Я держусь на двух ногах, спина скруглена, плечи расслаблены. Маленькая дружелюбная женщина, которая стоит передо мной, пахнет сладко, будто мед. Я медленно наклоняюсь к ее синим глазам, она кладет кусок сахара на короткий язык и вытягивает его в мою сторону. Я вижу, как сахар светится в полости ее рта. Его цвет напоминает мне о снеге, меня охватывает тоска по путешествию на Северный полюс. Я выставляю язык и аккуратно, но уверенно ввожу его между кроваво-красными человеческими губами, чтобы вытащить сияющий кусок сахара.

Он повернул голову, но соска и не думала отставать, будто приросла к его рту. Пахло соблазнительно сладко, его мозг едва не таял от этого запаха. Нос дернулся три раза, а рот сдался и открылся. Что за теплая жидкость заструилась по подбородку — молоко или слюна? Он сосредоточил всю свою силу в губах, сделал глоток и почувствовал, как что-то теплое течет вниз и останавливается в его животе. Живот делался круглее и круглее, плечи обмякали, а четыре конечности тяжелели.

Из хаоса звуков уши различали голос. Он будил зрение. Мутные очертания предметов постепенно делались четче. Перед ним были две волосатые руки, из одной текло молоко, другая удерживала его тело в удобном положении. Во время питья он забывал обо всем на свете и засыпал, когда желудок наполнялся. Каждый раз, когда он просыпался, его окружали четыре странных стены.

Он поднимал глаза и видел белый листочек бумаги, прикрепленный к верхнему краю стены. Он думал, что сможет дотянуться до листка, но тот висел слишком высоко. Что же это такое? На бумажке виднелись два черных носа и четыре черных глаза, а все остальное было белым, белоснежным. Еще там были уши. Какой-то непонятный зверь, а то и целых два зверя смотрели на него с этого листка бумаги. Размышления перенапрягали его и погружали обратно в глубокий сон.

Вскоре он понял, что не окружен стенами, а лежит в ящике. А однажды рядом с ним примостилась какая-то мягкая игрушка. Как можно противиться желанию поспать, когда ты закутан в шерстяное одеяло вместе с этой тряпичной зверюшкой?

Едва он вошел в царство сна, воздух резко охладился и сверху на него полетели сверкающие частички серебристого света. Он смотрел, как крохотные снежинки парят в воздухе: вот они танцуют, свободные от силы притяжения, а затем падают все ниже, оказываются на мерзлой земле и исчезают. Белая ледяная земля треснула. С каждым шагом трещина расширялась, и подо льдом обнаружилась голубая вода. Сновидец переносил вес тела с ноги на ногу и видел, как в голубой воде возникают волнистые круги. Было бы приятно нырнуть в холодную воду… Но как он будет дышать, если не сумеет выбраться из нее?

Он услышал шаги. Белый мир пропал, вокруг выросла ленивая волосатая зелень. Это было бесхарактерное шерстяное одеяло, которому можно было придавать любые формы. Высокие деревянные стены украшал таинственный узор из линий и кружочков. Пленник уже знал, что не сумеет взобраться по крутой деревянной стенке, но не мог сидеть спокойно. Он поднял правую лапу и тут же упал влево. При следующих попытках упал сначала вправо, потом опять влево.

Высоко наверху раздавались чьи-то вдохи и выдохи. Его собственное и чужое дыхание не хотели синхронизироваться. Когда один вдыхал, другой выдыхал. Рот чужака был окружен бородой, над ним имелся нос, а еще выше два глаза. Из них вырастали две волосатых руки. Того, что находилось между ними, пока не было видно, но постепенно становилось ясно, что все эти фрагменты составляют одно целое и являются единым существом — источником молока. Тот, кто сидел в ящике, принялся нетерпеливо царапать стенку изнутри.

— Ага, хочешь перелезть через Берлинскую стену? Так ее уже давно нет, — сказали сильные волосатые руки и подняли стенолаза к бороде. Посреди кустов бороды сияли две влажные губы. — Ну вот, теперь ты снаружи. И как тебе тут? Позволите узнать ваши впечатления, мой господин?

Любитель молока обрадовался, узнав о существовании пространства под названием «снаружи». Из этого снаружи он получал молоко. Но снаружи нравилось ему не только по этой причине. Даже когда он не был голоден, его лапы стремились вовне и царапали стенки ящика. Он вытягивал шею, желая увидеть, что за ними происходит. Его жажда жизни не желала смириться со своим заточением.

Сила, побуждавшая его к движению, гнездилась в мордочке. Конечности были еще слишком слабыми для ходьбы. Нетерпеливая морда подгоняла их. Передние лапы то и дело оскальзывались, и подбородок падал на дно ящика.

Каждый раз, когда человек с сильными руками хотел сообщить о прибытии молока, он со значением выкрикивал: «Кнут!» Так желание пить белую жидкость получило имя Кнут.

Едва он всосал в себя несколько глотков молока, в груди потеплело. Желание молока по имени Кнут распространилось по животу. Можно было почувствовать сердце. Что-то теплое поползло от сердца во все стороны, достигая кончиков пальцев. Низ живота заурчал, задний проход зачесался, и перед тем, как заснуть, он был готов обозначить словом «Кнут» все то, что нагрелось внутри него благодаря выпитому молоку.

В помещении появился еще один человек. Молочнику с сильными руками этот человек дал имя Матиас, а любителю молока — имя Кнут. Вошедший поставил на стол коробку и сказал:

— Матиас, вот весы, о которых я мечтал. Точные, надежные, легкие. На них можно хоть блоху взвесить.

Кнут посмотрел на незнакомый предмет. «Это можно покусывать или лизать?» — с надеждой подумал он, но новый товарищ по играм быстро разочаровал его. Он был пластиковый, белый, гладкий и скучный. На его верху располагалась ванночка, в которой не было воды.

Кнута усадили в ванночку. Желая вылезти, он поставил на край правую лапу, затем левую. Матиас быстро затолкал их обратно в ванночку. В следующий раз Кнут выставил на край ванночки не только переднюю лапу, но и заднюю. Верткий, как осьминог, медвежонок приподнял попу, чтобы исследовать мир вверх тормашками. Новый человек невозмутимо снял с краев цепкие лапки Кнута и нежно надавил на его белую спинку. Затем на мгновение убрал руку, наклонился и посмотрел сбоку на весы. Закончив взвешивание, он передал Кнута в руки Матиаса и, удлинив свои пальцы при помощи карандаша, заскреб ими по поверхности открытой тетрадки. Пальцы нового знакомого и так были очень длинными. Спрашивается, какой длины они должны стать, чтобы он наконец успокоился? Матиас тоже удлинял свои пальцы металлической палочкой, когда помешивал молоко. Выходит, оба человека относились к виду, имеющему удлиняемые пальцы.

В течение дня Кнут не видел представителей других видов, кроме этих удлинителей пальцев. Ночью он слышал, как за стенками его ящика бегают мыши. Он представлял себе мышь как животное с крошечным телом и ходовым механизмом. Как-то раз одной мыши удалось перелезть через стенки, которые окружали кроватку Кнута. Мышка собиралась пересечь границу королевства Кнута. У нее было множество тонких усиков и два гордых передних зуба. Маленькая мордочка была волосатой и коричневой, а бледно-розовые лапки покрывал лишь детский пушок. Кнут, которому до смерти наскучило одиночество, ахнул от радости, хотя мышка выглядела скорее смешной, чем милой. Видимо, зря он запыхтел так громко. Мышь замерла, свалилась куда-то с бортика, и он больше никогда не видел ее мордочку, в которой, пожалуй, все-таки было что-то милое. В другой раз к нему решил наведаться смелый мышонок-мальчик. Кнут был не один, посреди комнаты стоял Матиас.