И я стала ходить в профессиональное училище на специальные курсы. Поначалу моей единственной целью было выучить английский язык. Я охотно говорила с каждым и не отвлекалась на мысли о том, что обо мне подумают другие. Шли недели, и однажды я вдруг заметила, что я — единственная белоснежная особа в своем классе. Чувство неполноценности расцвело, будто ядовитый цветок. Меня никто не оскорблял — полагаю, остальные просто не обращали внимания на мою внешность, но зеркало показывало мне бледное лицо и нашептывало, что у меня нездоровый и печальный вид. Когда занятия заканчивались, я отправлялась на озеро на окраине города и ждала, что свершится чудо и я загорю, но моя природа не позволяла наложить на меня ни один мазок другой краски, кроме белой. В моем классе был парень по имени Кристиан, он мне нравился. Как-то раз он участливо поинтересовался, что меня гложет. Не отвечая на вопрос, я предложила Кристиану вместе сходить на озеро в следующее воскресенье. Он сразу согласился.

Искупавшись, мы лежали на берегу озера и грелись в мягких лучах заходящего солнца. Кристиан оказался таким же белым, как я, и я изумлялась, почему не заметила этого раньше. Я поделилась с ним своей печалью, он в ответ рассказал мне сказку про гадкого утенка. Кристиан гордился своим родным городом Оденсе, в котором появился на свет и автор этой сказки. Я повеселела, наши взгляды встретились, я положила лапу на голову Кристиана. Он медленно наклонился и прижался носом к моей груди. Пока мы любезничали, солнце спустилось по последним ступенькам лестницы и исчезло в подвале. Мы остались на берегу втроем — Кристиан, я и ночь.

Кристиан сказал, что не хочет венчаться со мной в церкви, ибо религиозные обряды — пережиток прошлого. Мы отпраздновали свадьбу в собственных четырех стенах. Я забеременела практически сразу и родила двойню — девочку и мальчика. Мальчик умер, не успев получить имя. Девочку я назвала Тоской.

Выписывая эти эпизоды, я вошла в рассказываемую историю как главная героиня. Я хотела применить то, о чем шла речь в книге, к своей жизни и самой пережить эти события до последнего знака препинания. Я громко читала каждое предложение вслух и переписывала его, но в какой-то момент прекратила смотреть на страницы. Чей-то голос из книги нашептывал мне историю. Я внимательно слушала и писала. Эта работа отнимала у меня много сил.

Мы с мужем закончили училище, он нашел работу часовщика, я устроилась медсестрой. Вскоре муж вступил в профсоюз квалифицированных рабочих, начал вести активную политическую деятельность и перестал возвращаться домой вовремя. В выходные вместо того, чтобы отдыхать, он отчаянно боролся за права рабочих. Воспитанием нашей дочери Тоски занималась только я. Она росла веселой девочкой и, в целом, радовала меня, однако временами я не знала, как реагировать на ее поведение. Ей нравилось плясать и петь на улице, а когда пешеходы останавливались возле нее и воодушевленно аплодировали ей, Тоска прыгала от радости. Однажды муж поразил меня предложением:

— Давай убежим в Советский Союз.

Я пришла в смятение. Скольких усилий и страданий стоило мне оставить родину! Что со мной будет, если там меня заклеймят как предательницу? Узнав о моих тревогах, муж не стал больше уговаривать меня эмигрировать в СССР. Вздохнув с облегчением, я понадеялась, что тема переезда осталась в прошлом. Я очень любила Канаду, но не хотела бы преувеличивать эту любовь, ведь я любила и Соединенные Штаты или, по меньшей мере, блинчики, которые они там пекли. Через неделю выяснилось, что муж со своей навязчивой идеей не расстался. Он огорошил меня новым предложением:

— Давай сбежим в Восточную Германию! Там ничего не знают о твоем прошлом. Мы подадим заявку как канадцы и скажем, что хотим помогать в строительстве идеального государства. Я люблю Канаду не меньше, чем ты, но не вижу тут для нас никакой перспективы. Вспомни, как я рассказывал тебе, что моя мать потеряла работу в Дании, потому что участвовала в акции левых радикалов. Вместе со мной она переехала в Канаду, но вскоре невротичный любовник убил ее. Если мы останемся здесь, как бы мы ни вкалывали, зарабатывать будем столько же, сколько сейчас. Тоска не получит должного образования, а ведь она исключительно одарена. Зато на Востоке ее будут всему учить бесплатно, и, заметь, учить отлично. Она сможет стать фигуристкой или артисткой балета.

После этих доводов мужа я согласилась переехать в Восточную Германию.

Застонав от облегчения, я бросилась на кровать, опустила ухо на мягкую подушку. Лежа в позе полумесяца, я обнимала еще не родившуюся Тоску. Я пребывала в полусне, и она была частью моего видения. В одном я не сомневалась: настанет день, моя дочь выйдет на театральную сцену и исполнит главную роль в балете Чайковского «Озеро белых медведей». У нее родится сын, такой милый и сладкий, что каждому будет хотеться потискать его. Моего первого внука назовут Кнутом.

Я посмотрела на широкое поле без домов и деревьев, до самого горизонта покрытое льдом, встала и заметила, что пол состоит из льдин. Мои ноги пошли ко дну вместе с льдиной, на которую я ступила, и вот я уже стояла в ледяной воде по колени, вода поднималась выше, увлажняя мой живот и плечи. Плавать я не боялась, находиться в ледяной воде было приятно, тем не менее я не была рыбой и потому не могла оставаться в воде все время. Я увидела поверхность, похожую на сушу, но едва я дотронулась до нее, она отъехала в сторону и скрылась в море. Тогда я принялась искать большую глыбу льда. После нескольких неудачных попыток мне удалось найти массивную льдину, которая выдержала бы мой вес. Взобравшись на нее, я устремила взгляд вперед и почувствовала, что от тепла моих подошв льдина стремительно тает. Сейчас ледяной островок был величиной с мой письменный стол, но вскоре и он исчезнет. Сколько времени у меня в запасе?

Мой позвоночник вытягивается, грудная клетка расширяется, подбородок слегка отодвигается назад. Я нахожусь перед живой ледяной стеной, но не испытываю страха. Это не борьба. Ледяная стена состоит из теплого белоснежного меха. Я смотрю на нее снизу вверх и вижу два черных глаза-жемчужины и влажный нос. Быстро кладу кусочек сахара себе на язык и вытягиваю его. Белая медведица медленно наклоняется ко мне. Сперва она сгибает колени, затем опускает голову, находит равновесие. Она пыхтит, до меня доносится аромат снега. Ее язык ловко слизывает сахар с моего. Соприкасаются ли при этом наши губы?

Публика задерживает дыхание, забывает хлопать и на мгновение застывает. Тысяча глаз со страхом глядит на белую медведицу Тоску, никто из зрителей не знает, что настоящую угрозу представляет не она. Разумеется, моя жизнь быстро закончится, если трехметровая Тоска нанесет мне своей сильной лапой хотя бы один удар. Но она не делает этого. Опасной ситуация может стать только в том случае, если нарушится гармония в ансамбле из девяти белых медведей, стоящих на заднем плане. Если кто-нибудь из них занервничает, огонек его нервозности разбудит тревогу в остальных медведях и в считаные секунды превратится в полыхающий костер, в котором сгорим мы все. Поэтому я держу под контролем каждого подопечного, в том числе тех, кто стоит за моей спиной. Все мое тело — одно сплошное щупальце. Каждая пора на моей коже — зоркий глаз. Каждый волос на моем затылке — антенна, которая следит за соотношением сил. Я сосредоточена все то время, что нахожусь на арене, за исключением единственной секунды, в течение которой мы с Тоской целуемся. В эту секунду мое внимание сфокусировано только на наших с ней языках. Моя левая рука, держащая хлыст, коротко вздрагивает при поцелуе.

Публика полагает, что мою власть над хищниками обеспечивает хлыст. На самом же деле эта кожаная змея сравнима с безвредной палочкой в руке дирижера. Ни один музыкант в оркестре не боится, что тоненькая палочка ударит его или причинит ему вред, при этом она неизменно олицетворяет власть; возможно, ее секрет в том, что она всегда на шаг впереди остальных. То же самое можно сказать о моем хлысте по отношению к хищникам, с которыми я выступаю на цирковой арене.