Это раздражает, и это нужно прекратить. В голове Тины рождается гениальный план, по завершению которого она будет знать точную причину этого гнилого вранья. План, в котором выигрывают обе стороны: Ноа остается честным с самим собой, а Тина не изменяет своим дебильным выходкам, но и не чувствует за них какую — либо вину. Она просто делает то, что нужно, и не задумывается о последствиях.

Пожирающее любопытство и чувство справедливости сейчас играют на стороне Тины.

— Ладно, допустим, что твоего ответа мне оказалось достаточно, — она кивает и задумчиво смотрит куда — то в стену. — Я не буду спрашивать у тебя о причинах нашего расставания, ты ведь всё равно не ответишь.

— Тина…

— Просто выполни одну мою просьбу, — перебивает она.

И замолкает, поворачиваясь к Ноа лицом. Прослеживает реакцию и чуть прищуривается, ожидая ответ.

— И о какой же услуге ты просишь? — осторожно спрашивает Ноа.

— О самой обычной, — Тина пожимает плечами. — Разреши мне остаться.

Ноа молчит пару секунд, хмурится, словно пытаясь найти в сказанном какой — то подвох, словно не веря в слова Тины, оскорбляясь ими.

— Я и не собирался тебя прогонять, — наконец отвечает тот. — Никогда бы не прогнал.

— Хорошо, — улыбается Тина, пряча за этим жестом свои недобрые намерения.

Запретительный приказ, говорите? Отлично, так тому и быть. Кажется, там указывается не только наказание, но и его следствие. Осталось только найти эту чертову бумажку, а это значит, задержаться здесь чуть дольше. Совместить приятное с полезным. Окунуться в то время, когда у них всё было хорошо. И пусть Тина пока что не знает причины, по которой всё полетело к чертям, она ведь может притвориться, что это неважно.

Тина умеет достигать желаемого, потому что то время, когда она игнорировала проблемы, уже давно прошло.

***

Весь следующий день Тина проводит у Ноа: они готовят вместе обед, смотрят фоном какой — то сериал и разговаривают о чем угодно, только не о прошлом. Притворяются, что его и не было вовсе, причем делают это весьма умело, по крайней мере, Тина.

Ноа счастлив — это заметно по улыбке, которая слишком часто украшает его лицо. А Тина пытается не утонуть в огромном количестве мыслей. Она пытается вспомнить — хоть что — нибудь, совсем чуть — чуть, ну пожалуйста; пытается подстегнуть память, невзначай прикасается к Ноа и наблюдает, изменится что — то или же нет. Ударит ли память по затылку и выкинет ли те факты, против которых не будет контр — аргументов.

Но память беспробудно спит. Наверное, считает, что с нее достаточно — кинула кость, показала основную ветвь, а дальше разгребай как хочешь. Тину такой вариант не устраивает. И молчание Ноа — в том числе, пусть оно и оправдано в коей — то мере.

Недостаточно знать, что твои галлюцинации — правда. Нужно документальное подтверждение, если не дают устного.

Поэтому Тине нужен запретительный приказ. Эта бумажка необходима ей, иначе она сдохнет от разрывающего чувства несправедливости. Того самого чувства, когда отчетливо кажется, что тебя где — то обманули. Причем не особо это скрывают. Точнее, совсем не скрывают факт, что есть вещи, о которых ей не стоит знать.

Сами толкают Тину на плохие поступки. Сами.

День пролетает так же быстро, как и вечерний ужин. Тина убирает в холодильник последнюю порцию лазаньи и закрывает дверцу, прислушиваясь к звукам воды, доносящимся из коридора. Ноа только что скрылся в ванной комнате, тем самым давая Тине минимум десять минут на поиски. Миссия «Найти то, не знаю что» начинается в тот же момент. Еще бы хоть примерно предполагать, как вообще выглядит этот приказ, и где он может находиться в таком огромном доме.

Тина тихо, буквально на цыпочках проходит в гостиную: открывает каждый ящик комода, каждую дверцу шкафа, заглядывает в каждый угол, но не находит ровным счетом ничего. Ладно. Можно поставить галочку напротив первого пункта. Теперь стоит приступить к прихожей, а затем обшарить спальню. Именно так она и делает, заранее навострив уши — звук воды всё ещё слышен.

Все коробочки и более — менее видимые места для конвертика с бумагой не приносят должного результата — в них есть всё, кроме того, что действительно нужно. Тина прикусывает нижнюю губу, начиная заметно нервничать и сомневаться, а правильно ли она вообще поступает? Шарится в чужом доме, в чужих вещах, и даже не задумывается о том, насколько это хреновый план. Неважно, что она, оказывается, была здесь почти полноправным хозяином — отныне всё чуточку иначе, так что ей немного стыдно, но и любопытно одновременно. Обида тоже есть, не скроешь. Поэтому, после последней мысли, Тина уверенным шагом направляется в спальню, чтобы на сегодня закончить свой обход. Если не найдет сейчас — попробует завтра. Она имеет право знать, что натворила. Она просто, черт возьми, обязана знать, почему рассталась с Ноа. И Тина до сих пор не верит, что в этом не было её вины — она постоянно всё портит. Постоянно сует свой нос не туда, куда нужно, выискивает проблемы и натыкается на хреновый итог. Точно как сейчас — ходит по лезвию ножа, потому что шум воды стихает, а она все еще шарит по среднему ящику прикроватной тумбочки: салфетки, смазка, пачка презервативов и не раскрытая коробочка с анальными шариками… так, интересно, но в другой раз.

Последний, третий ящичек и куча бумаг в нем, но ничего даже отдаленно напоминающее этот гребаный запретительный приказ. Зато на глаза попадается круглая железная шкатулка, с изображенным на крышке трискелионом.

Тина пожалеет, что решилась открыть вещь, в которой явно больше смысла, чем кажется на первый взгляд. Пожалеет еще и потому, что эта вещь не относится к её планам, а вот любопытство когда — нибудь сыграет с Тиной плохую шутку. Или уже сыграло.

Она присаживается на корточки, откладывает на пол крышку и заглядывает внутрь: на дне пять острых когтей желто — коричневого цвета. Пять когтей, что принадлежат оборотню, которого, по всей видимости, уже нет в живых. И всё было бы отлично, Тина вполне могла бы закрыть шкатулку и сделать вид, что не видела этого ужаса, что ей все показалось, да вот только судьба распоряжается иначе — шейные позвонки начинают разламываться вполне реальной болью, как будто эти когти побывали там, прямо под кожей. Тина падает на задницу, зажимает ладонью место на шее, пока второй крепко держит шкатулку, и всячески пытается сосредоточиться на дыхании, чтобы отвлечься от неприятных ощущений. Она крепко зажмуривается — до желтоватых бликов от лампочки, что горит прямо перед глазами, — но не кричит и не стонет. Наоборот, борется, чтобы сохранить происходящее здесь в полном секрете. Или ей кажется, что она молчит…

«Память снова играет, снова выдает воспоминания, но на этот раз уже чужие: Глен, как назвал его однажды отец и лицо которого Тине уже знакомо, смотрится в чуть запотевшее зеркало, находясь в ванной комнате, и ехидно улыбается самому себе. Самодовольный ублюдок. Как это воспоминание связано с увиденными когтями, Тина не понимает. Точно так же, как и не знает взаимосвязи Глена, разрывающей боли в шейных позвонках и причастности его к семейству Васкесов. Если честно, Тине и не хочется анализировать это, просто выбросить из головы и забыть. Просто не видеть эту рожу, не слышать в голове его отвратительный смех, не осознавать присутствие чужого человека в личном сознании. Тина просто хочет выжечь из себя эти воспоминания, не догадываясь, как они вообще стали частью неё, как попали внутрь, кто открыл им дверь.

Глен распахивает дверцу маленького шкафчика, что прямо перед ним, и достает оттуда золотистую коробочку с духами. В другой руке зажат пузырек с белой, мутной жидкостью, и уже спустя несколько мгновений она оказывается смешана с парфюмом. Он усмехается, вновь смотрит на свое отражение и подмигивает себе, будто выполнил миссию века. Будто совершил пакость, за которую получит премию, долгожданный приз.

Воспоминание резко сменяется на следующее: шумная вечеринка, много гостей в строгих костюмах, в шикарных платьях, и вот он, Ноа, так близко, что можно дотронуться рукой. Но Глен уходит прочь, приближаясь к девушке с длинными каштановыми волосами, и протягивает в ее изящную ладонь тот самый золотистый флакончик.