Аппалинария надвигалась и нависала над ним неотвратимым стихийным бедствием. Порыв ветра подхватил ее и, оторвав от земли, плавно покачивал в воздухе. Полы незастегнутого плаща, шуршали и хлопали, развиваясь в разные стороны. Голос ее, казалось, доносился из каждого миллиметра грохочущего пространства. Он гудел и гремел, как гроза. Шелестел, как вихрь в метущейся листве. Под силой его разлетались тучи, высвобождая синеву неба. Гнулись со стоном громады деревьев.

– Настал твой черед! Ты – сорняк. Ты – злобное недоразумение. Ты – плесень, угрожающая чужим жизням. Ты – гниль подзаборная. Зловонная и растекшаяся. Так и будь ею!!!

Мэн не выдержал, дико закричал и, в ужасе озираясь по сторонам, попытался бежать. Но рванувшись, вдруг почувствовал, как тело плавно уходит вниз, в жижу, в грязь, опускаясь в нее, растворяясь в ней и становясь ею.

–Нет, нет, не хочу, не надо, пусти…– успел прохрипеть он, прежде чем растекся и смешался с зеленой вязкостью затхлого месива.

Гроза разом утихла. Полина с досадой и брезгливо посмотрела на нескончаемую слякоть, пузырящуюся у нее под ногами.

– Вот полежи тут и подумай о своем поведении. И не торопись. У тебя впереди целая вечность! – сказала она нравоучительным голосом.

Потом, машинально поднеся руку ко лбу и прикрыв глаза, прошептала:

– Сумасшествие какое-то. Этого просто не может быть!

Она посмотрела по сторонам, выискивая возможность обойти растекшуюся перед ней грязь и, не найдя ни единого сухого места, пошла по высокой мокрой траве.

–Так, все, не хочу ничего вспоминать! Ничего помнить не желаю! Это был сон, ночной кошмар! Забыли! – звенело в голове и сердце Полины. Ее вдруг начала бить такая сильная дрожь, что казалось, будто она разносится на многие километры, отдаваясь слабым эхом в густом воздухе вечерней глуши.

– Аппалинария, что мы натворили? Что ты учудила? Это была иллюзия, надеюсь? Метафора? Он сейчас идет домой и очень раскаивается? Он тоже не будет прежним?

– Вряд ли. Не всегда все можно сделать хорошо и сразу, – тихо отозвался голос Аппы, заглушаемый шелестом крыльев большой, низко пролетевшей ночной птицы.

Полина постаралась вникнуть в суть прозвучавших слов, но, поймав себя на мысли, что думает о другом, произнесла:

– И откуда ты взяла эти кошмарные выражения про гниль и плесень?

– Не знаю, – ответил размеренный голос. – В воздухе витало.

Перед мысленным взором Полины, возник опасный силуэт агрессивного парня с ножом, и ей подумалось: « Нет, все верно, он должен измениться и не быть прежним».

Двигаясь по уже знакомой извилистой дорожке вдоль забора и дойдя до его конца, Полина свернула на прежнюю тропинку и вдруг ясно поняла, куда надо идти, чтобы выйти на центральную аллею.

Пройдя мимо большой старой березы, минуя раскидистый колючий кустарник, Полина пошла по песчаной дороге и неожиданно услышала позади слабый шелест, словно кто-то робко позвал ее.

– Что? Опять?! – она гневно обернулась.

В высокой траве, у самой кромки, сидела та самая собачонка, черный мохнатый комочек, за жизнь которой, в результате, так яростно сражалась Полина.

Собачка осторожно вышла на дорогу и села посередине. Хвостик ее то неуверенно двигался из стороны в сторону, то замирал в напряженном ожидании. Глаза сияли надеждой и благодарностью. И в осеннем воздухе над ее настороженными ушками плавно покачивалось число десять.

«Две миссии за один вечер?» – удивленно подумала Полина.

На сердце у нее вдруг стало так светло и нежно, как будто и не было всего этого кошмара с нападениями и превращениями. Словно именно за этим – найти одинокую преданную душу – она и приехала в заросший осенний парк с его холодной темнотой и тревогой.

Она присела на корточки и протянула вперед открытую ладонь, подзывая ласковую животинку.

– Ничему тебя жизнь не учит. По кустам от людей шарахаться надо после твоих приключений, а ты ластишься. Ты, может, потеряшка? – сказала Полина, погладив осторожно подошедшую к ней собачонку. – Я думала, ты все-таки с ними ушла. Старушка тебя подобрала.

– Ты же помнишь, у Анжелы Львовны две кошки. Бусинка и Муся. Те еще штучки. Они не примут, – напомнила ей затихающая Аппалинария.

– Ах да! Бусинка и Муся. А у меня – Эсмеральда! Тоже с характером. Согласится ли? – засмеялась Полина.

– Ну тебя же терпит. Она филантроп, – вяло откликнулась Аппа.

– Ладно, пойдем со мной, – согласилась Полина, – не бросать же тебя здесь. Опять на какого-нибудь «мэна» наткнешься.

Она подхватила собачку под брюшко и нежно прижала к себе. Мохнатая мордочка животного лучилась от восторга, еще не веря своему счастью.

– Эсми! Эсми, иди сюда, знакомиться будем,– весело позвала Полина, ставя собачку на пол и переобуваясь.

В квартире висела напряженная тишина.

– Эсмеральда! – еще раз позвала Полина, проходя на кухню. Собачонка семенила за ней, робко озираясь.

– Да Эсмеральда же! Где ты, в самом деле?– нетерпеливо крикнула Полина.

– Не ори, – лениво возразила кошка, вдруг материализовавшись на подоконнике. – Вижу я, не можешь без сюрпризов. Вот зачем мне это? – она шевельнула хвостом в сторону собачки. – Мне и твоей компании вполне хватает.

Эсми плавно потянулась и улеглась, поглядывая на непрошеную гостью.

– А ничего, что это моя квартира? – улыбнулась Полина и, присев, погладила встревоженную псинку.

– Ой, не начинай! – Эсмеральда скроила недовольную мину и отвернулась, демонстративно разглядывая что-то за окном.

– Не переживай, – шепнула Полина на ухо собачке. – Мы ее уломаем. Она, в общем-то, сговорчивая.

Собачка неуверенно шевельнула хвостиком и с надеждой посмотрела на гордую Эсмеральду.

– Ну ладно, а зовут-то тебя как? – спросила Эсми, искоса взглянув на нее.

– Тяв! – радостно отозвалась собачка, с готовностью вскочив и яростно завиляв хвостиком.

– Что значит «не знаю»? – округлила глаза Эсми. – Полина Викторовна, как ее зовут? Как к ней обращаться-то? – и добавила опять флегматичным тоном: – Если понадобиться…

– Да я как-то не думала. Собачка и собачка, – призналась Полина. – Ошейника на ней не было… – и, обернувшись к повеселевшей гостье, спросила: – Ну, сама-то скажи, вспомни. Было же у тебя имя?

Собачка зашлась громким лаем, стремглав пробежалась по комнате и опять уселась у двери, с преданной готовностью глядя на новую хозяйку.

– Нет, нет, пожалуйста, без этих восторгов. Мы не глухие, – заволновалась Эсмеральда.

– Она говорить не будет? – удивилась Полина.

– Конечно, нет, – раздраженно ответила кошка. – Она же обычная. Собака и все!

– Ну, в общем-то, и правильно, – облегченно улыбнулась Полина. – Не каждый же день на улице разговорчивых животных подбирать.

Она подошла к холодильнику, открыла его и, обернувшись, подумала вслух:

– Что бы тебе дать? Ты же голодная, правда?

Собачонка застыла на месте, завороженно глядя на Полину.

– Так, ладно, я думаю, что куриное мясо для начала подойдет. А потом поразмыслим над твоим рационом.

И она, положив угощение в мисочку, поставила ее перед гостьей. Собачка, повизгивая, набросилась на еду.

– Черненькая, маленькая, мохнатенькая, – глядя на нее, перечисляла Полина.

– И шуму от нее немерено, – недовольным голосом добавила Эсми.

– Не придирайся. Мы все не идеальны. Я вот думаю, как ее назвать. Черненькая. Мохнатая, как шмель. Шумная, тебя раздражает. Не шмель, а муха. Мушка, может быть? – спросила Полина, взглянув на кошку.

– Таракашка, – огрызнулась Эсми ревниво.

– А что? Черная Мушка, – подытожила Полина, сделав вид, что не слышала ворчливую Эсмеральду. – О! Черёмушка!– И, наклонившись к собачке, провела пальцами по взлохмаченной спинке.

– Будешь Черёмушкой?

Собачка тревожно заворчала, переживая за еще недоеденное мясо, но потом на мгновение подняла мордочку и посмотрела преданными собачьими глазами Полине прямо в душу.