Пришло время рассказать про одного светлого человека с черной, как уголь, душой. Прямо напротив магазинчика с канцтоварами, куда я захаживал, чтобы купить школьные принадлежности, располагалась одноэтажная церковь из красного кирпича с длинной остроконечной пикой с крестом на крыше. Сооружение выглядело слишком шикарно для нашей скромной деревни, не представляю, сколько денег было в него вложено. Так вот иногда, выходя из магазина, я встречался взглядом с епископом Рахелем, который стоял у входа в церковь в длинной черной сутане в пол с плотно застегнутым воротником на шее. Он смотрел на меня с осуждением и неким подозрением, будто я покупал не новую ручку, а динамит. Это были классические игры в гляделки: кто первым сдастся – проиграл. Так обычно мы и стояли, разделенные узкой улочкой, я смотрел со страхом и отвращением, он – с ненавистью, пока кто-нибудь наконец не проходил мимо и не здоровался с ним. Тогда он отвлекался, а я пользовался моментом и уносил ноги. Готов поспорить, он меня терпеть не мог, потому что был я мальчиком, то бишь грешным по природе своей, правда девочек он тоже не любил и по той же самой причине.
Каждое воскресенье бабушка хватала меня одной рукой, Робин – другой, и приводила на мессу слушать проповедь священника, и каждый раз он говорил абсолютно одинаковые слова о грешных наших душах и покаянии, о спасении и прощении, о Сатане и его деяниях. Честно говоря, он вселял в меня ужас, и насколько мне известно, не в меня одного. Горбатый нос на пол-лица, скошенные брови, маленькие выпученные глазки – все это придавало ему не просто злобный, а скорее злодейский вид. К тому же епископ имел привычку кричать, как ненормальный, а во время крика извергать с ведро слюны на тех, кто окажется рядом. Возможно, поэтому бабуля обычно носила с собой платок и никогда не садилась на первый ряд. В общем, пренеприятнейший персонаж, однако местные его любили.
Однажды Робин, моя дорогая сестренка, что не могла спокойно усидеть на месте дольше пяти минут, вела себя чересчур громко. Она дурачилась, и я посмел улыбнуться ей в ответ, а затем заметил, как на меня смотрит наш святой мученик Рахель, недовольный, что я прерываю его речь. После проповеди он подошел к нам и строго спросил меня:
– Ты что, Роберт, не веришь в Бога? – гладко выбритый подбородок вздрагивал при каждом слове.
Я задрожал от страха, казалось, он раздавит меня одной своей тенью. А роста он был огромного, особенно в сравнении со мной, длинный и тощий, будто борзая грейхаунд.
– В-верю… – промямлил я.
– ГОВОРИ ГРОМЧЕ! – прикрикнул он. Бабушка стояла рядом и не вмешивалась.
– Да, – еще тише ответил я.
– ЧТО?
– Конечно, он верит, отец, так ведь, Бобби? Ну что молчишь? – не удержалась бабушка.
– Мэри, прошу вас, пусть ответит мальчишка. Пускай объяснит, почему он не слушает слово Божье, почему не жаждет познать истину, не хочет полюбить Господа, как любим его мы.
Я молчал. Лишь смотрел, как напрягается его лоб и копна тронутых сединой волос сползает куда-то назад. А он поучал бабушку, как нужно меня воспитывать, чтобы вырастить порядочным человеком. Робин плотно прижималась к ней, с любопытством наблюдая за происходящим, и священник ни разу на нее не взглянул.
Как вы уже догадались, а я надеюсь на это, именно Рахель убедил всю деревню в том, что их дети одержимы Сатаной, что их нужно очищать от грехов родителей, за которые господь наслал на нас небесную кару. «Со злом нужно бороться изнутри!» – кричал священник. Мишель, как и других пострадавших девочек, водили на мессу теперь уже каждое утро, где было много шума, криков, слюней, святой воды и проклятий. Она молча выполняла все, что ей говорили, но за все время не произнесла ни слова (наша маленькая воительница), чем сильнее злила епископа, и он приказал еще больше молиться и каяться. Хуже всех было Амалии, которая не вышла из забвения и не понимала, что происходит, от всех этих криков она сходила с ума и замыкалась глубже в себе.
Но все мы знаем: служители церкви просто обожают безумие. Вам знакома история Аннелизы Михель? Вижу, что да, но я все равно расскажу. В 1968-м году у молодой девушки начались эпилептические припадки. Лечение плохо помогало, и вскоре во время приступов она стала видеть лицо дьявола, слышать голоса в церкви, куда постоянно ходила, будучи крайне религиозной католичкой. Священник решил, что Аннелиза одержима, и нужен обряд экзорцизма. В течение следующих десяти месяцев над ней провели 63 безрезультатных обряда изгнания дьявола. За это время она превратилась в скелет из-за отказа от еды, заболела тяжелой пневмонией, а ее коленные суставы были разорваны от бесконечных коленопреклонений. Представляете? На последнем сеансе она умерла от истощения, и угадайте, что сказал этот засранец, сотворившей с ней такое? «Обряд изгнания прошел успешно. Очистившаяся душа Аннелизы отошла к Всевышнему». Никто не понес ответственности за ее убийство.
Какой вывод я могу сделать? Церковь – главная обитель зла. Зла безнаказанного. Мой вам совет: если захотите кого-то убить, то непременно сделайте это во имя бога.
Вот таким же опасным и хитрым был наш Рахель. Хотите понять, к чему все это разглагольствование?
В следующий раз, когда мы с Робин повторили наш маленький побег, все сложилось не так гладко, как в прошлый. Мишель с Тимми в чем-то заподозрили, уж больно веселыми они вернулись с нашего первого путешествия, однако доказательств не было, к тому же они все отрицали. И все равно пришли на вторую встречу, рискуя быть пойманными с поличным. Я отвез их к болоту, на которое недавно наткнулся, ведь там непроходимые дебри и совершенно никого не бывает. Мы кинули велосипеды в заросли, чтобы их не заметили, если кому-то все же взбредет в голову прогуляться здесь, а сами стали срывать и разламывать камыши. Вокруг летали комары и слепни, приходилось все время отмахиваться, и скоро лицо мое покрылось кровавыми трупиками.
– Так не пойдет, нужно развести костер, – скомандовал я.
– С ума сошел?! Нас обна`ужат! – возмутился Тимми, хотя его почти не кусали.
– Мне все равно, – огрызнулся я, прихлопывая еще одного комара на щиколотке, – от меня уже живого места не осталось. Давай спички.
Мы заранее договорились, кто и что берет для нашего похода, чтобы снова не оказаться в уязвимом положении. Он бросил в меня коробок спичек и попал прямо в живот.
– На, лови, – сказал он после, должно быть, не верил, что у меня что-то получится.
Я собрал несколько сухих веток, скрестил их на тропинке и стал представлять себя Робинзоном Крузо. Будто никого нет вокруг, лишь я один на необитаемом острове. Но руки не хотели слушаться, а огонь никак не разгорался. Тимми насмешливо хмыкнул. Я пытался и пытался, пока спичек не осталось всего три, тогда случилось чудо: Мишель достала из рюкзачка пекарскую бумагу из-под булочки и положила ее под ветки. Этим жестом она дала понять, что прощает меня. Я поджег бумагу, и огонь стал быстро разгораться, пожирая ее. Затем уменьшился и, казалось, сейчас вовсе затухнет, но веточки затрещали, и вскоре пламя превратилось в костер. Девочки радостно запрыгали, и даже Тимми изобразил одобрение. Какое-то время мы просто наблюдали за ярким пламенем, ну… понимаете, есть что-то манящее в этих пляшущих огоньках… а тем временем насекомые отступили и стало прямо-таки хорошо.
Неожиданно Тимми подскочил и вытряхнул рюкзак.
– У меня есть сю`приз!
Он достал какую-то черную простынь, а точнее, темно-синюю и накинул себе на плечи, как мантию, булавкой закрепил практически у самого подбородка.
– Угадай, кто! – радостно крикнул он.
– Граф, мать его, Дракула! – также ответил я.
Тимми покрутился, его мантия развевалась на ветру.
– Хо`ошая попытка. Еще `аз! – теперь он сложил руки за спиной и сделал омерзительно враждебное лицо. Сходство было поразительным.
– Епископ Рахель, – уже более печально сказал я. – Знаешь, это совсем не весело.
Но не тут-то было. Тимми ненавидел священника за издевательства над сестрой. Один раз он даже успел треснуть его по голени, когда тот слишком близко склонился над Мишель, прежде чем Тимми успели остановить. Дома его ждала сильная трепка, но видеть, как визгливо Рахель хватается за ногу, – бесподобно.
