На улице стих даже самый слабый ветерок. Солнце шпарит, и даже в тени стоит невыносимый жар. Асфальт плавится под ногами, острые каблуки босоножек так и норовят застрять… Приходится идти на цыпочках, чтобы не остаться без обуви.

Мороженое очень даже кстати – оно позволяет хоть немного остудить воздух, поступающий в легкие.

Роман Витальевич не подает признаков, что жара ему не по душе: легко шагает, делая небольшие глотки из своей бутылочки, немного ослабил ворот рубашки, – вот и все. Похоже, он сам настолько горяч, что температура снаружи – просто для баланса с внутренностями…

– Ну, и как?

– Что? – Спотыкаюсь опять, услышав неожиданный вопрос.

– Нравлюсь?

Черт. Сквозь черные очки невозможно понять, куда он смотрит. И мне даже не пришло в голову, что Роман прекрасно видел мои взгляды.

– Не очень.

– А я от тебя – в полнейшем восторге! Дай, кстати, попробовать… – Не дожидаясь разрешения, берет мою руку с мороженым, и съедает смачный кусок. Облизывается, как наглый, объевшийся сметаной кот. – Вкусно. Из твоих рук – особенно.

– Вы очень невоспитанный. И непредсказуемый. С вами сложно.

– Хм… А давай, ты будешь звать меня Ромой? – Задирает наверх свои темные очки, приближает лицо к моему. Так плотно, что вижу в его радужках свои отражения. Это затягивает и завораживает. Забываю, что надо отпрянуть и отодвинуться. Ловлю на себе мужское дыхание, обжигающее и волнующее… И продолжаю стоять, не шевелясь.

– Не буду. – С трудом вспоминаю, что он о чем-то меня спрашивал. С еще большим трудом выталкиваю из себя ответ. Губы не слушаются.

– Что ж. Ладно. – Роман Витальевич увеличивает между нами расстояние так же резко и неожиданно, как и приблизился до этого. – Но мне было бы приятно, если бы твои нежные губы произносили мое имя без всяких ненужных дополнений.

– Мне было бы приятно, если бы вы оставили меня в покое. И соблюдали дистанцию!

– Иначе что?

– Иначе это мороженое будет размазано по вашей физиономии! – И я не шучу. Совсем! Сердце до сих пор заходится в бешеном ритме. Никак не могу отойти от этой непрошеной близости мужского рта, аромата, глаз…

– Что ж. Будет весело, если попробуешь дотянуться…

Непрошибаемый. Сквозь толстую шкуру наглости и цинизма, кажется, невозможно пробиться совсем!

Отворачиваюсь демонстративно. Чтобы больше его не видеть и не слышать. Всерьез раздумываю, не послать бы все к черту и не пойти ли домой…

И тут же взвизгиваю, попав под струю поливальной машины. Подпрыгиваю от неожиданности и испуга – меня куда-то тянут сильные, настойчивые руки. И не вырваться никак, не отбиться!

– Да стой ты! Не дергайся! Там целая вереница едет! Сейчас тебя насквозь промочит! – Роман Витальевич закрывает меня спиной, вжимая в стену ближайшего дома. На черных жестких волосах блестят брызги воды, переливаются радугой… А на его белоснежной рубашке расплывается пятно от раздавленного десерта…. Рожок выпадает нам под ноги из ослабевших пальцев.

Но мужчину все это не волнует совершенно. Он всего на секунду переводит взгляд вниз, а потом поднимает его наверх. На мой рот.

«Нужно пожаловаться на коммунальщиков» – последнее, что приходит в голову. Потом все улетучивается, потому что мои губы накрываются мужскими.

Вкус вишни. Сладкий до одурения. Пора бы отпустить, да невозможно.

Поливальные машины уже давно уехали, а я все держу ее под полами своего пиджака. Вжимаю в себя. Сквозь тонкую ткань промокшей рубашки ощущаю, как острые соски упираются в мою грудь. Правая ладонь бродит по женской спине. Ловит под ребрами биение сердца, трепещущего, словно птичка. Анжелика тянется вверх, как струна. Замерла. Тонкие пальчики намертво впились в мои плечи, да так там и застряли.

«Пора прекращать» – настойчивая мысль упорно стучится в разум. «Ни за что на свете» – подсознание твердо убеждено, что сегодня не будет никаких разумных действий.

Она – молодая подчиненная. Я – приезжий начальник. Я творю настоящее свинство и нарушаю все возможные правила деловой этики. И откровенно этим наслаждаюсь.

На мой ботинок аккуратно опускается маленькая ступня. Давит. Сильнее. Но мне по хрену. Это давление – словно дробина для слона.

Анжелика не успокаивается – и наступает мне на ногу острым каблучком. Это уже серьезно. Шиплю сквозь зубы и отпускаю ее ненадолго.

– Что вы творите?! – Высокая грудь поднимается от возмущения, девушка дышит неровно, глаза темнеют до цвета грозовых туч…

– А ты не в курсе, как это называется?

Косяк уже случился. И извиняться за него не буду – она достаточно долго отвечала на поцелуй, чтобы теперь притворяться, что недовольна.

– Вы! – Острый розовый ноготок уткнулся в мою рубашку. Даже потыкал немного, правда, дырку не смог проковырять. Это смотрелось забавно. – Вы не имеете права так делать!

– Конечно, не имею. – Поймал тот самый сверлящий пальчик, вместе с ладошкой, зажал. Завел ей за спину.

Это противостояние опять заставило память проснуться: все было слишком похоже на вчерашнее действо. И даже упругая грудь, прижатая к моей груди, – я как будто совсем недавно все это пережил. И мне понравилось. И тогда, и сейчас. Чересчур понравилось, чтобы запретить себе повторять.

– Тогда… тогда зачем? – С этим вопросом из нее выдохнулось все возмущение. Устала девочка скандалить, хотя, вроде бы, и не начинала как следует…

– Ну, а как ты думаешь, Анжелика? – Детский сад, реально. – Или, действительно, не понимаешь?

– Не понимаю. – Гладкий лоб наморщился. Искреннее такое недоумение в глазах…

– Мне слишком хотелось это сделать, чтобы отказываться.

– Фу. Это – гадко! Вы же человек, а не животное, которое готово спариваться по зову крови!

– Ну, как видишь… – Права, права, конечно, девочка. Но я сначала сделал, а потом уже вспомнил о своей человеческой сущности. – Извини, что поставил тебя в неловкое положение…

– Я не представляю, как теперь можно будет с вами работать! – Притопнула каблучком, слава богу, не по ботинку снова.

– С особым удовольствием, конечно же… – Опять веду себя как свин. И не могу остановиться: безумно увлекательно наблюдать, как с нее бесконечно слетает налет спокойствия. И вместо тихой, трепетной лани на поверхность выскакивает разозленная кошка!

Она теряется до такой степени, что открывает рот в возмущении, и тут же, молча, его захлопывает.

– Да ладно, я пошутил. Просто расслабься и забудь об этом инциденте. Или можешь задрать нос и ходить гордиться!

Пора возвращаться в офис, а я занимаюсь не пойми чем. Там, наверное, весь народ из штанов уже выпрыгнул от беспокойства. И от любопытства – не каждый день высокое начальство ходит по заведениям с красотками среди бела дня… Хотя… хрен его знает, этого Борю. Может, у него это вообще в порядке вещей, и никто не заметил ничего выдающегося…

– Чем гордиться-то? – Адреналин у нее закончился. Похоже, что еще чуть-чуть – и всплакнет.

С таким несчастным видом осматривает блузку, на которой расплылось вишневое пятно, испачканные в мазуте каблучки босоножек, коленку с небольшим синяком…

Выглядит потрепанной. И при этом не теряет ни грамма привлекательности. Все эти шмотки – наносное, а внутри у девочки – огонь, и это самое главное!

– Давай-ка, вызову тебе такси. – Беру ее за руку опять. Какое-то невыносимое притяжение – и желание снова и снова прикасаться к коже. Хотя бы так – невинно. Или не очень невинно – поглаживая основание ладони своим большим пальцем.

До того волнующе это оказалось, что Анжелика снова брыкается, с силой цепляется за сумочку – даже костяшки пальцев белеют от напряжения.

– Я уже уволена, да? – Должна бы расстроиться, по идее. Но она как будто даже довольна.

– Нет, конечно. Просто съезди домой и переоденься. Я, вроде как, немного виноват, что твоя одежда испачкалась, поэтому готов оплатить расходы.

– Вы серьезно? – Она уже приготовилась куда-то бежать, но резко останавливается. Изумленно изучает мою небритую рожу. Так увлеченно, что я начинаю сомневаться – не застрял ли в щетине листик салата или укропа…