– Уникальное оружие, явно колдовское, – с некоторой завистью признал граничник. – Впервые подобное вижу! Кстати, должен сказать, что я – председатель клуба рогаточников-любителей. Возможно, вы не в курсе, но на нашем Перекрёстке, – сэр Калбасик особо выделил слово «нашем», – существует традиционная мужская забава: стрельба из рогаток по движущимся целям. Если дело с… ээ… Музейной Тюрьмой не чересчур спешное, – сэр Калбасик с надеждой посмотрел на Глеба, – то я попросил бы вас задержаться у нас на сегодняшнюю ночь, поучаствовать в рогаточной охоте. Очень уж хочется увидеть в действии столь уникальный боевой экземпляр… Арестант ваш, как я понимаю, вполне благонадёжен, иначе бы ему ни в коем случае не оставили сей опасный предмет! Вы не против, старший? – Граничник явно принял Глеба за начальника конвоя.

– Не против, – важно выпятив подбородок, изрёк Глеб. – Тем более, что нам всем надо похме… хорошенько пообедать и отдохнуть после трудного утра.

– Именно обед не обещаю, – сэр Калбасик поднял шлагбаум, – но ужин гарантирую. Проходите!

– Долго, однако, нам того ужина ждать придётся, – бабай с унылым видом глянул на небо. – Солнце хоть и не видно, но, сдаётся мне, время близится всего лишь к полудню. Оголодаем, как есть оголодаем… Отощаем.

– Это тут полдень, – вежливо пояснил граничник, – а за переходом, у нас, уже вечер. Будьте любезны, – и сэр Калбасик подтолкнул в спину вдруг заробевшего Глеба, решительно отправив парня в молочно-белый туман. В чародейную пелену, отделяющую таинственный морской сектор Ничейных Земель от не менее таинственного девяносто седьмого Перекрёстка.

На Перекрёстке действительно наступал вечер. Мало того – вечер осенний: тусклое небо там и тут закрывали низкие тучи, из которых моросила пренеприятнейшая водяная пыль. Холодный ветер мёл жёлтые листья по уходящей вдаль бетонной полосе; по левую сторону дороги, за рядом нечастых деревьев, просматривались сжатые поля с обязательным белым маревом вместо горизонта. По правую же – в полукилометре от границы – виднелся посёлок: одноэтажные домики, сложенные то ли из камней, то ли из тёмного кирпича, с крохотными оконцами и островерхими, как у пограничной будки, крышами.

– Опаньки, – первым делом сообщил вывалившийся из тумана Модест, – смотри-ка, а наш эльфовый Федул был невероятно прав! В смысле, не дал мне зря шапку выкинуть, – бабай тут же натянул «будёновку» по самые брови и поднял воротник фуфайки.

Следующим из мутной пелены вышел гном – нет, не вышел, прошествовал – важный, неприступный, с надменно задранной бородкой и стеклянной рогаткой в высоко поднятой руке. Глеб рассмеялся: сейчас брателло Федул здорово напоминал какого-нибудь новоявленного святого, осеняющего неземной благодатью всех уверовавших. Эдакого рогатого святого, с винными пробками вместо нимба.

– Федул, а Федул, – давясь смехом, позвал Глеб, – ты рогатку-то спрячь! Тут ворон много, а они, заразы, на блестящее падки, того гляди, обворуют тебя. Из руки вырвут, ага. Стрельнуть не успеешь… тем более без резинки, ха-ха!

– Где вороны? – пугаясь, воскликнул гном. – Не дам, моё! – Федул поспешно спрятал рогатку за пазуху и лишь потом огляделся. – Обманщик ты, Глеб, разводилово чистейшей воды, – гном сердито погрозил парню кулаком.

Последним из тумана показался сэр Калбасик.

– Идите в посёлок, – граничник махнул рукой в сторону домов, – зайдёте в корчму «Двадцать первый позвонок», скажете, что Калбасик вас прислал. Еду оплатите, а пиво за мой счёт – я, как сменюсь, подойду.

– Пиво! – Федул, не оглядываясь, бегом припустил к посёлку напрямик, по жухлой траве, кочкам и рытвинам; помчался не разбирая дороги. – Бесплатное! Сколько хочешь! Халява! – дальнейшие гномьи выкрики унёс ветер, но и без того было понятно, что Федул невероятно счастлив.

– А почему «Двадцать первый позвонок»? – уже собираясь уходить, спросил Глеб. Просто так спросил, очень уж название забавным показалось.

– Да потому, что «Двадцатый позвонок» сгорел семь лет тому назад, – беззаботно ответил сэр Калбасик, с улыбкой поглядывая вослед убежавшему гному, – во время рогаточной охоты. Ну, и с десяток охотников тоже… ээ… не убереглись.

– Погодите, – начиная нервничать, сказал Глеб. – Значит, был и «Девятнадцатый позвонок»?

– Сожгли шестнадцать лет тому назад, – кивнул граничник, – пятерых схоронили. – Сэр Калбасик, предупреждая очередной вопрос Глеба, добавил: – А «Восемнадцатый позвонок» спалили тридцать четыре года тому назад, девятеро полегли – эх, знатная, говорят, была охота!… Ну, и так далее, до первого «Позвонка» включительно.

– Да с кем же вы тут воюете, а? – подивился бабай, – с огнедышащими драконами, что ли? Из рогаток их лупите, э-хе-хе…

– Что вы, – успокоил Модеста старший граничник, – какие драконы, они в наших краях не водятся, климат не тот! Мы охотимся на нежить, которая в ночь с четверга на пятницу тринадцатого пытается вырваться из Призрачного Замка: всякие зомби, некроиды, умертвия и прочие, посмертно осуждённые к бессрочному заключению преступники. А на нашем Перекрёстке завтра как раз пятница. И именно тринадцатое.

– Ой, – бледнея, сказал Глеб, – чего-то мне неважно… ой, как-то мне хреново… А Федул-то не знает!

– Думаю, нам надо срочно и всенепременно выпить, – мудро решил бабай, вытаскивая из сумки бутыль вина. – Из горлышка будешь?

– Буду, – обречённо ответил Глеб; на ходу раскупоривая бутылку, парень и бабай отправились в корчму «Двадцать первый позвонок».

Радовать Федула предстоящей ночной охотой.

Корчма с математически-анатомическим названием обнаружилась на самой окраине посёлка, на дальней от бетонной дороги стороне.

Глеб и Модест, не уточнившие у сэра Калбасика местонахождение питейного заведения, некоторое время безрезультатно блуждали по улочкам, справедливо рассудив, что очаг питейной культуры конечно же находится где-то в центре поселения. А как же иначе! Ясен пень, любое культурно-массовое заведение всенепременно должно быть доступно для народа и обретаться в самом удобном для того народа месте… «потому как не человек для корчмы, но корчма для человека» – так, несколько мудрёно, высказался бабай. С чем Глеб не мог не согласиться: вон, никто ж не строит музеи и дворцы бракосочетания (не говоря уж о всяких мэриях!) на отшибе города, в окраинных спальных районах. Экономически не выгодно – не пойдёт народ в такую даль, заленится. А так взял пивка, зашёл в музей и исторически просветился. Или с пивком, под настроение, зашёл во дворец бракосочетания и оженился. Или в мэрию, с какой жалобой… хотя нет, туда с пивом вроде бы не пускают, потому-то мэры, как правило, не в курсе народных чаяний – увлёкшись толковым разговором, Глеб и Модест не сразу обратили внимание на то, что посёлок выглядит как-то странно. Как-то необычно для раннего, пусть и осеннего, вечера: не бегает там и тут вездесущая ребятня, не лают собаки, не судачат – обязательно встав посреди улочки, руки в бока и не обойти, не объехать – кумушки-болтуньи. Мало того: все окна в домах оказались закрыты железными ставнями, а двери, тоже железные, однозначно заперты изнутри – некоторые и снаружи, на мощные висячие замки. Кроме того, ставни и двери были изрисованы меловыми, непонятными ни Модесту, ни Глебу с Хитником разноцветными символами: не то чужеземными иероглифами, не то зашифрованными посланиями к инопланетным собратьям по разуму… Как говорится в народе, без поллитры не разберёшься.

Впрочем, как раз вино и закуска у приятелей имелись, потому-то они и не спешили искать корчму. Вернее, спешили, да, но не очень – поди, сами себе корчма! Это Федулу невтерпёж, очень уж бедолага по пиву исстрадался, а Глебу с Модестом было неплохо и здесь, на пустынных улицах: вино из горлышка, нехитрая закуска из сумки, чего ж лучше?

Разумеется, едва собутыльники махнули рукой на поиски, как корчма тут же нашлась: стоило парню с бабаем завернуть за очередной угол, как перед ними предстала бревенчатая, добротно скатанная изба с ярко освещёнными оконцами. Над деревянной дверью висела потемневшая от дождя вывеска со старательно выведенной серебром, понятной только для посвящённых надписью: «К-ма 21П». В отличие от каменных домов, никаких цветных иероглифов на корчме не наблюдалось, ни на двери, ни на стенах. Возможно, их смыло дождём. Возможно.