— Бог ты мой! Да это же, как раз для меня! — завопила Тина и прямо-таки вырвала его из рук.

Верхняя часть его была из черного тяжелого сатина с эластиком, без бретелек. А юбка — длинная, скромно украшенная шитьем приятных пастельных тонов. Никаких рюшей, складок, кисточек!

Тина тут же скользнула в него. Оно сидело великолепно, словно было сшито на нее, только подол был длинноват, он доставал до пола и несколько волочился. Но если она наденет свои новые черные лодочки на высоком каблуке, то все будет как надо.

— Это просто фантастика! В нем я произведу фурор! — восторгалась Тина и снова повисла у подруги на шее.

— Его все же надо почистить, — принюхалась Ирина к платью. — Пахнет чердаком и молью. Лучше я возьму его завтра утром с собой и занесу в химчистку Бернауэра. Через два дня оно будет готово, и его наверняка не испортят.

В четверг после обеда Тина принесла платье из чистки и расстелила на кровати. Рядом поставила свои черные туфельки и направилась в ванную. И пропала там.

В четверть восьмого Ирина ей постучала.

— Ты что-то совсем закопалась! Уже время… Фредерик наверняка вот-вот заедет.

— Еще немножко. Только подправить брови — и порядок!

И все-таки она была еще не готова, когда появился Фредерик.

Тина быстро облеклась в платье и предстала перед ним — красивая, сияющая… Он прямо не отрывал от нее глаз.

— Это какое-то волшебство! — восхитился он, целуя ее в обе щечки.

— Действительно, великолепно, — подтвердила Ирина и протянула Тине свою вечернюю сумочку. — Итак, желаю вам обоим приятного вечера и много удовольствий!

— Спасибо! — Фредерик распахнул дверь и заметил Тине: — Осторожно со своим платьем — на улице дождик.

Тина подобрала юбку и, поддерживаемая Фредериком, нырнула в машину.

До чего же все здорово! Она была просто счастлива!

— И как все-таки тебя пригласили на такой прием? — полюбопытствовала она, когда уселась.

— Не меня, а редакцию, — уточнил он.

— О! — удивилась она. — Венгры любят не только свои гуляши, но также и самолеты. Но ты ведь не самолет, а журналист по летным делам. Так я думаю.

— Отгадка здесь вполне простая, — в тон ей отозвался Фредерик. — Мой редактор, который участвует обычно в таких общественных мероприятиях, готовится впервые стать отцом, уже несколько дней места себе не находит. Но его будущий отпрыск озорничает, не торопится познакомиться со своим папой и остается пока на месте — в животе своей мамочки!

— Во-от оно что-о! — воскликнула Тина и, подумав, осведомилась: — На этом приеме мы можем вести себя совсем свободно, как все остальные?

— Конечно! — засмеялся Фредерик. — Мы такие же приглашенные, как и все другие гости.

Перед «Хилтоном» стоял одетый в черный фрак портье. Он помог им выйти из машины и указал путь на широкую лестницу.

— Прошу вас… Первый этаж. — И подобострастно раскланялся.

Тина снова подобрала юбку — на этот раз из-за лестницы, — сделала для солидности важную мину и величественно, ведомая Фредериком, направилась вверх, в сторону посла. Там, где кончалась лестница, стояли две статуи, которые при ближайшем рассмотрении оказались людьми. Их был целый ряд: «гофмаршал», обер-бургомистр, господин посол, а за ним в трех шагах — супруга посла.

Фредерик и Тина были представлены. Им пожали руки и приветствовали «пламенной мадьярской улыбкой». Следовал обмен ничего не значащими фразами, посол все время раскланивался, так же, как и Фредерик, — по мере их представления разным лицам. А Тина все время улыбалась, хотя ей скорее было свойственно усмехаться. Но она не делала этого, зная, что такое в этих кругах считается неприличным, да и не хотелось подводить Фредерика.

И тут случилась эта история с платьем!

Чтобы перейти в большой зал, они с Фредериком должны были снова продефилировать вдоль ряда «статуй» — на этот раз в противоположном направлении. Тина юбку не подбирала, так как здесь не было ни луж, ни ступенек… И тут она наступила себе на подол — как раз, когда оказалась среди устремившегося вперед потока оживленных, как бы заразившихся венгерским весельем людей. И предстала перед всеми… по пояс обнаженной: что-то там соскочило, и верхняя часть одежды стремительно упала вниз. А еще ниже при этом упало ее сердце!

Сначала она побледнела, потом, выйдя из оцепенения, совсем «неинтеллигентно» потянула платье на обнажившиеся груди и бросила взгляд в поисках ближайшего окна, из которого можно было бы выпрыгнуть. Но окон там как раз и не было! Этот позор нужно было пережить еще при жизни!

Господин посол, когда она взглянула на него, вдруг закашлялся, еще вежливей, чем до этого, улыбнулся ей, поклонился и произнес:

— Вы просто очаровательны, гнедиге[53] фрау! Изумительны!

Какие дымчато-голубые глаза, к тому же эти каштановые волосы… Не правда ли, Марика?

— И впрямь прелестна, — подтвердила госпожа посол. Причем улыбнулась такой медово-ядовитой улыбкой, какие не принято было расточать даже в этих кругах.

Из-за такого позора Тине было бы лучше немедленно бежать оттуда, но пришлось остаться, так как Фредерик был там по делам службы. И ей пришлось искать утешение… в вине.

Она схватила стакан красивого разноцветного коктейля, который разносила на серебряном подносе знойная венгерская девушка, и опрокинула его в себя.

«Так вот как становятся алкоголичками!» — подумала она и тут же взяла новый бокал.

Фредерик до сих пор не произнес ни слова.

— Ты сердишься на меня? — спросила она, беря с подноса уже третий стакан этого чудесного многоцветного венгерского напитка и крепко ухватилась при этом за руку Фредерика: у нее уже все поплыло перед глазами.

— Если ты и дальше будешь так пить… — прошипел он, отняв у нее стакан и поставив на стол.

Высокопоставленные хозяева приема в это время вошли в зал и снова приветствовали почетных гостей. Обер-бургомистр стал произносить речь, и Фредерик схватился за блокнот. В заключение выступил сам господин посол… Фредерик старательно за ним записывал, а Тина уже боролась с первыми приступами тошноты: она, бедняжка, много пила и ничего не ела!

Тина подошла к Фредерику, который беседовал с какой-то дамой, и бесцеремонно взяла его под руку. Это ему не понравилось, и он невольно освободил ее.

В это время наконец открылся буфет, и Тина набросилась на огненное венгерское жаркое, гуляш, жареные колбаски с капустой и… тут ей вдруг стало совсем плохо.

Нужно уходить немедленно!

Она поставила тарелку и повернулась к Фредерику, увидев его холодное надменное лицо, не на шутку разозлилась.

— Фредер-рик! Я в тебе разочаровалась — считала тебя нормальным, самостоятельным человеком, а ты… ты просто лишенный чувства юмора идиот! Не-е вижу смысла с тобой оставаться. Беру такси и еду домой! — С этими словами она почти бегом покинула зал.

Вышло так, что за всю поездку она не проронила ни слезы, но, когда закрыла за собой дверь виллы Мартуссен, стала рыдать — безутешно, беспомощно!..

Ирина, которая смотрела в это время по телевизору поздний сеанс детективного фильма, тут же прибежала к ней.

— Ради Бога! Что случилось?

— Что случилось? — Теперь уже Тина по-настоящему заревела. — Могу рассказать. Сначала я оказалась перед послом голая по пояс, так как наступила на подол платья. А затем Фредерик не захотел даже со мною говорить. Я сразу стала для него пустым местом, понимаешь? Чтобы пережить все это, этот скандал, я выпила лишних пару бокалов. А потом мне стало ужасно плохо. Взяла такси и приехала домой. Как видишь, для меня получился «приятный, полный удовольствий вечер».

Она подобрала злосчастную юбку, побежала наверх, захлопнула за собой дверь и с рыданиями упала на кровать.

Одно было несомненно: она уже никогда не сможет появиться в обществе «верхних десяти тысяч» города Мюнхена!

Ирине нравилось бродить по воскресным рынкам, любила их атмосферу, пеструю толчею, громкие крики зазывал-торговцев. Это, словно отдых, — вот такое хождение по рынкам. Так ей казалось.