Плющило ее действительно прилично, поэтому я не стал вредничать, а растрепал подруге и без того не особо причесанные волосы, вернулся в кабинку и спустился на этаж ниже. А там прогулялся по коридору, открыл нужную дверь, пересек небольшую гостиную и оказался в спальне.

Люда, которая в этот момент исследовала терминал климат-контроля, оставила в покое матовый прямоугольник и развернулась ко мне. Я сразу же прикипел взглядом к ее лицу, несколько секунд вдумчиво разглядывал те два рубца, которые вчера утром начали «оплывать», пришел к выводу, что процесс продолжается в нужном направлении, и переключился на шрам, уродующий левую грудь. А через мгновение подобрался: та его часть, которая «отсекала» верхнюю треть ареолы, практически исчезла!

— Что-то не так? — почувствовав мое удивление, испуганно прошептала Мадонна, которой Афина еще позавчера разрешила понемногу нагружать голосовые связки.

Я отрицательно помотал головой, потом сообразил, что она меня не видит, и так же тихо описал обнаруженные изменения. Страх в эмофоне девушки тут же исчез, а вместо него появилась не радость, а угрюмая решительность.

— Нам… надо… поговорить! — делая паузы между отдельными словами, чтобы не перетрудить горло, заявила она, нащупала мою тушку, добралась до плеча и «съехала» до запястья.

— Не вопрос! — ответил я, стряхнул ее захват и сходил к креслу за кроваво-красным шелковым халатиком, подаренным Танькой и Линдой. Вернувшись, накинул его на плечи девушки, запахнул, не вдевая руки в рукава, завязал пояс бантиком и вывел подругу в гостиную.

В ней она более-менее ориентировалась, поэтому с моей помощью добралась до дивана и осторожно села. Потом требовательно похлопала по сидению слева от себя, дождалась, пока я сяду, снова нащупала запястье и минуты три произносила три предложения:

— Денис, объясни, пожалуйста, что за хрень со мной происходит! Я с каждым днем все лучше и лучше чувствую ваши эмоции, практически не устаю и сплю по три-четыре часа в сутки. Кроме этого, у меня обострился слух, улучшилась координация движений, голова работает, как компьютер, и, до кучи, появилось какое-то новое чувство, позволяющее определять стороны света и что-то непонятное!

— Включаются те способности организма, к которым у тебя имеется предрасположенность… — ответил я, озвучив ту часть правды, которая не противоречила сказанному ранее, и нисколько не покривив душой. Потом понял, что столь лаконичный ответ Люду не удовлетворил, и приоткрыл еще кусочек тайны: — Ты не одна такая. То, что включилось в Росянке, превратило ее в супер-пилота и фантастическую рукопашницу, мне добавило всего понемногу, а Рыжова обрела способности лечить, поэтому целыми днями штудирует учебники и очень осторожно пробует помогать твоей естественной регенерации.

— Лечила, пока я спала?

— Наверное. Но результат налицо: трех сантиметров шрама почти не видно, а ареола почти как новенькая.

Несмотря на более чем серьезную причину для радости, Полунина не задохнулась от счастья, а задала следующий вопрос. Причем достаточно толковый:

— Всю первую неделю изменений ты по пять-шесть раз в сутки разминал мне стопы, и после каждого такого сеанса неприятные ощущения становились слабее. Получается, что лечить можешь и ты?

— Нет, не могу. У меня получается только стабилизация начальных изменений.

— Поняла. А Афина, если и знает, то самый минимум, верно?

Я подтвердил. И объяснил, почему. А когда закончил, подсветил еще один кусочек мозаики:

— Скажу больше, о сути происходящего знают всего четыре человека — ты, я, Лера и Татьяна.

Мадонна осторожно сглотнула, прислушалась к ощущениям в горле и решилась нагрузить его еще чуть-чуть:

— Человек, научившийся так лечить и продолжающий развиваться, стоит, как бриллиант размером с голову. Ты не можешь этого не понимать, значит, рискнул ради меня всем, что тебе дорого. А еще вытащил с того света мою племяшку и помогаешь моей сестре.

— Люд, для меня это нормально… — начал я, но она впилась ногтями в мое предплечье, безмолвно требуя не перебивать, а затем начала вкладывать в каждое следующее слово столько безумной уверенности в собственной правоте, граничащей с фанатизмом, что мне откровенно поплохело:

— В госпитале… я… считай… умерла. И дождалась… тебя… только… из любви… к Афине… Но ты… заставил… меня… поверить… в утверждение… «Я решаю… как тебе… дальше… жить…» Так вот… именно так… и будет… Всегда… Выздоровею я… или нет… Клянусь всем… что для меня… по-настоящему… дорого!

Внутреннее напряжение, которое накопилось в Полуниной к концу этого монолога, ощущалось, как перетянутая струна, готовая лопнуть при любом прикосновении, и это спровоцировало появление абсолютно новой грани Дара: я на миг растворился в безумном переплетении бесчисленных вариантов будущего Мадонны, обрел идеально четкое понимание наиболее вероятных альтернатив, и «собрался обратно» неуловимо другим. Этому новому «я» были чужды любые сомнения и колебания — сделав выбор еще там, в лабиринте «А если…», он сдвинул тело вплотную к Люде, зная, что так будет правильно, осторожно приобнял за плечи и начал вколачивать в ее создание свою уверенность. Спокойную, как океан в мертвый штиль, и жесткую, как стальной лом:

— Да, так и будет. И — выздоровеешь, без вариантов. Ибо МОЯ. И будешь МОЕЙ всегда…

Лихорадочное волнение, страх услышать слово «нет!» и фанатизм? Ха!!! Мировосприятие женщины, которую я обнимал, разбилось на мелкие кусочки и сложилось в новую картинку, в которой сомнений не существовало, как класс, а в очередном мгновенном «прозрении» вместо лабиринта «Может быть…» обнаружилась всего одна нить, ведущая в будущее. В разы более яркая, чем любая из предыдущих, и словно звенящая от нетерпения!

Но самое удивительно было даже не это — вместо того, чтобы задать себе вопрос «Что это было⁈» и задуматься о последствиях сделанного шага, я властно сжал пальцы на плече Мадонны, словно ставя точку в состоявшемся разговоре, и поставил «боевую задачу» на ближайшие пару часов:

— А теперь идем в бассейн — тебе надо как следует расслабиться и набраться сил, чтобы прожить несколько часов без меня…

…Ростовцева, продолжавшая нежиться в воде на относительно мелкой стороне бассейна, заметила изменения в моем состоянии чуть ли не раньше, чем я появился в поле зрения:

— Чубаров, а ты ощущаешься иначе. Более цельным, что ли? Хотя нет, не «более», а просто цельным. И это восхищает до дрожи в коленях. О, и в Людке больше нет ни одной трещины! Не знаю, что ты с ней сделал, но результат тот, что надо.

Я потянулся к ней новым чувством… Нет, не так: к ней потянулся новым чувством тот, переродившийся «я», и ощутил удовлетворение: в будущем моей напарницы тоже просматривалась одна-единственная нить, больше похожая на стальной трос. Кстати, этот «взгляд», брошенный черт знает, куда, нисколько не мешал заниматься делом — я избавил Полунину от халата, помог ей сесть на самый край бортика, скользнул в теплую воду, взялся за узенькую талию и очень медленно перенес женщину на подводное гидромассажное ложе, отрегулированное по высоте еще в день первой подобной процедуры. Посадив на среднюю часть, чуть выгнутую вверх, плавно развернул спиной к изголовью, подложил ладони под задние поверхности бедер и поясницу, помог лечь, не создавая волн, а когда убедился, что вода никак не попадет на заживающий шрам, врубил форсунки на минимально возможную мощность.

— Денис, выключи, пожалуйста, харизму! — внезапно попросила Анька. — Нет, лично мне реально в кайф. Но Кнопку прибьет по полной программе, а Линде гарантированно сорвет крышу от желания.

— Если бы я знал, как это сделать… — буркнул я.

Росянка подумала и выдала более-менее логичный вариант:

— Я бы переключилась в боевой режим, в котором она нафиг не нужна. А потом вернулась в обычное состояние.

Как ни странно, этот способ помог. Но так, на две трети — новый-я ощущался где-то рядом, чуть ли не за плечом. И был готов подхватить бразды правления разумом и тушкой в любую секунду.