В 1227 и 1231 гг. папа Григорий уполномочивает гранского епископа, в пределах епископии которого жило много половцев, вести миссионерскую деятельность «в землях Кумании и Бродинии», «in Cumania et Brodnic…» (1227 г.) и в «Кумании и областях бродников» (1231 г.). Бродники вместе с христианскими народами Северного Кавказа участвуют и во втором крупнейшем нашествии татаро-монголов, в походах Бату (Батыя). В 1241 г. венгерские миссионеры в своем письме указывают со слов беглецов-русских, покинувших Киев после разгрома его Батыем и эмигрировавших в Саксонию, что при татарском войске было много «злочестивейших христиан».[1037]
Бродники в то же самое время не только служат татаро-монголам, будучи покорены ими, но пытаются, вместе с половцами и ясами, с которыми их исторические судьбы были тесно связаны, избавиться от новых хозяев путем эмиграции. Бродники и до нашествия татаро-монголов переходили границы соседних южных и западных государств, принимали участие в их войнах и селились на их территории. Упоминания о бродниках в Болгарии мы уже приводили. В венгерских грамотах на земельные пожалования встречается упоминание о поселениях бродников в Венгрии в начале XIII в. Так, например, в 1222 г. король венгерский Андрей II жалует земли в Трансильвании ордену Иерусалимских рыцарей и в том числе «usque ad terminos Prodnicorum» (очевидно, исковерканное «Brodnicorum»), а в 1223 г. он дает там же, в Трансильвании, клерику Гоцелину «terra Borotnic».[1038] В 1237 г. половцы под начальством хана Котяна, с аланами и русскими-бродниками, выселяются в Венгрию. Мы уже приводили выше указания о нападении бродников на венгерские земли. Бродники проникали и дальше. В 1260 г. чешский король Оттокар писал, что он кончил войну, которую вел с венграми, волохами, «исмаилитами» и славянами, и заключил мир с венгерским королем Белой. В этих славянах едва ли не следует усматривать бродников. Здесь постепенно исчезают остатки бродников, ассимилирующихся в местном этническом субстрате, хотя еще долгое время в Трансильвании встречаются в актах чисто русские имена: Нездило, Судислав, Ченислав, и даже в XVI в. (1594 и 1595 гг.) папа Климент VIII и Людовик упоминают о русских на Дунае.[1039] В 1323 г. последний раз упоминаются русские в Болгарии. По свидетельству Кантакузина в этом году у болгарского царя в составе его войска были аланы под командой русского воеводы Ивана, отстаивавшие Филиппополь от византийцев.[1040]
Трудно объяснить происхождение термина «бродник». М. С. Грушевский связывает его с понятием «бродить».[1041] На этой же точке зрения стоит Новицкий, указывающий, что Симеон Логофет наименование причерноморских русов — «дромиты» переводит как «бегун», «ходок», что, по-видимому, относится к бродникам.[1042] Некоторые исследователи связывали термин «бродники» с «брод» — «переправа» и помещали бродников у Керченского пролива, Керченской переправы, другие производили это слово от «бродов» — заливных, болотистых лугов пристепной полосы. До специального лингвистического анализа интересующий нас термин, по-видимому, так и останется без разъяснения. Трудно сделать какие-либо определенные выводы об общественном строе бродников. В данном случае, говоря о бродниках, мы имеем в виду только население степных рек Подонья, а не жителей Тмутаракани и половецких городов. По-видимому, это было полуоседлое, полукочевое население земледельцев, рыбаков, охотников, скотоводов, полупромысловое, полуземледельческое, с общинным строем, со «старыми» — старейшинами и воеводами, приближающимися по типу к позднейшим казачьим атаманам. Условия жизни в степи, в столкновениях с отдельными коленами кочевников, создавали постоянную атмосферу опасности, превращали бродников в опытных воинов. Этим и объясняется характеристика бродников как отважных воинов, презирающих смерть. Бродячий образ жизни, связанный с их полупромысловым хозяйством, делал их чрезвычайно подвижными, а военный характер общин бродников приводил к появлению бродников в качестве, по-видимому, наемников в рядах войск соседних государств. Бродники были у болгар, венгров, русских князей в качестве наемников до XIII в. Передвижения бродников по всему необъятному пространству причерноморских степей, очевидно, не контролировались половцами, ограничивавшимися лишь наложением на них некоторых повинностей, да требованием совместных военных выступлений. Как видим, несмотря на то, что вопрос о бродниках нельзя считать разрешенным, тем не менее и наши скромные выводы дают возможность усматривать в бродниках своеобразный прототип позднейшего казачества. В этническом отношении бродники не были чем-то совершенно единым. В их создании приняли участие прежде всего остатки старых славянских колонистов Причерноморья (и бродники Подонья в этом отношении были слабой цепочкой, связывающей Тмутаракань с ее остатками русско-славянского населения, быть может, тоже называемого бродниками, с древней Русью) и алано-болгары — «ясы». Их связывало длительное сожительство в лесостепной полосе (приднепровско-донской и северокавказской), древние социально-культурные связи, длительный процесс взаимной ассимиляции и, наконец, единство религии — и те и другие были христианами. Но среди бродников могли быть и тюрки: печенеги, торки и, наконец, сами половцы, венгры и т. п.[1043] Бродники больше и дольше, чем какая-либо другая ветвь русских, сохраняли связь с ясами, живя вместе с ними на юго-востоке Европы, в Болгарии, в Молдавии, которая еще в XIV в. носила название «Россовлахии»,[1044] и даже в Венгрии[1045].
Вернемся к Левобережью. После Калки татары продвинулись на север, разоряли земли, предавали все мечу и огню. По сообщению Ипатьевской летописи, они дошли до Новгорода Святополчьего, по Никоновской — до Новгород-Северска.[1046] Но этот поход татаро-монголов носил, скорее, характер предварительной разведки, и вскоре новые завоеватели повернули обратно в степи.
К. Маркс по этому поведу, говоря о Калке, замечает, что после поражения русских князей «…монголам был открыт весь юг России. Но те доходят только до Чернигова; затем наступает затишье в течение нескольких лет…».[1047]
Судя по свидетельству летописи, на внутренней жизни левобережных княжеств вторжение татаро-монголов отразилось в незначительной степени. На время несколько ослабленная северо-восточная Русь при Юрие Всеволодовиче снова воспрянула, и Северская земля оказалась сдавленной двумя мощными феодальными государственными образованиями, где укреплялась княжеская власть: Суздалем и Галичем.
На время усиливается влияние черниговских князей в Новгороде. В начале XIII в. в ответ на усиление эксплуатации путем кабалы и поборов со стороны крупных бояр-ростовщиков и земельных магнатов, поднимаются «черный люд», «меншие» Новгорода и смерды. В 1209 г. они свергают посадника Дмитра Мирошкинича. Князь Новгорода, суздальский Всеволод Юрьевич, удалился еще ранее. Во время восстания были разгромлены дома Дмитра, Мирошки и бояр их ориентации, разграблено имущество и поделено между новгородцами, захвачены их села и челядь, денежная казна и векселя. В восстании принимают участие «черные люди» и, по-видимому, смерды.[1048] Пользуясь поддержкой части бояр и новгородских «менших людей», в 1224 г. в Новгороде появляется Михаил Всеволодович Черниговский, ознаменовавший свой приход в Новгород тем, что «бысть легко по волости Новугороду».[1049] Михаил отнимает у своего соперника суздальского князя, запершегося в Торжке, конфискованное им у некоторых новгородских бояр имущество и вынуждает его покинуть Торжок. Внутренняя борьба в Северской земле заставляет Михаила удалиться, но, отправляясь к себе в Чернигов, он говорит новгородцам: «Всякие убо гости ко мне пущайте, да ходять ваши гости ко мне невозбранно, тако же и мои к вам, якоже земля ваша, такоже и моя земля».[1050] Новгород нужен был не только как оплот на северо-западе, захват которого обеспечивал перевес над Суздалем: Чернигов был заинтересован в торговле с Новгородом, ибо оттуда шли продукты зверобойных промыслов Севера и всякие заморские товары и, кроме того, Новгород скупал черниговский хлеб. Зависимость их друг от друга была далеко не одинаковой, так как черниговский хлеб легко мог быть заменен суздальским или, что встречалось реже, смоленским. Этой заинтересованностью черниговских князей в обладании Новгородом и объясняется их политика. При популярном среди средних и низших слоев новгородского общества Михаиле Всеволодовиче именно потому стало «легко на волости», в городах и селах новгородских, что подобного рода политикой он хотел снискать себе популярность и авторитет в массах новгородского населения, которые после восстания 1209 г. начинают играть серьезную политическую роль. Реальным результатом его деятельности должно было явиться торговое и политическое сближение Чернигова с Новгородом и укрепление в Новгороде черниговского князя. Новгород нужен был Чернигову по политическим и экономическим соображениям, и Михаил готов был идти на уступки массам, силу которых в данном случае он сознавал, лишь бы выполнить свои намерения в этом отношении и крепко связать оба княжества.
