Через пять минут мы погрузились на перископную глубину: 14 метров.

Через некоторое время Командир стал выдавать беглые комментарии из боевой рубки. «Оно не уйдет, нет. Теперь оно делает зигзаги — нет, подождите, отворачивает обратно. Подождем немного. Две мачты, четыре грузовых трюма. Прелестная лоханка, должно быть около восьми тысяч тонн. Дифферент на корму. Все еще горит на корме, но у них был пожар на миделе».

Его голос стал резким. «Внимательно, Стармех, оно поворачивает в нашу сторону. Проклятие!»

Должно быть, перископ на мгновение погрузился в воду.

У Стармеха вытянулось лицо. Его работой в этот момент было удерживать такую точную глубину, чтобы Командир мог производить наблюдение с минимумом регулировок перископа. Он наклонился вперед, уставившись на трубку Папенберга.

Серия команд на руль. Неожиданно Командир выругался и отдал приказ на полный вперед. Подлодка заметно качнулась.

Из перископа пеленги вводились в калькулятор отклонений в боевой рубке и электрически передавались к торпедам.

Старший помощник давно уже снял предохранитель с устройства управления пуском торпед. Он стоял в боевой рубке в готовности дать залп по приказу Командира.

«Открыть носовые крышки», — приказал Командир. «Первый аппарат товсь». Через две секунды: «Первый аппарат пли! Закрыть номер 2».

Вся последовательность событий накатилась на меня, как сон. Я услышал глухой взрыв, за которым немедленно последовал гораздо более разрушительный.

Голос Командира донесся как будто с большого расстояния. «Это остановило его. Похоже, что судно тонет».

Вот и еще одно судно. Записано на наш счет? Туман в моей голове загустел. Коленки как желе — я мог стоять с большим усилием. Я покачнулся и ухватился за штурманский стол, прежде чем отправиться в корму, качаясь как пьяный.

Что разбудило меня?

В кубрике старшин царила тишина. Полусонный, я с трудом выбрался из своей койки. Я скорее прошатался, чем прошел по проходу и добрался до центрального поста, как слепой. Мои конечности болели, как будто меня растягивали на дыбе.

В центральном посту были заметны следы активности. Айзенберг и Викарий были поглощены рутинными обязанностями. Я все еще не мог уловить. Что произошло. Быть может я сделал оверкиль и вырубился? Казалось, что я отделен от окружающей действительности марлевой занавеской. Трудно было сказать, проснулся ли я или все еще спал.

Затем мои глаза упали на боевой журнал, лежавший открытым на столе.

13.12.

09:00. Заметили поврежденный сухогруз, пеленг 190, курс 120 градусов, скорость 5 узлов. Сблизились для обследования.

10:00. Погрузились для атаки. Цель меняет курс (зигзаги).

10:25. Выпустили одну торпеду, дистанция 5000 метров. Наблюдали попадание в среднюю часть. Второй взрыв, предположительно топливный танк. Пламя распространилось на топливо на поверхности. Цель все еще на ходу, но погрузилась в воду глубже. На борту видны члены команды. На корме 3 пушки, но без обслуги по причине пожара. Спасательных шлюпок не видно.

Старик не упоминал про пушки во время атаки. Я удивлялся — когда он нашел возможность записать все это?

10:45. Удаленные шумы винтов на пеленге 280 градусов. Маневрируем для следующей атаки.

10:52. Выпустили одну торпеду, дистанция 400 метров. Наблюдали попадание под грот-мачтой. Цель практически остановилась, на борту интенсивный пожар, борт судна разорван посредине на длине 50 метров. Отошли на восток.

11:10–11:12. Еще взрывы на цели — возможно боеприпасы. Теперь судно остановилось.

11:40. Шумы винтов на пеленге 270 градусов, турбины. Подозревается эсминец, но увидеть невозможно из-за дыма от цели.

11:55. Подвсплыли в 6000 метрах к востоку от сухогруза. Остаемся в готовности к погружению. Эсминец виден близко от цели.

11:57. Погружение. Курс 090, скорость 3 узла.

12610. Всплыли на поверхность. Корпус эсминца к западу от цели, уходит. Курс 090, скорость 5 узлов, идет зарядка аккумуляторов. Откорректировали курс, чтобы держаться на дистанции 8–9 тысяч метров к востоку от цели и наблюдать ее затопление.

13:24–14:50. Остаемся без движения, заряжаем аккумуляторы. Пожар на цели ослабевает, все еще на плаву.

15:30. Приблизились для атаки из надводного положения, чтобы нанести coup de grâce.

16:08. Выпустили одну торпеду, дистанция 500 метров. Наблюдали попадание впереди кормовой надстройки. Корпус похоже полностью разорван пополам на миделе, носовая и кормовая секции держатся вместе только палубными листами и переходными мостиками. Полная утрата судна очевидна. Полубак погружен в воду и имеет крен на левый борт. Наблюдаем 2 дрейфующие пустые спасательные шлюпки. Эсминца не видно.

16:40. Сблизились до 50 метров. Обстреляли из пулеметов нос и корму, чтобы выпустить воздух из воздушных карманов.

19:52. Цель наконец затонула.

20:00. Легли на курс 080 градусов, скорость 10 узлов. Отправили сообщение Командующему от U-A: «Подбитый сухогруз 8000 р.т. теперь затонул, LPSN 3275. Возвращаемся на базу».

23:00. Получено ретранслированное сообщение. «Командующему от U-X. В квадрате MR замечены два MVL, генеральный курс точно на восток, 10 узлов, контакт потерян в 21:00, сию преследуем. Ветер норд-вест 7 баллов, море 5, барометр 1127 поднимается. Боеспособность все еще ограничена погодой».

Так что сухогруз был торпедирован трижды. И еще обстрелян из пулеметов — ну да, конечно, я вспомнил пулеметную дробь. В этом случае — когда же я отключился?

Я уставился на страницу. Даже последний абзац был написан рукой Командира. Просто невероятно, что он смог найти силы делать записи в дневник боевых действий в это время ночи, после предыдущих тридцати шести часов. Я только мог вспомнить, как он произнес: «Хорошо, идем прямо домой» и как он изменил курс на ноль-восемь-ноль. Мы направлялись на восток — вот и все, что дошло до меня.

Двигатели работали более неравномерно, чем обычно. Чисто экономичный ход.

Экономичная скорость! Если я правильно понял Стармеха, не имело значения, насколько аккуратно он ни регулировал бы скорость. У нас не было достаточно топлива, чтобы дойти до причала в Сен-Назере.

Мичман достал мелкомасштабную карту, на которой были видны края твердой суши. Я был поражен, насколько далеко на юг мы ушли. Командир казался невозмутимым, как будто ситуация с топливом его не касалась. Неужели он в самом деле верил, что у Стармеха были тайные запасы, которые можно будет распечатать в случае крайней необходимости?

Закуток Командира был закрыт зеленой занавеской. Он наверняка спал. Непроизвольно я приподнялся на цыпочки. Мои конечности настолько задеревенели и так болели, что мне пришлось удерживаться обеими руками.

Все койки в кают-компании были заняты. Полный комплект, в кои-то веки. Я чувствовал себя как проводник спального вагона, делающий свой обход.

Все спали. Это означало, что мичман был наверху. Должно быть время было уже после 08:00. Мои часы остановились.

Похожая картина была и в кубрике старшин. Койка старшины машинистов Франца была свободной. Разумеется — ведь вторая вахта в машинном отделении заступала в 06:00.

Командир ни разу больше не вспоминал о выходке Франца. Хотелось бы знать — собирался ли он забыть все это или передать дело в военный трибунал.

Мы были плавучей спальней.

Я потерял себя в водовороте конфликтующих видений. Мертвый моряк, качающийся в своей резиновой лодке, черные точки, качающиеся в море огня, светлячки…

Мне не довелось видеть прежде много мертвых тел. Свóбода, да, и двое со сломанными шеями: борец, выступавший в региональном чемпионате по греко-римской борьбе в Оберлунгвитце — треск был слышен по всему залу — и альпинист, который потерял опору на горе Хёфат. Травянистый склон был скользким, как лед. Когда мы погрузили его на деревенскую повозку, его голова была вывернута, как у марионетки. Потом была школьная учительница, утонувшая в яме в жидким навозом, и — когда мне было только четырнадцать — маленький мальчик, которого переехал грузовик. Я все еще ясно помнил, как он лежал на асфальте распластанный, нелепо вывернутый, в полном сиянии полуденного солнца.