Стрелка глубиномера проползла пару мелких делений. Мы медленно опускались. Стармех не мог нас выровнять — продувание произвело бы слишком много шума, а откачка за борт была попросту невозможна в этой ситуации.

«Один-девять-ноль», — доложил гидроакустик, «один-восемь-пять».

«Держать курс ноль-шесть-ноль. Будем надеяться, что от нас не всплывает наверх топливо», — мимоходом заметил Командир. Топливо! Для врага маслянистое пятно было столь же хорошим ориентиром, как маркировочный буй.

Командир кусал губу.

Сейчас наверху была темнота, но запах топлива на поверхности моря в любом случае разносился на мили — что днем, что ночью.

«Шумы винтов очень близко», — донесся шепот из рубки гидроакустика.

«Малый вперед оба», — приказал Командир так же тихо. «Рулем работать самый минимум».

Он снял свою фуражку и положил ее рядом с собой на штурманский стол. Символ капитуляции? Неужели мы в конце концов достигли конца каната?

Как раз в этот момент Германн высунулся из своего закутка, как будто собирался доложить что-то. Все его бледное лицо было напряжено. Неожиданно он снял свои наушники. И тут я услышал это своими ушами.

Грохот, взрывы, ревущий вулкан звуков, как будто само море превращалось в руины. Освещение снова погасло. Абсолютная темень.

Все еще с закрытыми глазами я услыхал незнакомый голос, требующий докладов о повреждениях.

Мы снова были с заметно задранным вверх носом. При свете фонарика я видел, что телефонные провода и штормовки заметно отклонились от переборки.

Молчание было прервано докладом с кормы: «Течь в отсеке гребных электродвигателей». За ним последовали другие: «Носовые отсеки, все отверстия в корпусе проверены — водотечности нет». В конце концов зажглось аварийное освещение. Стрелка глубиномера продолжала поворачиваться с тревожной скоростью.

«Оба мотора полный вперед», — приказал Командир. Его спокойный голос резко контрастировал с нотками паники в голосах некоторых.

Подводная лодка дернулась вперед.

«Носовые горизонтальные на полный подъем, кормовые горизонтальные на полное погружение», — приказал Стармех, но на индикаторе положения рулей не было видно никакого отклика.

«Кормовые горизонтальные не слушаются команд», — доложил Айзенберг. Он глянул через плечо на Командира. Лицо Айзенберга было пепельного цвета, но взгляд выражал полную веру в Старика.

«Перейти на ручной привод», — ледяным тоном произнес Стармех, как будто все это происходило во время учебной тревоги.

Рулевые-горизонтальщики поднялись и со всей силой налегли на маховики. Хвала Господу! Белая стрелка индикатора положения горизонтального руля задрожала и начала шевелиться. В конце концов, привод рулей не был поврежден. Неисправность скорее всего было только электрической.

Моторы гудели, как пчелиный рой. Это выглядело безумием, но у нас не было выбора. Отсек гребных электродвигателей — наша ахиллесова пята — все еще давал течь.

«Оба мотора не развивают полных оборотов», — воскликнул кто-то, и заслужил упрек рычащим голосом за то, что нарушил тишину.

Командир переваривал эту новость ровно две секунды. «Проверить обе аккумуляторные батареи. Проверьте льяла под аккумуляторами на предмет кислоты». Очевидно было, что несколько банок треснули и вытекли. Интересно было бы знать, что еще пойдет не так.

Мой пульс споткнулся, когда старший помощник отступил в сторону и открыл глубиномер. Стрелка все еще ползла по часовой стрелке. U-A погружалась, даже при полных достижимых оборотах гребных моторов.

«Продуть главный балласт No.3», — приказал Командир.

Через секунду послышалось резкое шипение.

«Дать полное давление!»

Стармех подскочил на ноги. Его дыхание было неглубоким и прерывистым, а голос странно вибрировал. «Дифферент на нос — как можно быстрее!»

Я не осмелился встать из-за боязни, что мои ноги откажут. Дрожащие мышцы и трепещущие нервы. Я обнаружил, что молюсь о последнем ударе, coup de grace — что угодно, лишь бы покончить с этим нашим суровым испытанием.

Мы поднялись на 50 метров. Стрелка замедлилась и остановилась. Командир приказал: «Приоткрыть главный продувочный клапан цистерны No.3».

Новая волна ужаса. Я знал, что означает этот приказ. Воздух теперь устремляется к поверхности, где образует пузырь, точно обозначающий наше положение. Я бормотал свое заклинание: неуязвимый, неуязвимый…

Мое сердце колотилось, рот с трудом ловил воздух. Я едва услышал: «Закрыть главный продувочный клапан цистерны No.3».

Крихбаум повернулся к Командиру. Я теперь мог видеть все его лицо, бледное и будто высеченное из камня.

«Истеричное стадо женщин», — прорычал Командир.

Если гребные электромоторы затоплены — если произошло короткое замыкание — как мы сможем продолжать вращать винты? Без винтов и горизонтальных рулей мы были обречены.

Командир нетерпеливо потребовал доклада из машинного отделения и отсека гребных электромоторов.

Я уловил лишь обрывки: «… забили клинья … фундамент компрессора треснул … быстро прибывает вода, источник водотечности не определен …»

Я услышал пронзительный хнычущий звук. Только через несколько секунд я понял, что его производил противник. Он доносился с носа, пронзительный и назойливый.

Командир повернулся в направлении звука, почти содрогаясь от отвращения.

«Один-пять-ноль, Командир, становится громче».

«Что там насчет другого — первого шума?»

«Ноль-девять-ноль… ноль-восемь-ноль — дистанция сохраняется».

Боже всемогущий, они собираются довести дело до конца — играя в мяч с помощью пеленгования ASDIC'ом. Наш первый преследователь мог запросто отказаться от своего ASDIC'а, идя полным ходом, пока его партнер ходил вокруг и передавал нашу позицию по УКВ.

«Они сговорились, мерзавцы!» — сморщился Командир.

Впервые Германн выказал признаки нервозности — или в самом деле ему приходилось так резко перебрасывать штурвал гидропеленгатора, чтобы определить увеличение относительной громкости?

Если командир второго корабля тоже был старым лисом, и оба они были опытными игроками в паре, они могли дурачить нас, меняясь ролями так часто, как им будет нужно.

Если я только не ошибался, Командир в резком повороте направлялся на самый сильный контакт.

Американские горки, подумал я снова — американские горки. Вверх и вниз, кривые на различных уровнях, подъемы и склоны, резкие колена, неожиданные полеты вниз и быстрые подъемы.

Подводная лодка пошатнулась от двух ошеломляющих ударов громадным молотом. За эти последовало четыре или пять резких взрыва, два из них под нами. Через несколько секунд в кормовом проеме появилась фигура человека. Это был старшина машинного отделения Франц, на глазах прямо разваливавшийся по швам от ужаса.

Его приоткрытые губы издавали визгливый звук «хи-хи-хи-и-и». Похожий на скверную имитацию шума винтов эсминца. Командир, который мгновенно закрыл свои глаза, отвернулся. Франц, переступив через комингс, стоял со спасательным снаряжением в руках у шахты перископа. Его зубы, обнаженные в обезьяньем оскале, сверкали белизной среди черной бороды. Из другой части центрального поста донеслись еще чьи-то хныканья.

Командир напрягся. Сидя, он мгновенно выпрямился и затем опустил голову и посмотрел Францу прямо в глаза. Прошло несколько секунд.

«Ты с ума сошел? Возвращайся на свой боевой пост — немедленно!»

Вместо предписанного уставами «Слушаюсь!» Франц широко открыл свой рот, как будто был на грани полновесного вопля.

Командир вскочил на ноги: «Ради Бога, моряк, приди в себя!» — прошипел он.

Всхлипывания прекратились.

«Шум винтов на пеленге один-два-ноль», — доложил Германн. Командир смущенно мигнул.

Загипнотизированный его взглядом, Франц стал испытывать неловкость. Я прямо видел, как напряжение постепенно уходило из него.

«Возвращайся на свой боевой пост!» — И снова, угрожающим тоном: «Немедленно, я сказал!».

«Один-один-ноль, становится громче». В голос гидроакустика вернулся его прежний священнический монотонный тембр.