По расчетам мичмана, чтобы дойти до нашей зоны патрулирования экономичным ходом, нам потребуется еще десять дней. Мы могли бы дойти туда и быстрее, если бы шли полным ходом, но экономичная скорость была выбрана в интересах экономии топлива. Наше топливо следовало беречь для преследования противника.

Я уселся завтракать. Командира нигде не было видно.

Пронзительно зазвонил колокол громкого боя, заставив меня вскочить. Чертовы горизонтальные рули. Казалось, мы погружаемся каждые две минуты.

Затем я поймал взгляд Командира через дверь в переборке. Он стоял в центральном посту с секундомером в руке. Хвала господу, это учебная тревога. Старик проверяет время, которое потребуется для погружения.

Я отступил в сторону, чтобы избежать неожиданного массового перемещения людей. Подводная лодка уже наклонилась носом вниз. Я старался удержать тарелки на столе, но две или три соскользнули и разбились.

Я не мог не вспомнить все подводные камни, которые могли сопровождать учебную тревогу. На лодке Кершбаумера кто-то нечаянно не открыл краны глубиномера. Кершбаумер приказал погрузить лодку на 80 метров. Она погрузилась, как положено, но поскольку стрелка глубиномера оставалась на месте, Кершбаумер думал, что она все еще на поверхности и продолжал заполнение танков. К тому времени, когда ошибка стала очевидной, лодка была на глубине 200 метров — больше чем в два раза, чем допустимая глубина погружения.

Следующее упражнение произошло, когда мы собрались на обед. Стармех смел супницу со стола, прямо на колени второго помощника.

Казалось, Командир все еще не удовлетворен, даже после второго смотра. Ни слова похвалы не сошло с его губ.

Третья тревога прозвучала точно в 16:00. Стармех как раз только устроился почитать триллер.

В этот раз соскользнули со стола и разбились чайные чашки.

«Еще немного такого же, и мы будем есть из ведер для отходов», — пробормотал кто-то зло.

«Вот это то, что надо», — наконец произнес Командир.

Я прошел в центральный пост и возобновил свои попытки изучить лабиринты технологии подводного плавания. Перебранка между Френссеном и Вихманном — вечная вражда между палубой и машиной — была подавлена в зародыше появлением мичмана. Вихманн назвал дизели Френссена «пукалками», после чего Френссен стал размахивать под носом Вихманна своими промасленными кулаками.

Воцарился мир, и я смог еще раз сконцентрироваться на расположении наших танков. Главные балластные танки поддерживали подлодку на плаву, когда они были заполнены воздухом, всего три танка — два снаружи и один внутри прочного корпуса. Внутренний танк имел достаточную емкость, чтобы поддерживать лодку на плаву, если наружные танки будут повреждены. Заслонки затопления были расположены в нижней части главных балластных танков, а заслонки вентиляции сверху. И те и другие во время погружения должны быть открыты, при этом воздух выходил через заслонки вентиляции, а вода поступала через заслонки затопления. В дополнение к главным балластным танкам, на лодке были внутренние топливные танки, которые были заполнены топливом, когда она покидала базу, и которые могли обеспечить дополнительную плавучесть, когда топливо было израсходовано. В зависимости от того, были ли эти танки наполнены топливом или воздухом, говорилось, что лодка находится в состоянии дифферентовки A или B.

Дифферентовочные танки использовались для регулировки положения лодки в подводном положении. При наклоне носа вниз (дифферент на нос) или кормы вниз (дифферент на корму) её положение можно было вернуть в горизонтальное — говоря техническим языком, на дифферент равный нулю — путем перекачки воды из одного дифферентовочного танка в другой. Эти танки были жизненно важны для любой подводной лодки. С их помощью осуществлялась балансировка лодки, поскольку она имела под водой одинаковую склонность как к изменению дифферента, так и крена. В подводном положении она была исключительно чувствительна к перемещениям масс, и её было очень сложно удержать на ровном киле. Она легко могла нырнуть носом или наоборот, задрать его вверх на угол в 40 градусов. Дифферентовочные танки были расположены в самых оконечностях лодки. Если смотреть из центрального поста, то они образовывали длинный рычаг.

Погруженная лодка могла наклонить нос вниз, если 50 килограмм картошки перетаскивали из центрального поста в носовой отсек. Для достижения баланса нужно было перекачать в корму 25 литров воды — только половину веса мешка картошки, потому что вода бралась из дифферентовочного танка на другом конце лодки. Это одновременно облегчало носовой отсек на половину вышеуказанного веса.

Я вбил себе в память правило: компенсационные танки использовались для регулировки веса лодки, дифферентовочные танки — чтобы удерживать её в подводном положении горизонтально в продольном направлении.

Вскоре после ужина я забрался на свою койку, уставший как собака.

Старшин, с которыми я делил помещение, давно уже нисколько не сдерживало моё присутствие. Они жизнерадостно посвящали себя Теме No.1, независимо от того, был я в своей койке или же меня не было. Казалось, мне достаточно лишь задернуть свою занавеску, чтобы исчезнуть с лица земли. Я чувствовал себя как зоолог, изучающий животных, давно привыкших к тому, что за ними наблюдают.

День начинался с Пилгрима и Вихманна, Френссен и Цайтлер завершали его. Запасы их непристойных историй казались неиссякаемыми. Я жаждал узнать, основывались ли все они на личном опыте, действительно ли Френссен и Цайтлер были закаленными завсегдатаями борделей, какими они казались?

У старшины Цайтлера, родом из Северной Германии, было бледное мальчишеское лицо и редкая бородка, которая не сочеталась с его циничными рассказами и телосложением тяжелоатлета. О нем отзывались как о великолепном моряке. Он стоял первую вахту. Если я не ошибался, то Командир уважал его больше, чем старшего помощника.

Машинист старшина Френссен был коренастым молодым человеком, который всегда излучал уверенность в себе. Его манера поведения была скопирована с грубого, циничного головореза из третьеразрядного вестерна. Должно быть, он упражнялся перед зеркалом, чтобы производить впечатление отчаянного и опасного человека. Арио и Саблонски, машинисты с его вахты, вынуждены были остерегаться его, хотя ему было всего двадцать два года. Его койка была прямо под моей.

Голоса просачивались сквозь наполовину задернутую занавеску моей койки.

«Здесь воняет, как в сточной канаве».

«А ты ожидал, что будет пахнуть женскими прелестями?»

Хрюканье и зевота.

«Что же она из себя представляла?»

«Горячая штучка, поверь мне».

Последовало задумчивое молчание.

«В чем твоя проблема? Возбужден всего лишь потому, что твой палец смотрит вверх?»

«Чепуха! Я могу сделать большим пальцем ноги такое, что тебе никогда не сделать своим членом, в любой день».

«О, конечно, так они и делают в той местности, откуда ты — большим пальцем ноги».

Звуки дыхания, еще звучные зевки. Затем кто-то прочистил нос.

«Как бы там ни было, в сей момент никаких сношений. Они получают это теперь от кого-либо еще, все они — и включая ваших».

«Кто это говорит? Тебе следует перевестись в штаб, с такими мозгами. Им нужны такие умные парни, чтобы втыкать булавки в карты».

«А тебе надо было бы вставить пробку от бутылки в это место, чтобы не досталось противнику. Жаль, что больше не делают поясов верности».

Громыхание тарелок и скрип ботинок. Моя занавеска выпучилась внутрь, когда кто-то протиснулся между столом и койками правого борта. Затем я снова услышал голоса.

«Немного отдыха не повредит после такого отпуска. Один воздушный налет за другим. Я просто задыхался от всего этого. В сравнении с этим у нас сейчас просто санаторий».

«Не говори раньше времени, приятель».

«Не мог больше даже тихонько трахаться, даже в сарае. У её родителей был участок земли с деревянной лачугой посредине. Диван, ледник, все такое. И вот, как раз когда ты на полпути, взвывают эти чертовы сирены и у неё начинается нервная дрожь. Вот что я вам скажу, парни, все удовольствие от этого пропадает…»