«Следи за собой!» — прошипел Цайтлер. Черт побери, я отвлекся и перестал сгибать руки. Если бы Цайтлер передавал мне ведра как следует, мне было бы проще. Но его работа была труднее — он должен был протаскивать их через переборку, и поэтому он выглядел таким напряженным. Ему приходилось поднимать ведра над комингсом обеими руками, а я пользовался только правой. Я не замечал до этого, как я хватал ручку ведра и с размаху передавал его принимающему.

«Когда рассвет?» — спросил Командир Крихбаума. Мичман пролистал свои таблицы. «В 07:30, господин Командир». Осталось немного!

Могло быть даже позже, чем 4 утра. Если мы скоро не начнем двигаться, наша попытка всплытия будет отложена. Это означает — ждать придется до наступления ночи. Еще один целый день тосковать по солнечному свету.

По цепочке прошел шепот: «Отдых — отдых — отдых!»

Если план Командира был выбросить лодку на берег при помощи наших остатков ампер-часов — при условии, что нам вообще удастся всплыть — ему потребуется прикрытие темноты. Мы не были в самом узком месте пролива, так что расстояние между нашим местом залегания и берегом было значительным. Это еще более уменьшало наши шансы. Обеспечат ли оставшиеся ампер-часы в целых аккумуляторных банках достаточно энергии? Чего стоят все наши усилия по оживлению аккумуляторов, если подшипники валов выведены из строя? Опасения Стармеха наверняка имеют под собой реальные основания.

Люди выглядели просто ужасно. Желтые лица, глазницы обрамлены черно-зеленым, красные опухшие глаза, спекшиеся рты, судорожно глотающие воздух. Френссен напоминал скульптуру из дерева, за исключением пухлых губ, блестевших в его бороде как яркий опознавательный сигнал.

Стармех прошел в нос доложить, что опасность для гребных электромоторов миновала. Мой вздох облегчения окончился стоном — он хотел убрать из кормы еще больше воды.

«Очень хорошо,» — произнес Командир нормальным голосом. «Продолжайте».

Каждый мускул моего тела бунтовал, когда я принял первое ведро, переданное мне Цайтлером. Предельно трудно оказалось восстановить наш прежний ритм работы.

Рыгая, давясь рвотой, судорожно дыша в вонючей атмосфере, мы продолжали работать. Одно было определенно: мы медленно, но верно выравнивались.

Командир прошлепал по воде к переборке и прокричал в корму: «Как идут дела?»

«Осталось еще немного, господин Командир!»

Я чувствовал, что могу свалиться прямо там, где стою, прямо в маслянистый суп, покрывавший плиты палубы — мне было все равно. Я начал считать ведра. Как раз когда я насчитал пятьдесят, по цепи передали: «Стоп откачивать».

Безмолвная благодарственная молитва. Мне все же надо было передать четыре или пять сосудов от Цайтлера Айзенбергу, но старшина центрального поста передал их уже в нос, а не обратно в корму.

А теперь снять мокрую одежду. Кубрик старшин был переполнен, потому что у всех была та же мысль. Я схватил свитер, и мне даже удалось найти кожаные штаны. Сухая одежда — это фантастика! В конце надеть морские ботинки. Френссен воткнул свой локоть мне в ребра, а Пилгрим наступил мне на ногу, но наконец-то работа была сделана. Я прошлепал по воде через цетральный пост, как озорной мальчишка и плюхнулся на койку в кают-компании.

Затем я услышал слово «кислород». Новый приказ был передан из уст в уста: «Включить патроны с углекислым калием. Всем, кто не на вахте, включиться в аппараты».

Второй помощник уставился на меня в смятении.

Дополнительное распоряжение: «Если кто-то собирается спать, убедитесь, что загубник на месте».

«Целую вечность не пользовался этой штукой» — услышал я бормотание боцмана через дверь.

Патроны с углекислым калием… Это все поставило на место. Нам еще долго ждать — не будет роскошного рассвета для нас, не сегодня. Второй помощник ни разговаривал, ни улыбался. Приказ не нравился ему так же, как и мне. На его часах я рассмотрел время: было 5 часов утра.

Я проковылял снова в корму и прошлепал по воде через центральный пост. Атмосфера была угрюмой. Прощайте все наши надежды всплыть на поверхность до рассвета. Приказ дышать через патроны с углекислым калием изгнал все предположения подъема до возвращения темноты. Я струсил при мысли о еще одном целом дне на глубине. У персонала машинного отделения будет много времени, чтобы привести свои апартаменты в порядок. Нет нужды спешить, по крайней мере сейчас.

Я нервно порылся в головах своей койки и вытащил дыхательный патрон, прямоугольный металлический сосуд размером с две средних коробки для сигар.

Другие обитатели кубрика старшин уже привинчивали воздушные трубки и зажимали зубами резиновые загубники. Цайтлер, который был медленнее остальных, исступленно ругался.

У Пилгрима и Кляйншмидта изо ртов уже высовывались серые шланги. Я надел зажим для носа, заметив при этом, что мои руки дрожат. Я осторожно вдохнул воздух через патрон, почти заинтересованный — что же это такое будет. Воздух из сопла имел ужасный резиновый привкус, а клапан загубника трещал при выдохе. Что-то не так, судя по звуку. Быть может, я дышал слишком сильно? Я заставил себя вдыхать и выдыхать более равномерно, медленно и спокойно, надеясь, что привкус резины уменьшится.

Резервуар доставлял неудобство. Он весил по крайней мере килограмм и болтался у моего живота, как лоток билетерши. Его наполнитель предназначался для поглощения выдыхаемой нами двуокиси углерода, или по крайней мере столько ее, чтобы в воздухе, которым мы дышали, содержание не превысило бы четырех процентов. Больше этой цифры было уже опасно. Мы могли задохнуться от продуктов своего собственного дыхания.

На сколько еще времени хватит кислорода? Автономность подлодок проекта VII–C оценивалась в трое суток, так что наши воздушные баллоны должны содержать достаточно кислорода для трижды по двадцать четыре часа — не считая краткой отсрочки благодаря баллончикам, входившим в состав нашего спасательного снаряжения.

Если бы только Симона могла видеть меня в таком виде, со слоновьим хоботом и коробкой на животе…

Я глянул на Цайтлера, рассматривая его с вниманием, которое уделил бы своему собственному отражению. Спутанные волосы, на лбу обильный пот, широко раскрытые глаза с лихорадочным блеском и темно-лиловыми пятнами под ними, нос, зажатый прищепкой, резиновая трубка, высовывающаяся из запутанной щетины — фигура из какого-то дикого маскарада.

Эти бороды! Сколько времени мы уже в море? Я попытался подсчитать. Семь или восемь недель — или девять, десять?

И снова Симона. Я увидел ее улыбающейся, жестикулирующей, скидывающей бретельки со своих плеч. Мигание век — и ее образ исчез.

Я решил глянуть на центральный пост. Болезненно пригнувшись, пробрался через переборку. Теперь я мог видеть образ Симоны, спроецированный на трубы, рычаги и приборы. Я видел переплетение кабелей, маховиков и отсечных клапанов, и, наложенный на них, образ Симоны: груди, бедра, пушок на лобке, влажные полураскрытые губы. Она перекатилась на свой животик, дотянулась до колен и сделала «лебедя». Полосатая тень от ставен скользила по ее телу, когда она покачивалась взад и вперед. Я закрыл глаза, и она оказалась надо мной. Ее полные груди отвисали, большие коричневатые ареолы были будто нарисованы вокруг ее розовых сосков.

Симона среди серо-зеленой травы в дюнах, ее живот и грудь покрыты мокрым песком; Симона с откинутой головой и изогнутой шеей; Симона — подрагивающее тело без лица.

И другое наложение картинки, на этот раз крупным планом: фигура с трубкой во рту. Я вздрогнул. Это был второй помощник, уставившийся на меня, как будто он собирался сделать заявление. Он неуклюже вытащил свой загубник. Слюна капала с него. «Всем на борту: применение огнестрельного оружия запрещено до особого распоряжения,» — сказал он гнусавым голосом и подмигнул. «Опасность взрыва…» Ну конечно же, газ из аккумуляторов.

Он вернул на место свою соску и снова подмигнул, прежде чем отправиться на свою койку. Я не смог найти остроумный ответ, посему сделал очень глубокий выдох через свой регенеративный патрон и вместо этого погремел на него клапаном. Его просто ничего не берет, нашего Младенца. Британцы пока еще не прикончили его — ни его, ни всех нас остальных. Наши глаза все еще увлажнялись, когда мы мигали, наши суставы автоматически получали нужную смазку, нервные импульсы пробегали у нас в мозгу. Система обмена веществ была просто чудом. Двигатели и моторы остановились, но наши тела продолжали трудиться, как будто бы ничего не произошло. Они продолжали функционировать как обычно, не требуя от нас даже думать о них. Я мысленно представил себе одно из тех многоцветных изображений человеческого тела в виде электростанции — команды маленьких человечков, опрыскивающих желудок кислотой, добавляющих ферменты, перерабатывающих отходы…