”Где тебя черти носили?” — прорычал Дэвид.

Мирон только усмехнулся.

Затем он выдвинул вперед мисс Ли. ”Дейв, — сказал он, — я хочу представить тебе Скарлетт О’Хара”.

Он сказал это шутя, однако трудно было лучше обставить знакомство, даже если бы Мирон обдумывал его на трезвую голову. Фон получился драматическим — пламя бросало багровый отблеск на ночное небо. Вивьен, с глазами, сверкающими от волнения, с волосами, развеваемыми ветром, выглядела ослепительно. Живее, чем кто-либо, Оливье оценил великолепие ситуации. ”Вы только посмотрите на Вивьен, — заметил он Мирону. — Не может быть, чтобы это не подействовало на Дэвида”.

Дэвид Селзник видел мисс Ли только в лентах ”Пламя над Англией” и ”Янки в Оксфорде”, где она произвела на него благоприятное впечатление. Нет никаких свидетельств того, что на этот раз она его поразила. Однако чуть позже, когда все отправились к нему в офис, он познакомил ее с режиссером Джорджем Кьюкором, и уже на заре, нисколько не пытаясь имитировать южный акцент, она прочитала ему отрывок из романа.

На следующий день, 12 декабря, Селзник писал жене в Нью-Йорк:

”В субботу я получил большое удовольствие от съемок пожара… Мирон появился слишком поздно, точь-в-точь в ту минуту, когда рухнуло и сгорело последнее здание, и съемки были завершены. Он привез с собой Ларри Оливье и Вивьен Ли. Ш-ш-ш: это наша находка на роль Скарлетт, и выглядит она чертовски хорошо. (Говорю по секрету только тебе: выбирать будем между Полетт, Джин Артур, Джоан Беннет и Вивьен Ли)…”

Решающие пробы на Скарлетт должны были идти в течение четырех дней — по целому дню на каждую кандидатуру. Вивьен пробовалась последней. Желтая подсветка убрала единственный недостаток ее внешности — синие глаза вместо необходимых бледно-зеленых. Теперь все зависело от ее актерских возможностей. “Женщина, которую я выберу, должна быть одержима дьяволом и насыщена электричеством”, — объявил Кьюкор. Вивьен справилась с этим, наделив Скарлетт необходимой дозой самонадеянности и дерзости и приглушив присущую ей сентиментальность.

Три дня спустя, на рождественском вечере, Кьюкор отвел Вивьен в сторону и мимоходом заметил, что Скарлетт О’Хара наконец утверждена. Стараясь не выдать своего разочарования, мисс Ли со столь же будничным видом ждала продолжения.

”Итак, — сказал он спокойно, — похоже, что мы остановимся на вас”.

Контракт бьш подписан 13 января 1939 года в присутствии кинорепортеров и прессы. Для большего впечатления одновременно объявили об утверждении Оливии де Хэвиленд на роль Мелани и Лесли Хоуарда на роль Эшли. До последнего момента все держалось в таком секрете, что договор оказался неожиданностью даже для Оливье. Вивьен поясняла позднее, что ”не стала ничего говорить Ларри, потому что роль означала семилетний контракт, а мы так не хотели разлучаться”.

Узнав новость, Оливье ворвался к продюсеру и сообщил ему, что они с Вивьен собираются пожениться и он не потерпит никаких договоров, которые будут надолго отрывать их друг от друга. Биограф Селзника Б. Томас приводит следующий разговор:

«Ларри, помнишь, когда я возглавлял ”РКО”, я хотел, чтоб Джилл Эсмонд снялась в “Разрешении на развод”?

— Помню.

— А ты настоял, чтобы твоя жена отказалась от предложения и вернулась вместе с тобой в Англию?

— Да.

— Ларри, не становись мерзавцем дважды».

Как бы ни восставал Оливье против семилетнего контракта, он понимал, что упускать подобный случай немыслимо. Вивьен приступила к съемкам 16 января. В течение трех недель она наслаждалась работой, найдя в Кьюкоре исключительно восприимчивого и внимательного режиссера — доброжелательного, терпеливо убеждающего в своем мнении, способного снять ее нервное напряжение и внушить ту уверенность в себе, которая была столь необходима. И вдруг, к ее ужасу, Кьюкор получил отставку. Отснятые им сцены были безупречны, но Селзник, добивавшийся не только отличного качества, но и впечатляющего объема, почувствовал, что широкому историческому фону уделяется недостаточно внимания. И мисс Ли, и мисс де Хэвиленд горячо защищали Кьюкора, но ни их доводы, ни их слезы не смогли заставить Селзника изменить решение. Эстафету принял Виктор Флеминг, постановщик таких разных, но одинаково знаменитых фильмов, как ”Отважные капитаны" и “Волшебник из страны Оз”.

13 марта Вивьен писала мужу в Лондон, что с Кьюкором ушла ее последняя надежда получить от съемок удовольствие и теперь она ждет не дождется конца. Она чувствовала себя неуверенно без любимого режиссера. Чувство одиночества усугублялось тем, что Оливье уже отбыл из Голливуда и некому было поддержать ее после шестнадцатичасового съемочного дня. Закончив “Грозовой перевал”, он отправился на предбродвейские гастроли по провинции с пьесой С. Н. Бермана “Не время для комедии”.

Оливье решился покинуть Голливуд в силу нескольких обстоятельств. Он хотел работать вместе с Кэтрин Корнелл; он мечтал вернуться на сцену; наконец, ему понравилась роль вспыльчивого молодого драматурга в легкой комедии любовного треугольника. Он считал принципиальным восстановить свою репутацию в Нью-Йорке. В этом отношении он добился даже большего успеха, чем мог мечтать. “Грозовой перевал” вышел на экраны почти одновременно с блистательной бродвейской премьерой, и это сочетание подняло его на новый пик популярности, пребывание на котором показалось Оливье сначала лестным, потом стеснительным и наконец совершенно невыносимым.

Нью-йоркские театральные рецензенты единодушно превозносили “Не время для комедии”. Кинокритики встретили “Грозовой перевал” восторженным залпом похвал. Фрэнк Ньюджент писал в “Нью-Йорк Таймс”: “Хитклиф-Оливье — один из тех образов, которые рождаются раз в жизни, образ, для которого актер словно создан и физически, и эмоционально… Это Хитклиф, ниспосланный небом и Бронте, и Голдвину”. Однако в Англии не все приняли “Грозовой перевал” так же хорошо. Лайонел Колльер, обычно щедрый на похвалы критик “Пикчегоер”, заметил, что, несмотря на техническое совершенство, фильм оставил его равнодушным — «скорее всего потому, что артисты сознательно “играли” своих персонажей, а не “проживали” их». Впрочем, подобного взгляда держалось крайнее меньшинство.

В целом критика сочла картину достойной и даже выдающейся, Оливье же произвел просто сенсационное впечатление. До выхода фильма на английский экран его главной достопримечательностью считался Дэвид Нивен. Но после премьеры Оливье стал звездой мирового кино ничуть не меньшей величины.

Фильм, удовлетворивший многих высоколобых критиков, был легко переварен и институтами массового рынка. Он получил ярлык “Самой Странной Истории Любви", и с миллиона афиш, развешанных по всей стране, на американского зрителя смотрел мрачный Оливье, насупивший свои мохнатые брови, в то время как подпись гласила: ”В его глазах была печать ада". Поданная в таком количестве реклама вызвала молниеносную реакцию, которая застала консерватора Оливье врасплох. Поклонники, преследовавшие его повсюду, как теперешних поп-звезд, толпились у входа в театр, провожали его до гостиницы, висели на подножке автомобиля, рвали на сувениры одежду. Наконец, после одной особенно жестокой трепки, полученной от обожателей, Оливье решил дать себе передышку: он объявил, что впредь не будет раздавать автографы на улице. Этим не могла не заинтересоваться пресса, для которой он сделал не слишком тактичное заявление: “Что же касается охотников за автографами, жаждущих посмотреть на вас и потрогать вас, они напрочь лишены деликатности. Попросту говоря, они невероятно грубы".

Сколько бы правды ни содержалось в этом замечании, его не должен был позволять себе актер в чужой стране, где он преуспел. Нетрудно было предвидеть, что он неизбежно попадет под обстрел прессы, которая жестоко разбранила его, изобразив самонадеянным и неблагодарным молодым выскочкой. “Нью-Йорк Уорлд Телеграм" поместила интервью с Оливье, особенно огорчившее его потому, что там утверждалось, будто ему скучно работать с Кэтрин Корнелл. Интервью вышло под заголовком ”Жизнь и Лоренс Оливье очень скучны — вне всяких сомнений” и начиналось так: