– Нет, Паш, не передумала, – отвечаю. – В субботу всё как договаривались.

– Отлично, тогда накануне созвонимся. Собственно, я сам позвоню, – поправляется он.

– Тогда пока, – улыбаюсь я и даю отбой.

С утра я почувствовала себя несколько лучше и решила навестить Митеньку. За два дня ужасно по ним обоим соскучилась.

Мама обняла меня с порога, внимательно всматриваясь в моё лицо, но, видимо, не обнаружила в нём ничего тревожного, поэтому улыбнулась.

– Очень вовремя, – сказала она, забирая у меня из рук пакеты, – мы как раз оладьи печём, твои любимые, так что отправляйся на кухню.

В квартире действительно одуряюще пахло ванилью, и я сглотнула слюну.

Митя выскочил из дверей, а я опустилась на корточки, чтобы принять его в объятья. Он обвил ручонками мою шею и замер. Вдохнув его сладкий детский запах, я прикрыла глаза.

– Я тоже помогал, – сказал он, наконец оторвавшись от меня. – Тесто мешал, бабушка разрешила.

– Умничка, – улыбнулась я, – теперь оладьи станут ещё вкуснее. Пошли, я вымою руки.

Мы отправились в ванную.

– Мам, а мы с бабушкой снежинки вырезали. Из салфеток. Я тоже вырезал. И ещё картинки водой раскрашивали, а они цветные делались. Потому что они волшебные, так бабушка сказала.

– Да? Тогда наверняка волшебные, – кивнула я, любуясь им и одновременно вытирая полотенцем руки. – А новую букву ты вчера выучил?

– Выучил, – солидно свёл он бровки. – Я их уже много знаю.

– Много – это сколько?

Он принялся загибать пальчики, бормоча что-то себе под нос, но потом, вероятно, сбился и начал сначала.

– Ну, восемь или десять, – пояснил он, продолжая подсчёты.

– Молодец, тогда завтра непременно ещё одну выучи. Потом по телефону расскажешь.

– Хорошо, – согласился он. – А ты завтра придёшь к нам?

– Пока не знаю. Всё будет зависеть от моей работы, – рассеянно отозвалась я, внимательно рассматривая черты его лица. Сегодня я приглядываюсь к ним с особым интересом.

– Давайте за стол, – крикнула из дверей мама, и мы двинулись в кухню.

– Тебе как обычно, с вареньем и сметаной? – спросила она, раскладывая по тарелкам горячие ароматные оладьи. – На этот раз получились особенно пышные. Как ты любишь.

– Да, – киваю я, совершенно разомлев от этого бесхитростного домашнего уюта, в котором вовсе нет места ни украденным деньгам, ни проданным акциям, ни бывшим и будущим любовникам, ни вечно терзающей боли – ничему, что составляет мою жизнь за пределами этих стен.

Наевшись, Митька тут же уносится смотреть мультики, а мы с мамой устраиваемся в креслах с чашками свежезаваренного чая.

– Ну как твои дела? – спрашивает она, с надеждой взглянув на меня. Надежда эта весьма призрачна, ибо вытянуть из меня хоть что-то, отдалённо напоминающее рассказ о собственной жизни, представляется довольно проблематичным. Но она всякий раз неизменно надеется.

– Всё хорошо, мамочка, – затягиваю обычную песню, – работаю над проектом для одной фирмы, уже есть кое-какие идеи.

Она грустно вздыхает.

– Понятно. Новостей, значит, никаких?

– Абсолютно. Всё по-старому.

– А в театр в субботу идёшь? – интересуется она после некоторой паузы. Телефонный разговор происходил при ней, поэтому она и оказалась в курсе. Моё согласие её удивило, очевидно, оно не шло из головы, ибо от каких бы то ни было встреч такого рода я неизменно отказывалась, и ей это было хорошо известно.

– Да, иду. Во всяком случае, пока собираюсь. Если, конечно, что-нибудь не помешает. Мало ли какие дела могут возникнуть, – оставляю я лазейку, решив про себя, что она может оказаться полезной. Очевидно, мама тоже подумала об этом, поэтому снова вздохнула, потом спросила нерешительно:

– Уверена, что у тебя всё в порядке?

– Конечно, – подтверждаю я. – А почему ты спрашиваешь?

– Глаза у тебя какие-то грустные.

– Да нет, всё нормально, тебе показалось, мамочка.

Глаза я накрасила и даже немного прошлась по векам тенями, чтобы отвлечь её внимание от вчерашних припухлостей, но, вероятно, не слишком в этом преуспела.

– Кстати, – сказала она, – а знаешь, кого я тут случайно встретила?

– Кого? – подняла я глаза.

– Киру. Представляешь? Сто лет её не видела, а тут в нашем магазине столкнулись. Она, оказывается, несколько лет в другом городе работала, а сейчас вернулась. Теперь в Москве устроилась, в какой-то редакции. Поболтали с ней, тебя вспоминали, школу, очень меня это порадовало. Хорошая она девочка. Масса приятных воспоминаний.

– Правда? – улыбнулась я. – Вот кого бы я с радостью повидала.

– Так она и визитку оставила, – обрадовалась мама, протягивая руку к стоящей на столике хрустальной вазе, полной всякой всячины. – Вот, забирай, будет время, позвонишь как-нибудь.

Я с удовольствием взяла визитку и тут же сунула в карман. Не забыть бы. Дома рассмотрю. Надо будет непременно увидеться с Кирой.

Выйдя замуж, я переехала к Юре, в Трёхпрудный, а мама осталась здесь, во Вспольном переулке, в той самой квартире, в которой мы когда-то жили вместе с папой. Квартире моего детства. Дом наш находится как раз напротив английской спецшколы, где мы с Кирой учились. Сама она проживала в соседнем подъезде, и мы часто вместе бегали на занятия.

Кира училась в параллельном классе и тоже была отличницей и книгочейкой, что нас здорово сближало. Правда, в отличие от меня, это не мешало ей заводить романы с мальчиками и думать о красивой одежде, в то время, как я бесконечно корпела над учебниками под строгим папиным присмотром.

Интересно, как сложилась её жизнь? Мы после школы почти совсем разошлись, одновременно окунувшись в студенческую жизнь, и виделись довольно редко, а потом и вовсе потерялись. Обязательно позвоню ей.

Мы с мамой обе задумались, погрузившись каждая в свои воспоминания. Глянув исподтишка, я залюбовалась её профилем и тонкой прямой спиной. Отец тоже всегда любовался ей, я это замечала и с грустью думала, что мне никогда не стать такой красивой, как мама. Однажды я сказала об этом отцу, но понимания с его стороны явно не встретила, ибо в ответ услышала, что лучше бы мне задумываться о вещах более насущных, подразумевая при этом бесконечные рефераты, над которыми просиживала все дни. А что может быть более насущным для девушки, чем красивая внешность?

Представляю, что сказал бы отец, если бы мне вдруг вздумалось поделиться с ним подобными мыслями. И вообще представляю, что было бы с ними обоими, если б они хоть на секунду представили мою дальнейшую жизнь. Я и Солнце. Думаю, они оба выпили бы яду, доведись им хоть раз заглянуть в эту пропасть.

Увидев, что я смотрю на неё, мама встрепенулась и глянула на меня застенчиво.

– Ты сейчас о папе думала? – неожиданно для самой себя спросила я.

– А что, это было заметно? – удивилась мама, слегка опуская веки.

– Наверное, если мне об этом подумалось, – вздохнула я, от души сожалея, что не могу поделиться с ней тем, что так мучает меня.

– Ты стала взрослой, – вдруг сказала мама, – а я так и не успела ничему научить тебя. Всё думалось, что рано, а потом вдруг оказалось безвозвратно поздно. И теперь я ничего не знаю ни о твоей жизни, ни о твоих мыслях. Я сожалею, что опоздала. Для тебя всегда самым главным человеком был отец. И для меня тоже. Как ни странно, именно это и разделило нас. А, казалось бы, должно наоборот.

У меня даже горло перехватило. Никогда раньше я не задумывалась об их отношениях. Вероятно, они тоже были непростыми, но, вечно погружённая в свои мысли, я этого попросту не замечала.

– Ты очень любила его, мам?

На её лицо набежала тень.

– Не просто любила. Это было сродни…

– …шторму? – замерла я, чувствуя, как пробирается по спине озноб.

– Да, – подняла она глаза. – Тебе это знакомо?

И так же, как вчера в ресторане, я подумала, что мне надо немедленно уходить. Иначе я снова примусь рыдать, а вот только этого сейчас и не хватало.