Тогда почему «не любя»?

Да потому что любить Солнцева – это совсем другой глагол. Исключение, не подчиняющееся правилу. Это вообще бои без правил, маракотова бездна, лохнесское озеро и чёрная дыра в космосе. Любить Солнцева – это значит прожить отдельную жизнь. И я проживала бы её снова и снова, если б кому-нибудь вздумалось предложить мне это…

…Мы часто работали втроём – Солнце, Ветер и я. Мы делали важное дело, поднимали серьёзный проект, в котором не было места глупым страстям и бесконечным душевным мукам, одолевавшим меня. И не только меня. Всех нас троих вместе взятых. Только каждого по-своему. Каждый из нас укрощал своих собственных бесов как умел. Вероятно, мы все хотели разного и стремились к этому кто как мог, но никому из нас эти бури не мешали делать Дело. Наверное, даже помогали.

Теперь я думаю, что, скорее всего, именно сумасшедшая любовь к Солнцеву и сделала меня профессионалом высокого класса, она и оказалась той серьёзной мотивацией, которая поднимает человека над обычными жизненными обстоятельствами.

Мы общались друг с другом исключительно на «вы». Так было легче работать. Этого требовала политика компании. Точнее, так пожелал Солнцев. И даже потом, когда всё изменилось, и я перестала принадлежать себе, мы в рабочее время продолжали называть друг друга на «вы» и по имени-отчеству.

Я была ужасно наивной тогда, в свои двадцать четыре года. Меня так воспитали, в полном отрыве от реальности. А он был взрослый мужчина. Умный и опытный. Наверное, это выглядело смешно. Он всё легко читал на моем лице. Как в открытой книге. Мои чувства были слишком явными. Правда, к счастью, только для него и меня. Я многое понимала в профессии, но ничего – в любви. В то время как он отлично знал, чего хочет. Вероятно, давно, если не сказать – сразу же. Только я тогда об этом не догадывалась.

…Как-то он вызвал меня. Было уже довольно поздно. Большинство сотрудников покинули офис. Мы сидели в его кабинете, говорили о бизнесе, обсуждали дальнейшие действия. Он умело раскручивал меня, вытягивая всё новые доводы, потом потребовал составить концепцию, выстроив иную методику. Отправил домой и дал мне время.

Для него я была готова на всё что угодно, вероятно, поэтому у меня и получилось. Через день я принесла. Разложила перед ним листы. Он долго читал, как всегда хмурясь, потом поднял на меня глаза.

– Вы это сами?

– А кто же? – спросила я удивлённо. – Папы уже нет.

– Как вы можете чувствовать это? – нахмурился он еще сильнее. – Не всякий опытный специалист в состоянии решать такие задачи. Это совершенно новый взгляд.

– Не знаю, – испугалась я, подумав, что, вероятно, это оттого, что так сильно люблю его…

Я чувствовала, что сегодня с ним что-то происходит. Мы были одни, что выпадало не так часто, и я тут же заметила в нём сильную перемену. Впрочем, он и не собирался скрывать этого. Было видно, что он принял решение, только я понятия не имела какое. Он отчего-то сделался резок со мной, если не в речах, то в поведении точно, и мне не удавалось понять причину. Словно он сердится на что-то. И это пугало меня.

– Дмитрий Сергеевич… – начала было я.

– Ты невозможно талантлива, – прервал он хрипло и, качнувшись вперёд, упёрся локтями в стол. – Откуда тебе знать такие вещи? Ты же совсем девочка.

Хорошо хоть не добавил «глупая».

И ещё он назвал меня на «ты». Впервые со дня нашего знакомства.

Я что-то забормотала про науку, про то, что это очевидно и концепция лежит на поверхности, но вскоре, столкнувшись с его тяжёлым взглядом, почувствовала, что краснею, и неловко провела ладонью по лицу. Мне вдруг показалось, что мы говорим вовсе не о работе. Он так смотрел, что я не знала, куда девать глаза, мне сделалось жарко, а он свои отводить и не думал.

– Хочешь ведь… – бросил он хмуро, и это снова прозвучало так резко, что я обомлела, заёрзав на стуле и не имея сил отвести глаз от его лица. Ибо и думать не смела о том, чего хочу от него.

Наверное, я не умела правильно влюбляться. Жёсткое доминирование отца с самого детства не научило меня относиться к мужчинам как к равным.

Он продолжал смотреть на меня изучающе, тяжело опираясь подбородком на широкий загорелый кулак.

– Дмитрий Сергеевич, я…

– Дай мне… – сказал он вдруг, не меняя позы.

Сказал так просто, что я даже не успела испугаться. Таких слов я ещё не ведала тогда, хотя, наверное, давно следовало бы. В моём возрасте не понимать подобных вещей было уже неприлично…

– Что именно? – подняла я ресницы, бестолково пошарив глазами по столу, но не найдя ничего, что могло бы заинтересовать его, снова взглянула и вдруг почувствовала жуткий озноб, столкнувшись с его мрачным взглядом. Пальцы застыли, а щеки, наоборот, разгорелись так сильно, что сделалось больно глазам.

Он долго смотрел, настолько долго, что казалось, это никогда не кончится, потом резко поднялся во весь свой огромный рост, неожиданно громыхнув стулом, и я вздрогнула, а он подошел совсем близко молча нависая надо мной, но не делая никаких движений. Это было странно, неловко и вызывало в душе такую бурю чувств, что стало совсем невозможно дышать. Я распахнула глаза, уставившись на него. Мне пришлось для этого сильно запрокинуть голову, и я испугалась, что сейчас упаду назад вместе со стулом. Его взгляд был таким тёмным, а зрачки – широкими и неподвижными, что я совсем утонула в них, будто рухнула в омут, и задрожала в смутной тревоге, которую он тут же заметил, потому что губы едва уловимо дрогнули.

Одно я знала совершенно точно: эти смотрящие на меня в упор глаза дымились таким же сильным желанием, которое переполняло и меня. А всё остальное не имело никакого значения. И это непреодолимое желание было гораздо выше страха, который я испытывала, когда он находился в поле зрения. Сегодня всё изменилось настолько, что я перестала задумываться о реальном положении вещей. Только он и я, большего не требовалось.

Я не знала, как это должно происходить между мужчиной и женщиной. Меня никто не научил, а сама я научиться этому не удосужилась. Вероятно, читала не те книги. Может, именно так и должно? Что в таких случаях говорит мужчина и что на это следует отвечать, мне было тогда неведомо. Ведь природа же, наверное, сама должна закладывать в женщину это уменье? Разве можно быть такой умной и одновременно настолько глупой?

– Пошли со мной, – сказал он хрипло и потянул меня за руку.

До меня, кажется, наконец дошло, только всё ещё не получалось в это поверить, словно к настоящей жизни не имело никакого отношения. Сейчас я поднимусь со стула и навсегда закрою дверь за своим прошлым.

Я молча встала и двинулась за ним. Он широко шагал по коридору, таща меня за руку, а я семенила следом, чуть отставая и спотыкаясь, словно иду в темноте.

Так мы и вышли из здания. Он открыл дверцу своего огромного джипа и почти втолкнул меня внутрь. На улице было уже совсем темно, и я понятия не имела, куда он везёт меня…

…Так мы прожили год.

Во мне словно жило два человека. Я полностью принадлежала делу и полностью принадлежала ему. И чем сильнее я погружалась в это, тем лучше работала. Бессонные ночи предельно обостряли мои чувства, а напряжённые рабочие дни забирали все силы, в то же время каким-то непостижимым образом рождая новые, и я жила на износ, бесконечно паря в сумасшедших ощущениях.

Он научил меня летать в грозовом небе, пробудив при этом невиданные доселе способности и совершенно иное восприятие собственного тела. Я жила в двух измерениях, и ему это очень нравилось. Он создавал меня как проект и гордился своим творением. Похоже, он и сам так жил, и всё, что происходило между нами, вливало в него новые силы.

Никто на фирме не знал. И это ему тоже очень нравилось. Никому бы и в голову не пришло.

Никому. Кроме Ветра. В какой-то момент он обо всём догадался, и я сразу уловила это. Не просто догадался. Он знал. Знал, потому что любил, и его чувства тоже были обострены до предела. Он любил меня. Так же сильно, как я любила Солнцева.