Виктория Чучухина, наблюдая смену власти, искренне сочувствовала Анне Леопольдовне и возмущенно рассказывала Мальцеву — ни с кем другим нельзя было подобным делиться — про «в конец оборзевшего» Бирона: «Это просто беспредел какой-то! Этот абьюзер нереально жестко прессует Браунгшвейгов!» Но при этом у Вики радостно искрились глаза и румянились щеки: у Виктории Чучухиной «случилась любоффф», и в мыслях у Виктории было одно — вечером подъедет к левому крылу дворца карета, в которой ждут её горячие объятия и жаркий шёпот. Востроглазая камеристка приносила Виктории сложенные конвертиком записочки, оглядываясь, прятала за корсаж ответные письма и убегала, стуча деревянными каблучками. Записочки писал князь Соболевский-Слеповран.
Той холодной октябрьской ночью, когда дрожащая от холода и страха Виктория разыскивала дом Жабоедова, князь Роман Матвеевич, подождав с четверть часа, отправил прислугу за гордячкой. Роман Матвеевич был уверен, что странная гостья плачет под дверью, но Виктории не было ни у ворот, ни за углом, ни на соседней улице. Всю ночь рыскали люди Слеповрана по спящему городу, но беглянка бесследно исчезла. А спустя несколько дней Виктория обнаружилась во дворце, когда всем было уже не до чудноватной шутихи-сказительницы. Её новая покровительница Анна Леопольдовна стала лишней фигурой в сложной шахматной партии, разыгранной в тот момент во дворце. Про принцессу Брауншвейгскую старались не вспоминать, чтобы не пришлось задуматься, какие права имеет родная мать двухмесячного императора. Про Браушвейгов и всех, кто был рядом с ними, стало приличнее не говорить. Но князю Соболевскому-Слеповрану необходимо было непременно разобраться в этой загадочной истории: кем подослана эта, среди странных обитателей царского дворца самая странная, Виктория Робертовна Чучухина.
В середине октября установились привычные для петербургской осени пасмурные дни. Глядя на бесконечный дождь за окном, Вика думала, чем бы себя занять. Интернета нет от слова «вообще», книг у Анны Леопольдовны полно, но все на французском или немецком, рукоделием Виктория не интересовалась, да и не умела сидеть за пяльцами, подобно девицам и дамам восемнадцатого века. И тут паж передал ей шкатулку — металлическую коробочку, изнутри обитую алым бархатом, а на бархате серебряная брошь-заколка с голубыми эмалевыми незабудками. Вика уже знала, что такую застёжку называют аграфом, ею крепят перья в прическе, ленты к корсажу, но кто и зачем ей этот подарок прислал? Ни записки не вложено, ни на словах ничего передано не было. А на следующий день Виктория получила новый подарок — кружевной веер, украшенный перламутром — вещицу дорогую, даме необходимую. Вика терялась в догадках: кто же загадочный даритель? Мальцев отпадал сразу: кроме леденцов и пряников, иные подарки ему были не по карману. На всякий случай Виктория показала Сергею Афанасьевичу загадочные презенты, но по широко распахнутым глазам поняла, что видит он их впервые. А на третий день Вика получила письмо и, с трудом разбирая витиеватым почерком выведенные слова с ятями и ерами, прочла, что светлейший князь Роман Матвеевич Соболевский-Слеповран нижайше просил прощения за случившийся «казус» и приглашал отобедать. Сам факт извинения Соболевского-Слеповрана перед безродной девицей должен был заставить прийти в оцепенение человека восемнадцатого века. Однако Виктория Чучухина этой сословной тонкости не поняла и прежде, чем принять приглашение, долго в переписке выясняла: в какой ресторан поведёт её Роман Матвеевич отобедать, чем привела в ступор самого Слеповрана, ничего не понявшего из записок Вики, кроме того, что дама явно с норовом. Этим Вика, сама того не желая, раззадорила Слеповрана настолько, что стал он, бретёр и любимец женщин, буквально умолять о встрече, а потом сам встречал Викторию у дворца, чтобы лично отвезти к себе, ибо слово «ресторан», как и само это заведение в России появится спустя столетие. Так и начался этот, пожалуй, самый странный роман восемнадцатого века.
Вика свои романтические переживания особенно и не таила, но всем вокруг было не до её любовных кунштюков. Лишь Мальцев смотрел грустными глазами побитой собаки и советовал головы не терять, поскольку князь Соболевский-Слеповран человек весьма вероломный. Слово «вероломный» Вику веселило, сама же она мысленно называла Слеповрана гламурным мачо. Гламурным — за кружевные манжеты и полированные ногти, а мачо — за всё остальное.
Ноябрьским пасмурным днем в кабинете Анны Леопольдовны собрался близкий круг. Принца Антона не приглашали. Виктория поначалу думала, что его не приглашают на серьезные обсуждения, чтобы не негативил, — принц был абсолютно неприкольный, — потом поняла: он вообще не вписывался в систему ценностей Анны Леопольдовны. Да принц и сам редко появлялся на половине супруги, остро ощущая здесь своё ничтожество. Антон Ульрих за смелость был награжден орденом Андрея Первозванного, он показал себя храбрецом во время осады турецкой крепости Очаков, в битве под Бендерами один конь под ним ранен, а другой убит, однако принц вновь ринулся в бой. Но смелый на поле брани, при дворе Антон Ульрих тушевался, стеснялся, старался угодить всем, а более всего своей сиятельной жене, но его тихий нрав и скромный вид вызывали лишь раздражение. Когда же Антон Ульрих пытался проявить решительность, то на устах жены появлялась ироничная усмешка, а в глазах читалось бессменное: «рохля!»
Собравшиеся у принцессы вполголоса обсуждали сложившуюся во дворце ситуацию. Анна Леопольдовна всегда недолюбливала Бирона, но теперь она откровенно ненавидела регента, даже не пытаясь скрывать неукротимую ярость. Куда девались её мечтательность и вечное равнодушие к происходящему!
— Нельзя же сидеть и ждать, какую ещё хулу это грубое животное возымеет желание возвести, — от возмущения Анна Леопольдовна дала Бирону такое жесткое определение.
— Господа, а Вы слышали, — зазвучал мягкий голос фрейлины Юлианы фон Менгден, — что на другой день, последовавший за днём смерти Анны Иоанновны, упокой, Господи, её душу, — Юлиана перекрестилась, а следом за ней все присутствующие, — на берегу Мойки возле Зелёного моста обнаружили задушенную женщину, как две капли воды похожую на покойную государыню.
— А я говорила! Я, как услышала про двойника в лазоревом платье, так сразу же сказала: это ж-ж-ж неспроста! — Виктория не могла скрыть возбуждения.
— Кому и когда Вы говорили про, извините, Вы сказали про ж-ж-ж? — Анна Леопольдовна каждое слово Виктории с надеждой воспринимала как пророчество: настоящее пугало, и хотелось верить, что в будущем всё как-то уладится.
— Анна Иоанновна знала, что умрет после того, как увидит себя без зеркала. Так вот, и все это знали! — Виктория гордо обвела взглядом присутствующих. — Значит, если про задушенную возле Зелёного моста не фейк, то тот, кому это выгодно, привёл конкретно похожую тётку во дворец, потом её же вывел и придушил, чтобы лишнего не болтала. Получается, что это был тот, кто во дворце все ходы-выходы знает и кто предсказание про двойника слышал.
— Все слышали про предсказание, полученное Анной Иоанновной в юные годы, и покойная государыня сама про это не раз сказывала. И то, что Вы надумали, Виктория, в мыслях у многих, — тут Карл Менгден, кузен Юлианы, неожиданно повысил голос: — Но мы не имеем прав очернять кого бы то ни было без веских на то оснований.
— Так я же никого я очерняю, просто надо найти того, кто заинтересован был в смерти царицы и, зная её настроение, реализовал в жизнь это пророчество. Кто-то же отыскал очень похожую на Анну Иоанновну женщину и привел во дворец. Надо подумать, кто бы это мог сделать из тех, кому выгодно.
— Стены имеют уши! — зашипел на Вику розовощекий Эрнест Миних, сын могущественного фельдмаршала. — У принцессы и без того незавидное положение, дабы усугублять его намёками на неизвестного злодея.
Не хотят слушать — не надо. Виктория посмотрела на тикающие каминные часы: Слеповран уже к Летнему саду подъехал, а она этих запуганных бодрит. Почему бы их Бирону не троллить, если они даже своих мыслей боятся: вдруг узнает про их разговор Бирон и подумает, что они на Бирона подумали… «Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть…»
