Марта упала в обморок, и это было очень кстати: услышав о грохоте, дыме и отверстиях, Бертольд, до сих пор бубнивший что-то себе под нос и, казалось, не обращавший особого внимания на соседей, вдруг грохнул кружкой об стол и заорал свою любимую песню о Дне Святого Никогда.

— В этот день берут за глотку Зло!.. — взревел он своим хриплым голосом, и Феликсу, Патрику и Марте пришлось пересесть за другой столик (хорошо хоть, что обеденный перерыв уже успел благополучно завершиться, и столики освободились почти все), где Марта и закончила свой рассказ.

Собственно, рассказывать оставалось самую малость: очнувшись, девушка увидела, что число отверстий в люке погреба выросло до полудюжины, а тело констебля уже прибрали его коллеги, и один из них, что посообразительнее, подойдя к люку со стороны, представился Бальтазару как его лучший друг Феликс и попросил его выходить. Люк распахнулся, и оттуда показался пьяный вдрызг Бальтазар. Голова его покачивалась, и при ходьбе он опирался на палаш. Палаш тут же отобрали, а на голову испанцу набросили мешок, и хорошенько связали руки и ноги толстой веревкой. Потом жандармы взвалили на плечи вяло брыкающийся сверток, а тот, что посообразительнее, посоветовал Марте взять самое необходимое и убираться из этого дома как можно скорее, что Марта и сделала.

Уходя, жандармы подожгли дом…

— Донос, — сказал Патрик, листая страницы черновика монографии о драконах. — Его арестовали по доносу. — Он подтянул к себе палаш, ни на секунду не желая расставаться с этими двумя предметами, и поскреб ногтем клинок. — Они заплатят, — сказал он, стиснув рукоятку палаша. — Они заплатят.

— Да, — сказал Феликс. — Они заплатят. Но меч здесь не помощник. Есть оружие и пострашнее.

— Да? — вскинул брови Патрик.

— Марта, — просительно сказал Феликс, — голубушка…

— Что вам, сударь?

— Бумагу, перо и чернила.

На своем веку Феликсу довелось побывать во многих местах, вселявших суеверный ужас в сердца людей на протяжении столетий: он спускался в карстовые пещеры Чатыр-Дага и в сумрачные гроты Хеллоха, где слепые подземные твари бросались на его меч, и пламя «летучей мыши» было зеленоватым от вони, которая проистекала из вспоротых тел червеподобных монстров; почти неделю он блуждал в лабиринте Кноссоса, следуя за меловыми отметинами на стенах и ожесточенно сражаясь с вековыми занавесями паутины; его едва не погребли под собой руины замка Каринхале, а проникнуть за неприступные стены горной твердыни Дракенсберг (и, что гораздо важнее, выбраться обратно) оказалось ничуть не легче, чем пересечь потом Высокий Вельд — но все эти кошмарные творения больного человеческого разума или свихнувшейся природы не шли ни в какое сравнение со столичным Дворцом Правосудия.

Нигде и никогда не испытывал Феликс того запредельного, выходящего за всякие рамки и пробирающего до мозга костей страха, что охватил его в пронизанных весенним солнцем и наполненных людским гомоном анфиладах Дворца. Здесь жизнь человека ломалась с легкостью спички, а гордые аристократы и богатые фабриканты шли на поклон к Его Величеству Клерку. О, здесь слово «клерк» означало нечто большее, чем просто профессию или социальный статус: быть клерком во Дворце Правосудия значило быть по ту сторону барьера, а барьеры здесь, хоть высотой своей они и не достигали пояса взрослого человека и были сделаны из порядком рассохшегося и скверно обтесанного дерева, преодолеть было так же сложно, как и перемахнуть через крепостную стену Дракенсберга, увенчанную настоящими драконьими зубами. А клерки, стерегущие барьеры, вполне могли потягаться с африканскими гарпиями в том, что касалось дурного нрава и привычки издеваться над своими жертвами. Но если в Дракенсберге Феликс оказался в общем-то случайно (левиафан и шторм были тому причиной), и смог удрать оттуда без особого ущерба для своей репутации и анатомии, то во Дворец он пришел сам, добровольно, и отступать права не имел. Особенно в компании Патрика. Юноша, за неимением опыта и дарованной оным выдержки героя с многолетним стажем, при виде все новых и новых барьеров и восседающих за ними клерков сатанел буквально на глазах.

…С первым барьером и первым клерком Феликс и Патрик столкнулись еще в вестибюле. Все здесь было чинно и благородно: ничто не предвещало беды — как тому и полагается быть в мало-мальски приличной мышеловке. К разбитому на шесть застекленных ячеек барьеру вело шесть ковровых дорожек, разграниченных символическими оградками из высоких латунных столбиков и соединяющих их цепочек, обернутых вишневым бархатом. На ковровых дорожках переминались с ноги на ногу шесть не очень длинных и вполне смирных очередей, состоящих преимущественно из просителей среднего, если судить по одежде, достатка. Приближаясь к застекленной ячейке каждый проситель заискивающе улыбался и просовывал в окошко свои бумаги, после чего клерк некоторое время их изучал и выносил вердикт: направо или налево. Налево отправлялись истцы: там, в северном крыле Дворца, обитали прокуроры в своих угольно-черных мантиях; а направо, как можно было догадаться, посылались ответчики в поисках защиты и опеки со стороны облаченных в алые мантии адвокатов из многочисленных контор южного крыла. Около двух месяцев тому назад Феликс с Йозефом уже проделали путешествие в южное крыло, и теперь ему надо было просто повторить ритуал.

— В контору «Бергер, Бергер и сын», — проговорил он в окошко. — Нам назначено.

— "Бергер, Бергер и сын", — эхом отозвался из-за стекла клерк, водя пальцем по толстенной книге регистраций. — По какому делу?

Феликс запнулся: Бергеры давно отказались от дела Бальтазара, и этот факт наверняка нашел свое отражение в гигантском реестре, но тут на выручку пришел Патрик:

— Остин против Тиннербаума.

— Направо, третий этаж, комната триста девяносто один, — пробубнил клерк. — Следующий.

Приободренные первой победой, Феликс и Патрик миновали барьер и направились к правой лестнице.

— А откуда ты?.. — спросил Феликс.

— Я работаю на Тиннербаума. Фабрикант, помните? Он надул своего поставщика Остина, и теперь раз в неделю таскает меня в контору Бергеров.

— Очень кстати… — пробормотал Феликс, озираясь по сторонам. — Удачно получилось, ничего не скажешь… А как же нам попасть в северное крыло? Должен быть какой-то переход, я так понимаю. Давай-ка его поищем…

Одного визита в царство адвокатов оказалось явно недостаточно для того, чтобы уяснить или хотя бы в общих чертах представить себе планировку этого оживленного людского муравейника, и пока Феликс и Патрик в поисках дороги во вражеский лагерь наобум тыкались в совершенно одинаковые и зачастую лишенные какой-либо маркировки двери, ведущие куда угодно, только не туда, куда надо, их приободренность, вызванная столь же удачным, сколь и нелегальным проникновением во Дворец Правосудия, испарялась, как утренний туман под лучами майского солнца. Вскоре от злого азарта, берущего свое начало за столиком кабака «У Готлиба», осталась одна только злость; потом исчезла и она, уступив место растерянности и ощущению полной, абсолютной беспомощности, которую способен испытывать разве что ребенок, потерявшийся в большом городе. Разумеется, двое взрослых мужчин не могут долго ощущать подобную растерянность, и она не замедлила вылиться в еле сдерживаемое бешенство Патрика и почти панический страх Феликса, впервые в жизни столкнувшегося с врагом, против которого оказались бесполезными все навыки, усвоенные за долгие годы геройства.

— Это похоже на сон, — сказал Патрик. Шрам у него на лбу побелел. — На дурацкий, бесконечный и запутанный сон.

— На кошмар, — подсказал ему Феликс нужное слово.

Феликса слегка знобило, и Патрик, увидев это, попытался замять тему.

— Знаете, а мне давно не снятся сны, — сказал он задумчиво. — Совсем.

— Это нормально, — кивнул Феликс. — У героев это бывает.

— У героев?

— Да. Можешь считать это своей первой командировкой.