Узколицый парень читал вслух. А может, девушка – над разворотом «Киномании» виднелись лишь бледная полоска лба и короткие рыжеватые волосы. Тонкие пальцы впились в обложку. Бесполый голос. Все-таки парень – девушка покрыла бы голову платком, так? Дима скользнул взглядом: пестрые платки, бугристые черепа, кровавые проплешины…

Над книгой всплыл странный оранжевый глаз, впился в Диму.

– Сохрани каждую крупицу испражнений… – Голос парня или девушки стал неразборчивым. Теперь чтец всхлипывал, говорил непонятно, будто пускал пузыри из фраз.

Второй глаз так и не показался, словно сполз на щеку. Под белесой бровью тянулась вертикальная складка кожи. Книга поднялась, скрывая единственный оранжевый глаз.

Давление на ноги ослабело, и Дима соскользнул вниз. Толпа оставила ему немного личного пространства: достаточно, чтобы подняться и, припадая на правую ногу, шагнуть вместе со всеми вперед.

До иконы оставались считаные метры. На мгновение он вновь увидел лик святой. На исподе иконы проступили добрые и усталые глаза. Они росли и становились темнее, они слились в один глаз, черный провал, заполнивший раму.

А вдруг и правда… чудеса, бескорыстная помощь…. «Маркиана… матушка…. Если ты еще там, за исподом… если ты меня слышишь… пускай этот кошмар закончится…»

Однорукую женщину с чавкающим звуком засосало в икону.

Люди исчезали в черном провале рамы.

Неожиданно страх ушел. Боль ушла. Вытекла без остатка. Глаза приятно слипались. Дима повернулся к лысеющему мужчине, коснулся его плеча. Затем поклонился тетке в белом платке. Старику. С их лицами было что-то не так, но ему льстило внимание этих уродцев.

Дима улыбнулся. Девочка с подпаленными ресницами вернула ему пакетик, внутри копошились дождевые черви. Дима едва слышно пробормотал слова благодарности… Кто-то пел… или кричал… Человек со шрамом… Дима решил, что шрам очень ему идет, делает его похожим на… на… правду… Правду чего? Жизни?..

Люди в очереди улыбались ему, придвигались ближе, трогали руками.

Лысеющий мужчина ступил на деревянную лестницу, протянул к иконе руки – и исчез.

Дима поставил ногу на первую ступень.

Он всматривался в глубокую тьму, но ничего не мог разобрать. Зато представил в этой чернильной пустоте (или в том, что притворялось пустотой) уродливого бога – уродливого, как и любое другое человекоподобное существо, вывернутое наизнанку.

Что еще могло прятаться в иконе? Что его ждало?

Огромные пульсирующие круги, как в рассказе «Операция „Орфей“» Яцека Пекары… «Куда ведут черные дыры?»

Или исполинская кротовья нора, по которой…

Дима поставил ногу на вторую ступень. Бедро прострелила боль. Следом вернулся страх. Страх был похож на ведро затхлой холодной воды, которую опрокинули ему на голову.

Дрожащей рукой он выудил из куртки «Рассказы о пилоте Пирксе» и выставил перед собой, будто Библию или связку чеснока против вампира. Потрепанный томик вырвало из бессильных пальцев и уволокло в прямоугольную дыру.

Дима раскинул руки и уперся ладонями в раму. Его засасывало в икону, словно она была ртом великана, который тянул воздух.

Может, надо затаить дыхание? Или приложиться головой о раму, выбив из себя сознание, чтобы не оказаться, как мальчик из рассказа Кинга, на долгие-долгие годы («Дольше, чем ты можешь себе представить!») в бесконечной тьме?

Небо налилось пурпурно-красным. В кучах мусора копошились крысы. Кто-то выстрелил ему в спину из травматического пистолета.

К аритмичному колокольному звону добавился хруст – руки Димы сломались в плечах, глаза широко распахнулись, и тяжелый сухой жаркий воздух, вырвавшийся из рамы, вдавил их в череп.

«Плот, пускай это будет плот», – успел подумать Дима, прежде чем икона обглодала его лицо.

Ульяна злилась: надо было соврать! Но они так мило болтали, пока автобус катил к заказнику. А потом прозвучал вопрос о детях. После аргументов Ульяны учительница, короткостриженая женщина средних лет, изменилась в лице, а в конце поездки отсела к злобного вида тетке, наверняка бухгалтеру или кадровику.

– Группа, не отставать! – подгонял гид.

Он шагал впереди – тощий и длинный, как жердь в его руках. Учительница и злобная тетка орудовали лыжными палками с большим кольцом. Остальные надеялись только на ноги. Парень с глубокими мимическими морщинами, похожий на крокодильчика, и круглолицая девушка (в автобусе парочка тискалась на заднем сиденье). Две подруги-студентки (вместе явились к месту сбора, башне с гербом на привокзальной площади), рыжая и темная, в одинаковых солнцезащитных очках и джинсовых бейсболках, из-под которых торчали челки-идентификаторы. Вот и вся группа. С Ульяной семь человек. Туристы-походники.

Автобус оставили в поле. Переупаковали рюкзаки и двинулись к лесу.

– …второй по величине в Европе. На территории озерно-болотного комплекса расположено около пятидесяти озер, самые крупные – Журавлиное и Тонь. Болотный массив хранит память о давней ледниковой эпохе, здесь можно увидеть…

Канцелярит канцеляритом погоняет. Ульяна отключилась от слов проводника. Разглядывала мрачный, шепчущий, густо пахнущий ельник, через который вилась тропа, и корила себя за то, что разоткровенничалась с учительницей в автобусе.

Лес закончился. На границе болота стояли полуразрушенная треугольная беседка, покосившаяся наблюдательная вышка и стенд с описанием экотропы. Группа собралась в начале дорожки из бревен. Злобная тетка косилась на Ульяну. Наверняка уже в курсе ее разговора с учительницей. Осуждение витало в воздухе – Ульяна чувствовала его, как влажный болотный воздух.

«Когда детишек планируете?» Вопрос, честный ответ на который зачастую все портит. Не устраивает вопрошающего. Чтобы не смотреть на других, Ульяна нашла глазами гида. Проводник хлопнул себя по впалой щеке и соскоблил ногтем комариный трупик.

– Стартуем отсюда. Маршрут кольцевой – к вечеру вернемся обратно. Вот. Жарища, да?

– Торфяная сауна! – воскликнул парень.

– Ой, скажешь! – Круглолицая задохнулась от смеха.

Гид нахмурился, бегло глянул на парочку и повернулся к тропе из накатника. Подруги-студентки пристроились за ним. Рыжая жестами подначивала темную, чтобы та ущипнула гида за тощую задницу.

Ульяна ступила на деревянный настил. Под бревнами чавкнуло, она опустила голову и увидела в щели обрывок сгнившей веревки.

В визит-центре, куда группу свозили до активной части похода, они послушали лекцию, прошлись вдоль интерактивных стендов, посмотрели на виртуальные растения и животных. Ульяну немного испугали птицы: у журавлей были странные, слишком большие, не-птичьи головы. Аисты казались брюхатыми, словно намерились не разносить человеческих детишек, а рожать.

Ульяна поспешила за рюкзаками учительницы и злобной тетки.

Слепое белое солнце пекло голову через косынку. Дорожка прорезала болотный простор. Одинокие чахлые деревца торчали из травы черными палками и выглядели умирающими. Ульяна ступала по краю мостка, в лужах стоячей воды скользила чужая маленькая фигура в ее одежде; рюкзак напоминал красный горб.

Неуемно жужжали комары.

– Главное правило – не лезем куда не велено!

Она едва расслышала голос гида и прибавила шагу. Сделала несколько снимков. Загадочный, другой мир… Она совершенно этого не чувствовала, не могла проникнуться. Ну болото и болото. Чем там оно уникально? Сыростью? Болотной тишиной?

– А свечение увидим? – спросила одна из студенток.

– За свечением надо с ночевкой, – ответил гид.

– Говорила же тебе, другой тур!

– На болоте хочешь ночевать?

– Было бы с кем!

Подружки звонко засмеялись.

– А правда, что болотное свечение – это души умерших детей? – спросила учительница.

– Нерожденных, – фыркнула злобная тетка и обернулась к Ульяне.

Ульяна с обидой глянула на учительницу. А ведь та ей сперва понравилась – спокойная, рассудительная, – и от этого было вдвойне обидно.