До отлета оставалось два часа, поэтому я кинул багаж в пабе и увязался за Лотаром, который искал варианты на парковке. Лотар с подругой собирались ехать в Гватемалу, в какую-то деревушку, недалеко от майяского Тикаля. Я не спрашивал, что у них там за дела.

Когда я спустился, Лотара взяли в кружок черные зазывалы:

– Куда едем, куда надо?

Лотар ответил. Подруга смотрела на черных испуганными глазами.

– А! Будет вам автобус! Скоро будет! Экспресс! Тридцать баксов!

– Идет.

Нас отвели в какой-то дворик с офисами. На входе стоял полицейский с автоматом. Я не доверял черным зазывалам – кинут и глазом не моргнут, но Лотар знал тут побольше моего.

У одного черного была недоразвитая кисть. На нормальной, пропорциональной телу руке – кисть ребенка с пальчиками-наперстками. Он держал ее на груди и перебирал пальчиками, будто готовил руку к забегу.

Я вышел на перрон и плюхнулся на деревянную скамейку колониального образца. Подождал немного. Не дождавшись, вернулся в здание аэропорта. Поднялся в паб и заказал два пива. Потом еще два.

За стойкой сидел смуглый сухой старик.

– Извините, не подскажете, что значит «Белиз»? Понимаете по-английски? По-испански?

Он отвернулся. Через несколько минут глянул на меня желтоватыми глазками в красных прожилках и сказал, что во всем виновата одноименная река: майя называли ее «грязные воды».

Ага, подумал я, и меня едва не смыло этим потоком. Я заказал старику пива.

Плохо помню, о чем думал в самолете на пути в Майами (возвращаться в Москву через Флориду было выгодно).

Маленькие ручки, маленькие ножки.

И зубы.

А вот и эпилог, последняя страница записок, за которой может быть что угодно. Потерянное бессмертие.

Лотар умер. Это случилось в Гватемале. Об этом написала его подруга. Она ответила, когда я перестал ждать. Никогда не думал, что в письме может быть столько страха. Она сбежала, как только узнала, от чего умер Лотар. От камней, которые ему затолкали в глотку. «У него были такие глаза…» – написала она. В каждом многоточии мне мерещился ее полубезумный взгляд, который отрывается от телефона и шарит в тенях за спиной – не притаилось ли там чего.

Я писал и другим, всем, кого смог найти в Интернете, но, кроме подруги Лотара, ответил лишь профессор Джон. Его письмо показалось мне… онемевшим. Как голос человека, которого едва слушаются губы. «Есть другой способ, – писал профессор. – Не только разбить куклу. Нужна кровь женщины. Кровь мужчины оживляет куклу. Кровь женщины (если только ее не убила кукла) защищает. Я обмазался ее кровью».

Не хочу думать, что прячется за последней фразой.

Порой, когда я лежу в своей кровати в кромешной темноте, стоит только закрыть глаза (можно и не закрывать) и протянуть взгляд через океан, мне видится, как глиняные куклы пробираются сквозь джунгли, сквозь поля и города, сквозь ночь, целенаправленно и упрямо, шажок за шажком. Или бегут, обернувшись стремительным зверем. Или летят.

Они идут за мной. И за другими. За теми, кто нарушил границу вверенной им территории. Они хотят наказать «воров». В конце концов, после смерти хозяев, после смерти целой цивилизации у них нет иной цели.

Каждую ночь я кладу под подушку купленное в Белизе мачете. Оставляю у двери и под окнами плошки с кукурузным самогоном. Выиграть минуту порой значит выиграть все.

Отельного гида зовут Рагаб. Герман записывает в блокнот. Юля хмыкает и кивает на диктофон, который торчит из нагрудного кармана «гавайки» Германа. Он улыбается жене, словно оправдываясь: «Ты же меня знаешь».

– Когда вы гулять по городу – все хотеть ваши деньги, – талдычит гид, низенький, кругленький, смуглая версия Доцента из «Джентльменов удачи». – Все думать, что турист богатый, большой кошелек. Они приставать, предлагать экскурсии без гида. Гадкий обманщика, шакалы! Зачем без гида? Гид помогать привезти хороший воспоминания. Рагаб знать, что турист долго копить, чтобы приехать отдохнуть…

Юля шикает на Костика, который рвет буклеты, потом нарочито зевает. Ей хочется на солнышко, на соленый воздух, увидеть море – вчера в потемках, по прилете, они увидели что-то темное и тревожное. Оно лежало между каменистым берегом и померкшим горизонтом; черная громада, а не море. Герман снова виновато улыбается: «Потерпи немного».

Стас и Света – друзья, с которыми прилетели, – вместо собрания двинули с семилетней Алисой, ровесницей Костика, на пляж. И правильно сделали: каждый год один и тот же развод. Один и тот же «Рагаб».

– Турист потом жаловаться, что экскурсия плохо, автобус опоздал. А Рагаб предупреждать. Турист сам выбирать обманщика, сам виноват. Только Рагаб отвечать за хороший поездка. Королевский яхта, пустыня, батискаф, пирамиды… Рагаб готов сделать вам, только вам – большой скидка на все экскурсия!

«Процент с продаж! – усмехается Герман. – Это тебе не мелочь по карманам тырить». Схема проста. Трансферный гид обрабатывает турпакетников в автобусе из аэропорта, внушает: без отельного гида – пропадете! Останетесь без страховки, пропустите обратный вылет!.. Как же. А информационные стенды на что?

Герман пришел на встречу с гидом, потому что собирал материал для книги. Зря только семью потянул – надо было отпустить Юлю и Костика к долгожданной воде, а свой писательский крест нести самому.

Из зала спрашивают, Рагаб нехотя объясняет:

– Только местные напитки, хорошо? Бар на терраса, бар на пляж бесплатно для вас. Те, кто сам предлагать, это не отель, надо платить.

Звучит другой вопрос. С грустным лицом гид рассказывает, что Синайский полуостров лежит на границе между Африкой и Азией, а Шарм-эш-Шейх примостился в азиатской части. Этого Герман не знал: гуглил только про акул-людоедов.

– А что с акулами? – интересуется он с заднего ряда.

Костик закрывает журнал с яркими рыбками и смотрит на отца.

– Акуль нет, – отвечает гид. – Зачем спрашивать?

Герман улыбается. Его подзадоривает недружелюбие гида.

– Как зачем? Пишут, что кусаются вовсю. Ноги, руки – ням-ням.

– Ну-у, знаете! – возмущается большая белая тетка. Она пришла на собрание в закрытом, хвала Аллаху, купальнике и соломенной широкополой шляпе. На плечи наброшено пляжное полотенце.

– Акуль нет, – повторяет Рагаб. – Безопасно. Барьер стоять.

– И как, крепко стоять? – Германа несет. – Что за барьер? Сетка на столбах? Трещотки? А если рылом акульим тюкнуть – устоит?

Гид мотает головой. Гудит кондиционер.

– Не сетка. Тяжелый решетка далеко вдоль берег. Надежный.

– Ага. Значит, оградка ваша под водой, чтобы лодки ходили, так? А если прилив? Не перепрыгнет рыбина?

– Нет опасность. Акуль не плавать там, где купаться турист.

– А раньше? По телевизору такие ужасы показывали. В кинотеатр не ходи.

Юля толкает его локтем.

– Да что вы, в самом деле! – Большая белая тетка скручивает полотенце в жгут, будто собирается отшлепать Германа.

– Проблем быть, – нехотя признает гид. – Закрывать много пляж, возить купаться в заповедник. Но их решать! Теперь о’кей.

Герман поворачивается к Юле:

– Странно, если бы другое ответил. Разнарядка: все о’кей, никаких проблем.

– Хватит уже, – тихо говорит жена.

Но буря посеяна.

– Точно не опасно? – спрашивает чернявая нимфетка, прилипшая к нескладному долговязому парню. – Я читала, что не все пляжи открыли. Что опасно…

– Жить опасно! – хохочет нескладный. Чернявая отстраняется – колышется грива вьющихся волос – и игриво хлопает парня по плечу.

Все говорят, перебивая друг друга:

– Так есть акулы или нет?

– Я все равно плавать не собиралась! Только в бассейне!

– На дайвинг пускают?

– А что мне этот забор? Один черт – страшно!

– Главное – солнце есть!