Разум Элера на секунду затуманился. Через Кашгарские ворота в город входили караваны, над Великим Шелковым путем поднимались облака алой пыли, стоящие вдоль дороги безумцы пели бессвязные песни, стенки бесконечных колодцев содрогались от ударов когтистых лап…

Из норы показалась голова чудовища: темно-зеленая, с двумя парами глаз и частоколом игольчатых зубов. Распахнутую пасть обрамляли щупальца и усики-антенны. Голова твари наполовину пряталась в панцирном кольце. Из бурой хитиновой брони торчали две широкие короткие лапы – лапы гигантского крота.

Плосколицый пронзительно заверещал. Радик толкнул парня к краю, и трехпалая клешня смахнула лицо вместе с криком. Воздух окрасился красными брызгами. Тело рухнуло в дыру.

Тварь неуклюже подалась из норы, расправила над продолговатым телом крылья – из двух длинных чешуек они превратились в треугольные паруса – и захлопала ими. Помещение наполнили чирикающие звуки. Тот самый стрекот, который вначале показался Элеру мелодичным. Его издавали трущиеся друг о друга крылья.

«Как она распрямляет их под землей? – будто во сне подумал Элер. – Сколько же там места?»

Радик присел напротив поющего чудовища. Он насвистывал. Глаза в глаза.

– Не бойся, – сказал Радик.

Элер различил золотистый блеск – от дыхания Радика на морде огромного насекомого зашевелились шелковистые оливковые волоски, – а потом два длинных тонких щупальца потянулись к человеку, обнюхали, потрогали… и присосались к шее под челюстью.

По телу Радика прошла волна дрожи.

И тогда Элер закричал. Это был не крик ужаса, не только он.

Это был самурайский удар в самое сердце опутавшего тело страха.

– Лиль, ну хватит. Вот еще, нашла по ком слезы лить.

– Ты видела, как он на меня посмотрел? – всхлипывала Лиля. – Видела?.. Как на пустое место…

– Да он сам пустое место! А ты, апельсинчик, – Света погладила по мягкому ворсу ярко-оранжевой кофты, – мечта для любого!

– Ага, как же…

– Так же! Вон Радик слюни пускает и уже давно, мне Эл сказал. Ну хватит…

За окнами вагончика темнело. Две лампочки сочились густым желтым светом. Света подумала о строительном городке, о районе Чиланзара, о Ташкенте… Мысль растеклась по бескрайним равнинам, полетела над полынью и верблюжьей колючкой, над выгоревшими осокой и мятликом.

Узбекистан. Сухая земля, сухие люди, а Лиля – влажная, ранимая.

Сухие люди? Тут она, конечно, перегнула… Элер, ее Элер, вон какой живой, бойкий, точно весенний ручей, всего один вечер вместе, а уже несет ее, делится накопившимися за зимнюю спячку словами. О городе, о землетрясениях, сильных, страшных, не раз природа Ташкент трепала, люди и здания гибли, трясла и толкала, последний раз – двадцать лет назад, за два года до рождения Элера…

В отличие от Лили, Свету не смущала разница в возрасте. Да, она старше Элера, и что с того? Ведь главное – откликаться на настоящие чувства. Не упустить то, что рядом.

Элер был так похож на Юрия Гагарина, его азиатскую версию. Во внутреннем кармане Светиной куртки, висящей у двери, лежала небольшая фотография, которую она вырезала из заметки в «Комсомольской правде» и уплотнила клейкой лентой. Она влюбилась в доброе открытое лицо Гагарина пять лет назад (как и половина девушек страны, наверное). Первый человек в космосе. Самый лучший и правильный. На фотографии Гагарин был в скафандре, с открытым стеклом шлема; снимок сделали на космодроме Байконур.

«Элер – мой Гагарин, – подумала Света, поглаживая подругу по распущенным волосам. – И Лилька своего Гагарина найдет, обязательно. Вот только перестанет засматриваться на щеголей в блестящих туфлях, нос от простых парней воротить, и тогда…»

Света задумчиво улыбнулась.

«Главное – не упустить свое».

Она была первой, кто поднял руку на собрании бригад в Управлении спецмонтажстроя, когда объявили о мобилизации сил на восстановление Ташкента. И Элера она поцеловала первой, как только прочитала желание в его глазах. Она уже видела себя в этом городе, подумывала устроиться на учебу в вечернюю школу рабочей молодежи, а потом они снимут с Элером квартиру в одном из построенных ею домов…

– Козел… – выдавила Лиля и шмыгнула носом.

Света промокнула щеки подруги. Руки Лили лежали на подрагивающих коленях, пальцы нервно перешептывались, разбегались, сбегались; Света раз или два пыталась дать Лиле платок, но пальцы отталкивали сложенную вчетверо ткань, будто противного ухажера.

– Козел, – согласилась Света. – Чего о козлах убиваться?

Вагончик качнулся. Через секунду снова, сильнее.

– Что это? – испугалась Лиля; она каждый раз задавала этот вопрос, не могла привыкнуть.

– Афтершоки, – успокоила Света, – повторные толчки. Это нормально, так Эл сказал.

Подземные толчки усиливались. Земля под вагончиком подпрыгивала. Звякнули сложенные в коробке запасные лампы. Света увидела, как в одной из них вспыхнул люминофор. Кажется, об этом Элер тоже говорил – о странных явлениях перед землетрясением.

– Трясемся, но не сдаемся. – Света попыталась улыбнуться.

Они были одни. Остальные девчонки ушли гулять (запрет на вечерние прогулки за пределами стройпоезда – «чтобы Саратовскую область не позорили!» – отменили две недели назад), и слезливая тишина, повисшая в двухъярусном вагончике, впервые смутила Свету. Кольнула тревогой. «Почему Элер не пришел вчера?» Да, они не договаривались – зачем? Он ведь такой понятливый, такой предусмотрительный… Может, что-то случилось с сестрой, родителями?

Света выронила платок и поднесла ко рту ладонь. «Господи, а что, если…»

– Лиль? – сказала Света. – Помнишь ребят, с которыми наши мальчики в парке поцапались?

Лиля глянула на подругу покрасневшими глазами, кивнула. На столе подпрыгивала посуда, дребезжали столовые приборы, падали на пол сладкие абрикосы.

– Они ведь вчера встретиться условились, я по глазам Эла поняла… А вдруг…

– Да все с ними хорошо, – отмахнулась Лиля. – Ну, пару фингалов друг другу набили.

Толчки теряли силу. Смолкал гул подземного трактора. Ну, вот и все… Ничего страшного.

«Все будет хорошо», – так ей сказал Элер. Однако сердце Светы чувствовало: не все. Иначе пришел бы вчера или сегодня… Может, еще придет?

Она с неусидчивой надеждой посмотрела в окошко. На улице горел фонарь. Послышались шаги. За стеклом проплыло лицо. Радик!

Света вскочила с кровати. Значит, пришли! Значит, и вправду все хорошо!

В дверь постучали.

– Это они! – радостно сказала Света.

– Вот и забирай себе обоих, – буркнула Лиля, но тоже встала и подошла к зеркалу.

«Молодец, апельсинчик». Света направилась к двери, в которую методично стучал Радик или Элер. «Вот ведь не терпится», – улыбнулась она. Ей и самой не терпелось. Ее Гагарин вернулся и победил землетрясение.

От внутренностей стены исходило голубоватое свечение. Света обратила на это внимание, когда открывала замок.

– И ста лет не прошло… – сказала она, распахнув дверь, и осеклась.

На приставной деревянной лестнице стоял Радик. Он смотрел поверх головы Светы. В этом не было ничего странного, она давно привыкла к насмешкам о «росте Дюймовочки», даже мама любила пошутить по поводу большого выбора платьев в «Детском мире». Пугающая странность заключалась в глазах парня, безучастных, стеклянных, неживых. В его белом, как натровая известь, лице…

Света услышала протяжный грохот, идущий из-под земли. Над строительным городком взметнулась яркая вспышка сиреневого света.

– Что… что случилось? – слабым голосом спросила девушка, отступая вглубь вагончика, будто в дверном проеме стоял не Радик, а вестник смерти. – Что-то с Элером?

Радик шагнул внутрь. Его пустые глаза блеснули в свете лампы – белесые, с воспаленной каймой, свободные от человеческих мыслей. Со вздувшейся, словно у утопленника, фиолетовой шеи, свисали в сумрак улицы темные нити, живые водоросли. Кожа натянулась и казалась ужасно тонкой, воспаленной, лимфатические узлы выступали уродливыми буграми.