Год спустя Ташфин овладел Кордовой, затем Рондой и Севильей. Мухаммед был сослан. Потом пали Сарагоса и Валенсия. Упоенный своим могуществом, Ташфин послал войска даже на Балеарские острова, жители которых сдались без боя.

Но на этом завоевания мусульман закончились. Сначала пришлось сражаться против знаменитого и непобедимого Сида Кампеадора, а затем — и это было труднее всего — против соблазнов андалузской жизни. После смерти Ташфина Альморавиды предались роскоши и тем самым ускорили свое падение. Познав славу, они были вынуждены в дальнейшем вернуться в пустыню к своим стадам. Династия Альморавидов просуществовала лишь 92 года и насчитывала всего 6 правителей.

Последний из них, Исхак, был обезглавлен Абд ал-Мумином, первым правителем династии Альмохадов, выходцев из среды оседлых берберов Антиатласа.

Держава Альморавидов распалась. Теперь ветра Сахары засыпают песком следы их походов. Что осталось от Азуги, их древней столицы? Почти ничего, нынешнее население Адрара о ней и не знает. Крепостная стена, сложенная из необожженных кирпичей, в виде квадрата (каждая стена длиной 100 м), наполовину погребена под песком. Наибольший интерес для археолога представляют 20 прямоугольных бастионов, которые усиливают эту стену с внешней стороны. Они представляют собой самый ранний образец военной архитектуры Альморавидов (еще один обнаружен при недавних раскопках в Марракеше, в крепости Юсуфа бен Ташфина, построенной в 1062 г.).

Раймон Мони справедливо замечает, что крепостная стена в Азуги времен Альморавидов, как и развалины берберского города Аудагост, — самая старая мусульманская постройка в Мавритании.

Несмотря на тщательные поиски, мне не удалось найти в пальмовой роще другие постройки, относящиеся к той же эпохе. Я обнаружил лишь множество отесанных камней, часть которых, по всей вероятности, осталась от разрушенных домов. Теперь они разбросаны в "тикитах", круглых соломенных хижинах, где время от времени находят приют либо пастухи, перегоняющие стада верблюдов, либо люди, которые приходят в Атар собирать финики.

Вернувшись из Азуги, я сразу же отправился в противоположном направлении в поисках более древних археологических стоянок, относящихся к забытому периоду истории Мавританского Адрара. Точнее говоря, речь теперь пойдет о первобытной истории, ибо я имею в виду наскальную живопись доисламской эпохи, которая неизвестна современным маврам.

В начале 1949 г. экспедиция А. Вилье, а в марте 1951 г, экспедиция Р. Декейзера и А. Вилье обнаружили две доисторические стоянки с наскальной живописью, расположенные в долине уэда Сегелил, неподалеку от пальмовой рощи Хамдун в 25 км к югу от Атара. Наибольший интерес представляет та, что находится на левом берегу, на вершине нависшего над уэдом склона, покрытого обломками, но ниже уровня площадки, по которой проходит тропа. Это укрытие под скалой глубиной 4 м, подход к которому теперь затруднен из-за нагромождения мелких камней. Росписи довольно сильно пострадали от времени. На них изображены главным образом животные, напоминающие быков с горбом и с изогнутыми рогами, один муфлон и какие-то антропоморфные фигуры, которые не удалось идентифицировать, из-за того что они плохо сохранились.

Тем не менее Раймон Мони считает, что эти персонажи можно связать с таинственными бафурами, населявшими Адрар до появления берберов лемтуна. Это те самые бафуры, свирепые язычники-великаны, которые, согласно местным легендам, жили на месте современного Шингетти, обрабатывая поля и разводя скот, но не имея представления о финиковой пальме. Ее будто бы посадили люди лемтуна, изгнавшие бафуров из Адрapa и основавшие затем город Абуэйр в четырех км от современного Шингетти. Они заложили великолепную пальмовую рощу, которая ныне является «жемчужиной Уарана».

Надо сказать, что в Адраре бафурам приписывают все развалины, наскальные надписи, а также постройки, возведенные не мусульманами и не французами, о возрасте и происхождении которых ничего не известно.

Главная проблема заключается в том, чтобы определить, было ли это исчезнувшее доисламское население «черным», пришедшим с юга, или «белым» — с севера.

Существует множество противоречивых легенд. Возможно, что это были евреи из Суса, гетулы из Марокканской Сахары римской эпохи, фульбе, чернокожие сараколе или суданцы. Пока вопрос остается открытым.

Атар, крупный центр караванной торговли на транссахарской трассе Касабланка — Дакар, большой рынок, который на Сахарском Юге пришел на смену знаменитым рынкам в Валате и Томбукту. В настоящее время он задыхается из-за того, что закрыта марокканская граница. Атар страдает больше, чем остальные города Мавритании.

Его великолепные верблюды и красиво выделанные шкуры находили раньше сбыт в Гулимине и на других рынках Южного Марокко. Теперь многочисленные мавританские купцы, ведущие свои дела в этом крупном центре Адрара, с нетерпением ждут, когда на дороге, ведущей с севера, вновь покажутся колонны грузовиков, везущие изделия марокканских ремесленников: ковры, медные чеканные подносы, серебряные чайные сервизы, кожаные пуфы и ткани. Не следует забывать, что кочевники-мавры занимаются почти исключительно скотоводством, а ремесленные и промышленные товары поступают к ним от их великого северного соседа. Остановимся на основах мавританской экономики.

Мавры владеют приблизительно 100 тыс. верблюдов, 250 тыс. голов крупного рогатого скота, 2 млн. овец, 4 тыс. лошадей и свыше 50 тыс. ослов! Разведение таких огромных стад дает маврам возможность продавать в большом количестве масло, шкуры овец и коз, бычьи и верблюжьи кожи. Основная часть этих товаров всегда продавалась на рынках Южного Марокко и в меньших количествах — в Черной Африке. Рощи Адрара, Таганта, Хода и Ассаба, насчитывающие около 250 тыс. финиковых пальм (это немного), ежегодно дают от 3 до 4 тыс. т фиников. Их почти целиком потребляют местные жители, и уж во всяком случае в самой Мавритании. Большие насаждения камедных деревьев (Acacia Verek) дают 3 тыс. т камеди в год. На этом дереве листья появляются летом, а цветы осенью; семена его стручков — великолепный корм для верблюдов. Кроме того, кочевники используют камедь в медицинских целях: для очищения желчного пузыря, кишечника, желудка и для лечения желтухи. Прежде, в голодные годы, камедь прожигали, затем толкли и ели, смешав с маслом и сахаром.

Мавританским кочевникам приходится ежегодно приобретать у оседлых жителей побережий Южного Марокко или Сенегала по крайней мере 50 тыс. т проса, большое количество риса, пшеницы, ячменя, а также сахар и чай, которые они охотно потребляют. Правда, после провозглашения республики зеленый чай сюда доставляется непосредственно из Китая.

Красивый красный ковер, вышитые валики вдоль стен, белый серебряный чайник с набором разноцветных стаканчиков, медные подносы с огромным количество еды… вокруг сидят одетые в белое женщины, члены Женского союза Атара. Я получил приглашение на этот вечер.

В мусульманской стране мне редко доводилось вести такой свободный и откровенный разговор с женщинами, в большинстве своем замужними, как в Атаре… Речь шла о новой жизни и проблемах, возникших в результате эмансипации женщин. Это тем более знаменательно, что мавританки Адрара живут в седьмом святом, месте ислама, и следовательно находящемся в плену строгих религиозных и моральных традиций.

Моя хозяйка — супруга мэра города, активного члена Народной партии, который в тот вечер отсутствовал.

Несмотря на непредвиденный отъезд, он не закрыл двери своего дома и не отменил обед, устроенный женщинами в честь иностранного журналиста.

Две разные представительницы современной Мавритании предстали передо мною одновременно — председатель Союза и его генеральный секретарь. Первая дышала воздухом новой жизни; вторая же, закутанная в величественную малафу (просторное верхнее одеяние), была скована традициями и обычаями. Председатель, молодая и живая женщина, работала медицинской сестрой в больнице Атара. Она развелась с мужем и одна растила сына, которого обожала. Она говорила по-французски, но всем сердцем была предана арабской культуре и с нетерпением ждала открытия северных границ, чтобы познакомиться со «своими арабскими сестрами» в Марокко, Алжире и Тунисе. Она остро «чувствовала» личные, сердечные проблемы, волнующие молодых девушек. В противоположность ей секретарь говорила только по-арабски; она была старше и не решалась выражать свое мнение по вопросам, которые так или иначе касались двух запретных тем: мужчин и религии. Одна принадлежала чуть вырисовывающемуся будущему, другая прошлому.