«Настоящий моряк не должен бояться никакой, даже самой грязной работы, – думал Леша и вспоминал, как отец ему рассказывал, как также драил гальюн во время войны в Каспийском военноморском училище, – вот папа посмеялся бы, если бы узнал, чем я сейчас занимаюсь».

Время летело быстро. За окном начало уже темнеть, когда зашел мичман проверить приборку.

– Как у вас здесь, Морозов? Молодец, что хлорку нашли! Правильно! Унитазы вымыты хорошо и писсуары тоже. Умывальники тоже нормально. Теперь окна помойте и будем считать, что вы один наряд отработали. Завтра во время подготовки к экзамену будете с Хачатуровым и Гогоберидзе отрабатывать второй наряд. Объекты те же.

– Так у Хачатурова всего один наряд! – удивился Леша.

– Один так один!

Слезы выступили на глазах у Леши. Он рассчитывал, что мичман ему зачтет минимум два наряда за усердие. А получился только один. Спортивный костюм теперь пропал безвозвратно. Пятна хлорки разъедали руки, с которых даже слезала кожа.

Леша закончил мыть окна, когда в роту прибыл весь поток. С криками кандидаты побежали в кубрик и гальюн.

«Вот и все, – подумал Леша, – можно начинать приборку сначала».

– Поток, выходи строиться на ужин! – громко командовал мичман Светлов.

И его команды повторял высокий и тощий кандидат кавказец, стоявший у тумбочки дневальным.

– Привет гальюнным работникам! – прокричал шутливо, догоняя Лешу, Хачатуров, – грузину мичман добавил еще один наряд за просмотр телевизора вместо приборки! Теперь у него три!

Их догнал уже на выходе Гогобердидзе. Он весело улыбнулся Леше и Хачатурову.

– Давайте знакомиться! Меня зовут Анзор! Я из Тбилиси. У меня есть хорошее вино. Предлагаю вечером его выпить!

– Леша! – представился коротко Морозов, – я не буду пить. Отчислят.

– Саша! – пожал на бегу руку грузину Хачатуров, – я тоже пить не буду. Отчислят. Зачем нам это?

– Э, армян и русский! Это же не водка, а вино. У нас вино пьют даже дети. Такие трусы. Не курят, не пьют, по дэвушкам не ходят. Прямо вас надо медалями награждать!

Они выскочили с другими кандидатами на дорогу перед корпусом и заняли свои места в строю.

Какой-то грузин что-то спросил Анзора по-грузински и тот ответил тоже по-грузински. Они весело засмеялись. Несколько кандидатов, видимо, тоже грузин, поддержали их смех.

– Отставить смех! – скомандовал мичман, вышедший за последними кандидатами, – равняйсь! Смирно! Поток строевым с места – шагом марш!

По двору раздался дружный стук ботинок кандидатов.

– Левой, левой, левой! – громко командовал мичман, старясь, чтобы кандидаты шли в ногу, – на нас смотрит командование, и я хочу, чтобы вы ходили лучше других! – перекрикивал он стук ботинок.

Впереди у дороги стоял какой-то капитан 1-го ранга с сине-белой повязкой в синем кителе.

– Поток, смирно! – скомандовал мичман, – равнение на право!

Где-то за ними слышались шаги других марширующих потоков и команды «смирно». Дежурный капитан 1-го ранга остался где-то позади. Впереди был плац, на котором строились все потоки по номерам. В центре стоял оркестр, блестя своими инструментами и играл какой-то бравурный марш.

– Левой, левой, левой! – раздавались команды мичманов слева, справа, сзади и спереди.

Наконец они заняли свое место в общем строю всех потоков. Как поток, имеющий четвертый номер, они стояли в первом ряду четвертыми с начала.

Мичмана по очереди докладывали дежурному по училищу, стоявшему на небольшой тумбочке и обозревавшему все построение, как бы сверху. За его спиной были кусты и яблоневый сад.

Мичман Светлов громко скомандовал:

– Четвертый поток! Равняйсь! Смирно! – и строевым шагом подошел к дежурному по училищу и доложил, – товарищ капитан первого ранга! Четвертый поток для следования на ужин построен, отсутствующих нет! Старшина потока мичман Светлов.

– Вольно! – скомандовал дежурный по училищу.

И Светлов, повернувшийся к потоку, повторил команду.

Когда все командиры потоков доложили дежурному, тот громко скомандовал:

– Потоки, смирно! Для следования на ужин первый и десятый потоки прямо, второй третий, четвертый, пятый направо, шестой седьмой, восьмой, девятый налево! Первый и десятый потоки прямо шагом марш!

Заиграла какая-то незнакомая, но очень берущая за душу строевая музыка.

«Прощание славянки» – прошептал кто-то сзади.

Раздался дружный стук ботинок.

Где-то раздавались команды:

– Поток, смирно! Равнение направо! Равнение налево!

Грохотали ботинки кандидатов. Громко играл оркестр, и Леша в общем строю маршировал в столовую.

Над столовой висел огромный плакат Владимира Ильича Ленина в кепке, приложившего руку к козырьку. На плакате было написано «Верной дорогой идете, товарищи!»

Поток остановился перед дверью за другими потоками. Поочередно по шеренгам по очереди кандидаты впереди стоящих потоков забегали в столовую. Наконец пришла их очередь.

– Пошереножно в столовую бегом марш! – скомандовал мичман Светлов.

И первая шеренга, согнув руки в локтях, побежали в столовую. За ней вторая, третья и так далее.

В столовой их встречал дежурный по камбузу. Он спросил какой поток и, узнав, что четвертый, направил их в зал налево и сказал, чтобы занимали столы, начиная с первого. За столом Леша оказался за одним столом вместе с Сашей Хачатуровым и двумя азербайджанцами. Азербайджанцы о чем-то разговаривали громко на своем языке.

– Ты знаешь, Леша, мне не нравится в училище! Я, наверное, сам уйду! – вдруг сказал Хачатуров, – буду поступать в гражданский институт. Там не заставляют драить до блеска гальюны и кубрики. И шагать мне не нравится. Не мое это. Я могу убирать за собой, но за другими мне неинтересно.

– Как уйдешь? Даже не попробовав сдать один экзамен? – удивился Леша.

– А зачем сдавать и мучиться? Так уйду лучше сразу. Я не военный – это я понял.

– Вот призовут на флот на четыре года – сразу станешь военным! – сказал Леша, доедая первое.

– Рота, встать! – вдруг скомандовал мичман Светлов, уже успевший поесть. Все встали, Саша Хачатуров замешкался и сразу получил от мичмана наряд на работу.

«Хоть не один буду теперь ночью гальюны драить» – подумал Леша.

Азербайджанцы по-деловому набивали карманы оставшимся хлебом и котлетами своими и даже Леши и Саши.

– На выход по столам, начиная с первого! Бегом марш! – командовал мичман, – кто не успел поесть – значит опоздал, доберет завтра на завтраке! Столовая не место для болтовни!

Кандидаты, сидевшие за первыми столами, побежали на выход. Пришла очередь и их стола.

– Вот и еще одна причина, по которой я не хочу быть военным, – прошептал Леше на ухо бегущий рядом Хачатуров.

Вечером были вечерняя поверка (проверка наличия кандидатов в строю) и прогулка с песнями вокруг плаца. Во время поверки не досчитались в строю Гогобердидзе и еще пару грузин. Светлов отправил за ними в ротное помещение кого-то из кандидатов. Не нашли, и Светлов доложил об отсутствии в роте трех человек. Потом роты ходили друг за другом при свете фонарей и орали песни. Дежурный по училищу контролировал поверку и прогулку.

Наутро от потока отчислили Гогоберидзе и его двух друзей грузин, не вышедших не вечерню поверку. Оказывается, они, закрывшись в гальюне, пили какую-то чачу. Там их и нашел мичман Светлов, распевавших весело грузинские песни.

– Он русский и не любит грузин! – уходя, объяснил Леше Гогоберидзе, – хоть чемпионат мира по футболу посмотрю нормально.

Следующий день походил как две капли на первый. После строевых занятий Леша, Хачатуров, уже написавший рапорт на отчисление, и еще пара таких же кандидатов отправились отрабатывать один наряд на работу. После ужина отчислили Сашу Хачатурова. Он пришел попрощаться к Леше, долго тряс руку, дал свой адрес в Баку, говорил, что решил поступать в нефтяной институт дома.

Леша остался один. У него закололо в сердце – а, может, тоже отчислиться? Завтра экзамен по математике письменный, а он не знает ни одного человека в потоке. Нет, в лицо знает многих, но знает, что друзей здесь у него нет. Перед сном к Леше уже в трусах подошел высокий круглолицый парень с мощными бицепсами.