Мне девять месяцев. Я поглощаю свою маму: её внимание, мысли, силы, время. Ем её, пью её. Мама – это моё всё. Любовь младенца к матери – односторонняя, потребительская. Она лишь требует и пользует.

Я только учусь сидеть – это прогресс. Развитие по-прежнему притормаживает. Педиатр и медсестра, которые наблюдают моё взросление, подмечают, что вес слишком быстро увеличивается, а навыки слабы. Они не понимают почему. Но мне известна причина – слишком мало движения. Меня кормят и укладывают, кормят и укладывают. Я с таким режимом не соглашаюсь и громко кричу, чтобы мама взяла меня на руки, дала походить ножками, погладила. Вскоре концерт дочери начинает её утомлять, она злится, закрывает дверь в комнату и уходит.

Мама думает, что если часто носить ребёнка на руках, он вырастет капризным.

Потом я устаю плакать и засыпаю. Но тогда мне снятся сны, что мамы нет рядом, от испуга я вздрагиваю и просыпаюсь. Бывает сложно понять, где сон, а где реальность.

Меня радует, что теперь не медсестра навещает нас дома, а мы ходим в поликлинику, это целое приключение. Я встречаюсь там со многими людьми! Даже не знала, что их бывает так много. Они все в разноцветных одеждах. Оказывается, в мире так много красивых цветов, людей и малышей!

Потом тётя врач со мной играет, берёт меня на руки, трогает мои складочки, сажает к себе на колени. Это всё для меня одной! И никто не войдёт в кабинет, пока мы играем. Какое счастье!

Вот только взвешиваться мне не нравится, потому что весы холодные, чувствую их холод даже через пелёнку.

Сегодня, как и всегда после поликлиники, мама меня покормила и уложила спать. Сама же села писать письмо сестре Марии. «Интересно, что она пишет?» – подумала я, зевая. Мама запечатала письмо и наклеила марку, аккуратно облизав её перед этим. Жаль, что я не умею читать. Утром мы пойдём на почту, а это значит, что нас ждёт интересная прогулка.

Наступило утро. Меня разбудили крики – бабушка кричала на маму, говорила, что вся квартира стала влажной от моих пелёнок. Я испугалась и заплакала. Мама резким движением достала меня из кроватки и начала кормить, а бабушка, громко хлопнув дверью, ушла на базар.

Сейчас молоко невкусное, потому что злое. Я уже знаю много вкусов маминого молока. Знаю вкус грусти, вкус слёз, вкус мести. Вкус облегчения, когда мама проверила деньги на билет и поняла, что мы всё ближе к мечте. Ещё есть вкус надежды и вкус обиды. Сегодняшний вкус мне знаком – от него я буду беспокойной.

Вы не представляете, кто приехал к нам в гости! Мамина сестра и её муж. Боже, зачем же они приехали? Бабушка будет очень недовольна. Хорошо, что её пока нет дома. Мама отлично изучила бабушкино расписание и знает, что два часа её точно можно не ждать.

Это была не такая встреча, когда люди живут в разных городах и ездят друг к другу в гости. Не было ни объятий, ни долгих разговоров, ни чая с угощениями.

Прямо с порога началась какая-то суматоха.

Мама в спешке собирала мои вещи и укладывала их в чемодан. Все, кроме дяди Миши, паниковали.

Стойте! Почему вещи только мои? А мама? А как же мамины вещи? Подождите, мамины вещи тоже нужно положить в чемодан, я ведь не могу остаться без мамы. Ребенок не может жить отдельно от мамы.

От резких движений сестёр и непонимания происходящего я начала плакать, из-за чего раздражение взрослых нарастало ещё больше. Но я не могла остановить свой страх. Сквозь мой плач никто никого не слышал. Тётя Мария не выдержала и заплакала следом. Мама, не прекращая сборов, тихо утирала слёзы.

– Ну, чего вы тут клей разводите! Это не поможет. Положили смесь для питания девке? Нам надо спешить, поезд скоро.

– Положила, – с грустным вздохом ответила мама.

– Всё, я застёгиваю чемодан, – отрезал дядя.

Творится действительно что-то странное, не понимаю что именно.

Тётя берёт меня на руки, мама смотрит красными от слёз глазами, дядя Миша хватает чемодан. Мы уходим.

Мы уходим, понимаете? А мама остается дома!

Этого не может быть. Наверное, это снова страшный сон.

Почему я никак не могу проснуться?

Когда мы с тётей и дядей ехали в поезде, я поняла, что это не сон.

Оказывается, в том письме своей сестре мама написала, что не планирует брать меня с собой обратно. Писала, что, если они не приедут за мной, то оформит меня в детский дом. Возможно, потом заберёт, когда всё наладится. Но не сейчас. У тёти Марии с дядей Мишей есть свой ребёнок. Чтобы отправиться в такой долгий путь вдвоём, им пришлось попросить на работе недельный отпуск за свой счёт. Плюс занять денег на билеты и пристроить свою дочь на время к друзьям. Они не могли позволить, чтобы их племянница осталась в детдоме так далеко от своих родных – посовещались и решили приехать за мной.

От всех этих новостей мне стало не по себе. Я хныкала и пищала всю дорогу, а соседи по вагону мечтали об одном – чтобы мы поскорее сошли и они смогли бы поспать в тишине. Каждый из нас – тётя, дядя и я – думали о чём-то своём. Тётя – о том, чтобы меня не продуло в поезде, чтобы я не заболела от стресса. Дядя – о том, как бы эта история не вышла им боком. Ведь, что бы там ни было, ребёнок – это не собственность одного родителя. У ребёнка есть мать и отец, а у каждого из них – права на ребёнка. Дядя обдумывал варианты на случай, если что-то пойдёт не по плану.

Меня в том вагоне терзали разные мысли. Одна была самой сильной – как снова оказаться возле мамы. Всё равно, где жить и какими будут условия. Мне просто жизненно необходима была моя мама. Я хотела непрекращающимся рёвом вернуть её, выпросить, вымолить, выплакать. Когда слёз не осталось, плач уменьшился, вскоре он стал похож на скуление и позже совсем стих.

В те минуты я хотела перестать чувствовать. Чтобы все мои терзания остыли, стали холодными и равнодушными, как этот поезд.

Потому что поезду не было больно. У него нет страданий, только предназначение. Он то набирал обороты, то останавливался на перронах, то снова стучал на стыке рельс: чух-чух, чух-чух, чух-чух.

Начинался новый этап моей интересной жизни. Я не знала, каким он будет и что ждёт впереди, но твёрдо усвоила несколько моментов:

1. Мама – это может быть не навсегда.

2. Ребёнок и мама могут быть не вместе.

3. Иногда быть бесчувственной – спасение.

В этом сером поезде моя любовь заболела.

Уже месяц мы с тётей, дядей и моей двоюродной сестрой живём в семейном общежитии. Здесь всегда что-то происходит. То дети в коридоре сцепятся из-за игрушки, и взрослым приходится разбирать своих крикунов по комнатам. То соседка придёт за стаканом муки или мужики зовут дядю курить на улицу, то знакомая подсунет своего отпрыска на два часа – некому присмотреть.

Меня здесь не обижают, но очень хочется к маме. Всё время думаю – как она там, приедет ли ко мне, сколько ещё ждать, а вдруг она совсем про меня забыла. Неизвестность, как занесённый над головой меч: прямого вреда не наносит, но и успокоиться не даёт. Вот если бы кто-нибудь мог обнадёжить, сказав: «Потерпи ещё недельку или месяц, мама обязательно придёт». А то я всё жду, жду. Вдруг это напрасно.

Пребывая в постоянной готовности к встрече и прислушиваясь к голосам за дверью, однажды я услышала тот долгожданный голос. Я не спутала бы его ни с одним другим, это была та длина волны, которую я уловила, даже если были бы сломаны все мои внутренние приборы. Это точно была мама. За дверью она с кем-то поздоровалась, я затаила дыхание, чтобы не упустить этот звук. Ещё несколько шагов, стук в дверь и вот мама осторожно заглянула в комнату.

В нашем общежитии двери в комнаты редко закрывались, только если кто-то спал с ночной смены или уходил на работу.

Мы с сестрой сидели в её бывшей кроватке с прутьями и играли. Прутья не позволяли выпасть ребёнку из кровати, что очень одобрялось взрослыми. Тогда они могли спокойно заняться делами.