Тогда от страха я спряталась в один из старых шкафчиков, которые раньше стояли у нас в раздевалке. Закрылась изнутри, и мне стало спокойнее, я почувствовала себя защищённой.

Потом меня, конечно, выпустили. После освобождения я долго не могла смотреть на свет и щурилась из-за долгого нахождения в тёмном помещении.

Сколько времени я там провела – неизвестно, но казалось, что прошёл целый день.

Второго воспитателя зовут Ольга Сергеевна. Я долго не могла запомнить её отчество, но потом поняла, что оно похоже на слово «серьги». Вообще, это прекрасный способ запомнить всё, что угодно – искать ассоциации к словам. Можно даже целое стихотворение записать для себя всевозможными символами и быстро выучить его наизусть. Наш мозг видит не буквы, соединённые в слова, он притягивает образы к этим словам. Если попросить десятерых человек представить чашку с чаем, то не будет ни одного похожего образа. У кого-то чашка окажется изящной, с золотой каёмкой. У другого – чисто-белая, а у третьего это будет большой бокал. В одном образе чай будет чёрным и крепким, с чаинками. В другом – лёгкий, с мятой и листом смородины. Каждый представит себе образ, согласно своему опыту.

Вот и для меня отчество «Сергеевна» – это про серьги. Серьги мне очень нравятся, всегда рассматриваю их у мамы в ушах. Они бывают красные, зелёные, золотые, длинные и короткие. А ещё у мамы есть серьги в виде ножниц. Когда она их вдевает в уши, кажется, что эти маленькие ножницы прокалывают уши насквозь. Но мама говорит, что это такой фокус и что ей совсем не больно. Когда я вырасту, обязательно куплю себе такие же.

Я ещё маленькая, поэтому рано носить серьги, но я видела, как другие девочки примеряли серёжки от тополя, когда тот их скидывал в начале лета. Попробую найти самые длинные тополиные серьги в следующем году.

Так вот, Ольга Сергеевна совсем не такая, как Галина Ивановна. Она любит юбки и платья «в пол», заплетает свои соломенные волосы в длинную косу и всегда улыбается. Она любит всех детей и никого не ставит в угол. Тем, кто слушается или хорошо ест, она в первую очередь даёт драже перед тихим часом. Потом все должны открыть рты и показать, что от витаминки не осталось и следа. Потому что оставлять их на тихий час во рту опасно – можно подавиться.

Меня Ольга Сергеевна гладит по голове и может даже поцеловать, когда я соберу красочный узор из мозаики. Это необычно, потому что даже мама меня не целует. Я так радуюсь её доброте, что иногда крепко обнимаю. Утром, когда прихожу в детский сад и вижу, что она дежурит, мне сразу становится спокойно.

Если мама задерживается на работе, Ольга Сергеевна не злится. Она расспрашивает меня про семью, про то, кто сегодня первый толкнул Владика, понравился ли мне манный пудинг и остальное. Потом приходит мама, извиняется, мы в спешке одеваемся и идём домой.

Мне не очень нравится, когда меня из садика забирает мама, потому что она всегда уставшая и не любит разговаривать. Мне же непременно хочется поговорить с ней. Узнать, почему голуби толстые, а воробьи – нет? Почему нельзя шлёпать по лужам? Почему зимой запрещено есть мороженое на улице и всё-всё-всё.

Когда приходит дядя Дима, это совсем другое дело!

Он строит рожицы и смешит, пока я одеваюсь. Не ругает, что я испачкалась на прогулке и у него всегда хорошее настроение. От него часто пахнет каким-то странным виноградным одеколоном.

На выходе он сажает меня на плечи, и мы идём так до дома. Вернее он идёт, а я гордо восседаю на его плечах и держусь за густую шевелюру. Когда он начинает наклоняться вперёд, притворяясь, что мы падаем, я кричу и смеюсь одновременно.

Прохожие недоверчиво гладят на нас, а мне совсем не страшно. Я же знаю, что взрослые не могут падать – у них всё под контролем.

Дома мама ругает дядю Диму. Говорит, что нас слишком долго не было, что ему не должны были отдавать ребёнка, что у меня с ноги потерялся ботинок и теперь нужно покупать новые.

В такие вечера меня загоняют спать раньше обычного, но я долго слышу громкие выкрикивания мамы и обещания дяди Димы, что это больше не повторится.

В шестнадцать до меня дойдёт, что дядя Дима приходил в детский сад в пьяном виде, поэтому мама ругалась. Прохожие смотрели на нас с тревогой, понимая, чем такие забавы могут обернуться. От него пахло не «виноградным одеколоном», а винным амбре, а когда мне казалось, что мы падали, это не было шуткой.

Но это всё потом, а пока я от души радовалась весёлому времени.

Дети весьма «близоруки» и не умеют оценивать происходящее в перспективе. У них всё важное должно произойти сегодня. Сегодня хочу не спать до утра, сегодня хочу съесть килограмм конфет – и какая разница, что завтра? Главное, сегодня мне радостно. Даже если бы мне сказали, что друг мамы нетрезв и что идти с ним домой небезопасно, вряд ли я стала бы осторожней, ведь сегодня было так весело.

В выходные не нужно было идти в сад и на работу, можно было поспать подольше – так говорили взрослые. Но мне никогда не хотелось спать дольше. Да и зачем, если ещё столько неизведанного? Мы с сестрой Лизой и детьми из соседних комнат любили путешествовать по общежитию. Так как мама Лизы работала комендантом, нашей компании разрешалось немного больше, чем всем остальным.

Однажды, пока взрослые готовили обед на общей кухне, мы пошли в холл общежития. Там были составлены друг на друга старые основания кроватей с сеткой. Сеток сначала было две, потом добавились ещё и, в конце концов, они возвышались почти до самого потолка. Мы просили наших мам разрешить попрыгать на них, ведь это так увлекательно – почти, как в цирке. Нам не разрешалось к ним подходить, говорили, что это очень травмоопасно, но сегодня разрешение было получено. Наперегонки мы ринулись к этим сеткам, замедляя друг друга и хватая за подол платья. Когда пришли, стало ясно – почему нам разрешили. Основания были составлены одной башней и дотягивались до самого верха так, что попрыгать на них не было ни какой возможности. Сначала мы расстроились, но потом решили хотя бы попробовать.

Дежурившая внизу женщина хмуро посмотрела на нас и спросила: «Малышня, где ваши родители? Знают ли они, чем вы тут занимаетесь?»

Мы ответили, что мамы в курсе, тогда женщина потеряла к нам интерес и уткнулась в газету, как прежде, а мы начали ползать по кроватям, как по скалам.

Родители двоих друзей, прознав про это занятие, сразу забрали своих домой. Остались мы с сестрой. Лиза, как всегда, хотела быть первой. Я тоже хотела первой забраться на самый верх и стала быстро карабкаться и цепляться за металлическую сетку пальцами. Но всё же сестра проворнее, она заметно опережала.

Вскоре она оказалась под самым потолком и выше было не забраться. Так как я приближалась, Лиза начала наступать ногами мне на пальцы, чтобы заставить отступить. Но я тоже хотела увидеть холл с такой высоты и продолжала отстаивать свой подъём.

В какой-то момент я посмотрела вниз и подумала: «Надо же, как высоко. А что будет, если не удержусь?»

В тот же момент я ощутила сильнейшую боль в руке, потому что сестра надавила со всей силы на мои пальцы. Я больше не могла держаться, отпустила руку и полетела вниз.

Это произошло за секунду – хлоп и тишина. Я слышала только хлопок от своего тела, когда оно приземлилось на кафельный пол. Следом появился монотонный звон в ушах.

Казалось странным, но я не чувствовала боли. Её не было ни на одном участке тела. Наверное, так организм защищает хозяина от паники, которая в стрессовой ситуации только усугубит положение. Наверняка вы знаете – когда мы испытываем сильную боль, думать о чём-то другом весьма сложно.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.