Весь следующий за этой ночью день вплоть до наступления вечерних сумерек я провел за описанием предшествовавшего вечера. Сидя за столом в комнате, выглянул через косой люк окна и увидел, за отваливающимся карнизом крыши, фрагмент глинистого двора дома, ограниченный кучей дров, поленницей, кучей камней и сараем. Во влажно-фиолетовых бороздах поля за плугом, что тянула лошадь, плелся батрак, а над вспаханной землей кружила ворона, в которой я, из-за исторгнутого ею отрывистого карканья, которое я, как я теперь понимаю, уже слышал сегодня во время письма, предположил ту же ворону, скорбное карканье которой я слышал два дня назад, когда только начал делать записи. Небо над лесом за полями за пашущим батраком пламенно-кроваво-красное; тень батрака, плуга и лошади тянется вдаль волнами по бороздам поля, окруженная тенью вороны; сине-черная тень дома лежит на поленнице, сарае и куче камней, рядом тянется длинной узкой полосой тень нужника, а исполинская тень сарая проливается, с далеко выступающей за ее пределы тенью человеческой фигуры, по полям. Отбрасывающий тень человек на крыше сарая это отец, который, крепко уперев ноги в конек крыши, смотрит в подзорную трубу в направлении дороги через поле, не обращая внимания на многократно повторяющийся и отражающийся от стены сарая крик, по всей видимости, высунувшейся из окна комнаты семьи матери: ведь ведь рано рано еще еще, долго еще долго еще, пока назад пока назад. Ход времени я отмечаю по смене окраски неба от пылающего алого до ржавого бурого и по растущей по земле поля и все больше расплывающейся по контуру тени. Затем в течение нескольких секунд (поскольку Солнце скрылось за горизонтом) тени чернилами расплылись по земле; батрак по колени погрузился во мрак, красновато сияло лишь его лицо, а по стене сарая, крыша которого еще отражала остатки солнечного света, поползла вверх тьма; затем погасло и лицо батрака, а после — крыша сарая, дольше всего в солнечном свете держалось лицо отца и отражающий винт на подзорной трубе, пока и лицо отца не поблекло и все не покрыла одна глухая тень, тень земли. Отец вытянул руку, повернулся к дому, указывая рукой в направлении дороги через поле, и крикнул, возможно, матери, которую, вероятно, еще видел в окне: едет, карета, карета едет. Я открыл люк окна и высунулся наружу и увидел далеко на дороге через поле, как по ней медленно приближалось что-то темное, постепенно обретая форму запряженной лошадью кареты.

Как обычно при приближении кареты, издалека послышался звук рожка кучера и гости, за исключением доктора, который остался стоять на пороге двери кухни, вышли во двор и собрались на обочине дороги, чтобы, вместе с хозяйкой и батраком, которые оба, как обычно при приближении кареты, откладывали какую бы то ни было работу и выходили на обочину дороги вместе ожидать прибытия кареты. Из сгущающейся темноты появилась лошадь, она приближалась к нам не галопом и не рысью, но размеренно ступая, а за ней — покачивающаяся карета с силуэтом кучера высоко на козлах, скорость хода кареты находилась в точном соответствии с уплотнением надвигавшейся тьмы, так что карета остановившись была бы поглощена тьмой, но поскольку карета двигалась вперед, степень усиления тьмы уравновешивалась степенью приближения кареты к цели, но все-таки, именно из-за уплотнявшейся тьмы, карета пребывала в неизменной расплывчатости, так что когда карета, наконец, прибыла, она лишь увеличилась в размере, но так же, как и все время прежде, истлевала, погруженная в дымку глубоких сумерек. Миг, когда кучер натянул поводья и, щелкнув языком, придержал лошадь, отстоит от настоящего на три дня и три ночи назад, три дня и три ночи, в течение которых я из-за охватившего меня равнодушия не мог продолжать вести заметки, да и теперь это удается мне лишь с трудом и я в любой миг готов прерваться или вовсе навсегда отказаться от намерения описать прибытие кареты и последовавшие за этим события. После отстоящего от настоящего на три дня и три ночи мига, когда лошадь остановилась, кучер спустился с козел, в знак приветствия пожал хозяйке руку, помахал в знак приветствия батраку рукой, и кивнул в знак приветствия нам, всем остальным, кроме доктора, которого не разглядел на фоне двери. Он был одет в широкое кожаное пальто, а на голове у него была широкополая фетровая шляпа, за лентой которой торчала пара пегих перьев куропатки. Ноги его были обуты в начищенные сапоги коричневой кожи, он слегка покачивался при ходьбе. Рожок у него висел на ремне через плечо. Отец и мать открыли дверь кареты, глубоко наклонились внутрь, выпрямились и, покачивая головами, зашли обратно в дом. Батрак тоже заглянул внутрь кареты, глубоко засунул внутрь руки и вытащил наружу мешок, который, судя по форме, был набит углем. Он также мог быть полон картофеля, но это было практически исключено, так как к хозяйству относилось поле картофеля и по этой причине в заказах на картофель из города не было нужды. Согнув колени, батрак подставил под мешок спину, поднял руки выше плеч, завел их за плечи, схватил мешок, уперся ногами, нагнулся и взвалил мешок на спину и пошел к лестнице кухни, мимо лестницы кухни к лестнице подвала, спустился по лестнице подвала к двери подвала, которую распахнул ударом ноги. Кучер тоже заглянул в карету и вытащил оттуда мешок, повернулся к мешку спиной, согнул колени, уперся обутыми в скрипящие кожаные сапоги ногами, поднятыми руками взвалил мешок на спину и понес, нагнувшись, за батраком в подвал. Батрак зажег в подвале свет, и широкий черный силуэт кучера вошел в световую шахту прохода в подвал. Звук, возникший в глубине подвала от падения на пол мешка батрака, подтвердил мое предположение, что мешок содержал уголь. От упавшего на пол мешка кучера возник такой же звук, кроме того я собственными глазами, поскольку последовал за кучером, мог убедиться, что из мешков в огороженный досками закут посыпался именно уголь. Батрак повернулся, складывая пустой мешок, к двери подвала, подошел к двери подвала и вышел за дверь, поднялся по лестнице и пересек двор, прошел мимо лестницы кухни, а кучер, также складывая мешок, последовал за батраком; снаружи были слышны голоса и шаги, которые указывали на то, что хозяйка и постояльцы вернулись в дом. Снова появился батрак с полным мешком на спине, мешком, который он вытряхнул в огороженный досками закут и который, сложив, отнес назад, встретив при этом кучера, который также снова нес на спине новый мешок, новый полный мешок, который он, как и батрак, опорожнил, сложил и отнес назад, встретив при этом батрака, который снова нес на спине полный мешок, полный мешок, который также был опорожнен, сложен и отнесен назад, при этом снова появился кучер с мешком на спине, мешком, содержимое которого было вытряхнуто на кучу угля в отгороженном досками закуте, мешком, который также был сложен и отнесен назад, как и мешок батрака, с которым тот появился снова, и, как и следующий мешок кучера и следующий мешок батрака, и все следующие мешки, счет которым я потерял. Чего я ввиду значительного числа мешков и объема возникшей кучи угля не понимал, было то, как все эти полные угля мешки поместились в, на первый взгляд, не полностью загруженной карете, и после того как я несколько раз для сравнения объемов пространства прошел от кареты до кучи угля в подвале и обратно, это стало мне лишь ещё непонятнее. Возможно, мешки были водружены и на крышу кареты, однако кучер, которого я об этом спросил, отрицал это; причин врать мне у него не было; кроме того, это совершенно точно бросилось бы мне в глаза по прибытии кареты и, в этом случае, с грузом из мешков за ним, силуэт кучера не мог бы вырисовываться над каретой с той отчетливостью, какую я отметил по мере приближения кареты. Во время приема пищи, когда кучер занял свободное место слева от меня, я вновь обратился к нему с вопросом: не считаете ли вы, кучер, что возникшая в подвале куча угля куда больше, чем внутреннее пространство кареты, и как вы себе это объясняете; на что он, не отрывая взгляда от основательно нагруженной картофелем и брюквой ложки, ответил: просто обман зрения. Неудовлетворенный его ответом, я повернулся к батраку и спросил его: не обратили ли вы, батрак, внимания на то, что количество угля в подвале больше, чем могло бы поместиться внутри кареты; на что он, перемалывая во рту картофель и брюкву, ответил: в мешках плотнее, в куче свободнее, неудивительно. Но и это, несмотря даже на то, что и слова кучера, и слова батрака содержали в себе нечто, что могло соответствовать правде, не показалось мне достаточным объяснением; и сегодня, три дня и три ночи спустя, я все еще не нашел объяснения для непропорционально большого различия между объемом пространства, которое мог занимать уголь в карете, и размером помещения, которое занимал уголь в подвале. Тяжело борясь с усталостью и с желанием отложить карандаш прекратить эти заметки, я думаю об отстоящем на три дня и три ночи назад вечере и продолжаю описание воспоминания, наступает уже четвертая ночь после того, как был закончен тот ужин и я оставил собравшихся в сенях гостей, четвертая ночь после вечера, когда кучер, после того как мы разошлись из сеней по комнатам, последовал за хозяйкой, относившей стаканы из-под кофе в кухню и ставившей их в мойку, в кухню и остался там с ней, что я, высунувшись из окна и вдыхая ночной воздух, понял по падавшим из окна кухни на двор теням. Они отбрасывали тени из-за источника света посреди кухни, как я рассчитал, это могла быть подвесная регулируемая по высоте люстра, и, учитывая расположение теней, она была опущена, вероятно, для лучшего освещения пола, который собиралась вымыть хозяйка, примерно до уровня груди; так что я отчетливо видел над тенью подоконника тень кофейника, а в стороне, примерно на том же месте, на котором сидела во время приема пищи хозяйка, склонялась над столом тень хозяйки с вытянутой рукой, которая бралась за тень кофейника. Выступив из глубины кухни, рядом с тенью хозяйки и над тенью края стола, которая находилась на одном уровне с тенью подоконника, легла тень кучера; тень его рук протянулась до тени руки хозяйки и слилась с нею, тень другой руки хозяйки также протянулась к сгустку теней рук, после чего тень тела хозяйки приблизилась к тени тела кучера и слилась с нею. Из бесформенных очертаний плотных теней тел поднималась тень поднятой руки хозяйки, которая держала кофейник. Тень кофейника качалась из стороны в сторону, тени тел также покачивались из стороны в сторону, иногда над сгустком теней тел проступали слипшиеся профилями тени голов. После резкого движения тел в сторону тень кофейника отделилась от тени руки и упала; тени тел на несколько секунд разъединились, показалось наклонившееся над столом тело хозяйки с изгибающейся линией груди, выпрямившись, показалась высокая тень кучера, размахивая руками, словно крыльями, сбрасывая с себя массив тени пальто. После того, как тень пальто соскользнула с тени тела кучера, тень тела кучера вновь бросилась вперед и тень тела хозяйки метнулась ей навстречу, при этом тени рук хозяйки проникли в тень тела кучера, вышли за ее пределы и объяли ее, а тени рук кучера ввинтились в тень тела хозяйки и объяли ее. Рвущими, дергающими движениями тени тел придвинулись к середине тени подоконника и края стола; тени согнутых в коленях ног спиной лежащей на столе хозяйки выступали над ползущей вперед тенью кучера, а тень стоящего на коленях кучера поднималась над тенью живота хозяйки. Тени рук кучера проникли в тень юбки хозяйки, тень юбки соскользнула и тень нижней части тела кучера зарылась в тень оголившихся бедер хозяйки. Тень руки кучера согнулась к тени нижней части его тела и вытащила продолговатую тень, которая по форме и положению соответствовала его половому инструменту; эту воспрявшую тень, когда тени ног хозяйки легли высоко на тени плеч кучера, он вставил в тяжелую, упругую тень нижней части тела хозяйки. Тень нижней части тела кучера начала опускаться и подниматься в нарастающем ритме над танцующей тенью тела хозяйки, тогда как тени голов кучера и хозяйки вцепились друг в друга профилями. Наконец тень тела хозяйки изогнулась, а тень тела кучера со всей силой погрузилась в тень тела хозяйки, после чего тени тел, перетекая друг в друга, опали и растянувшись остались лежать на тени стола, поднимаясь и опадая. Через некоторое время тень кучера отделилась от тени хозяйки, и распрямилась, тень хозяйки тоже распрямилась, и по следующим движениям теней я видел, что как кучер, так и хозяйка встали со стола и отошли в глубину кухни, где их действия были от меня скрыты. Немного погодя после того, как они поднялись и отошли от стола, я услышал, как открывается дверь кухни, а затем увидел, как кучер и хозяйка спускаются по лестнице кухни и идут через двор к карете. Карету в темноте разглядеть было нельзя, только по звукам я мог сделать вывод, что кучер снаряжал карету и лошадь в обратный путь, а вскоре раздался скрип колес и оглоблей и лязг сбруи, а также звук удаляющихся по дороге шагов лошади; звук шагов лошади, как и скрип колес и громыхание кареты удалялись, пока полностью не растворились в ночной тишине. То, что лошадь после долгой дороги, которая заняла большую часть дня и которую она проделала с грузом угля, в тот же день должна была проделать тот же путь в следующую сразу за этим днем ночь, заставило меня задуматься так что в ту, отстоящую от настоящего на три дня и три ночи, ночь я так и не смог уснуть