— А я могу не сдавать экзамен? — загорелась я.

— Не можешь,— отрезала тётя, поставив точку в вопросе про танцы и экзамены.

Бальные танцы мне преподавал сухенький, высокий старичок, похожий на сучкастую веточку, как и Вилесса Владиславовна, в прошлом наставник принцессы польской, а также один из лучших танцмейстеров Империи. Я обоснованно полагала, что тётя решила свести количество моих конфликтов с педагогами к минимуму благодаря их возрасту. Нет, никто из наставников и репетиров не грозил развалиться вот прям сейчас, но когда этот самый наставник или репетитор почти на полстолетия тебя старше и видел, а то и участвовал в том, о чём ты сейчас в учебниках читаешь, поневоле приходится сдерживать душевные порывы.

— Вы, милочка, уж очень напряжены. Прошло то время, когда я для юных девиц мог представлять какую-то угрозу в плане чести и добродетели. А вы от меня отодвинулись? Возникает ощущение, что во мне опять двадцать, и вас маменька заругает за то, что вы на наставника смотрели слишком долго. — скрипуче рассмеялся Христофор Лицинович, в чертах которого просматривалось нечто ханьское. Вот верю, что в его двадцать маменьки его подопечных вполне могли бранить за то, что они на наставника смотрят долго. Тьфу, привязалось же.

— Я боюсь, вы у меня под рукой развалитесь просто. — Призналась я.

— Это, милочка вы зря, — Христофор Лицинович снова скрипуче рассмеялся, он вообще похохотать любил. — Я в танцах многим молодым фору дам. Партнёру своему надо доверять. Вот вы боитесь и вся деревянная-деревянная. А танцы — это про пластику.

— Пластика — это не про меня, — недовольно буркнула в сторону, надеясь, что старичок глуховат и не услышит. — Мне бы просто запомнить все эти па, и что за чем идет.

— Нет-нет, милочка, — Христофор Лицинович демонстративно закатил глаза, — Разумеется, важно запомнить фигуры и шаги, но важнее их чувствовать. Вы рациональны как математик, решающий уравнение. Шаг туда, шаг сюда, поворот, присесть. Вы напряжены и расстроены, вы не смотрите на партнёра. А танцы — это чувство, это кокетство, это «ах, меня маменька заругает». Воплощение чувственного удовольствия. Расслабьтесь. Вилесса Всеволодовна, душенька, не откажите в просьбе старого ловеласа.

Моя наставница в этикете играла и роль дуэньи. Вилесса Всеволодовна закатила глаза, но приглашение приняла.

И вот тогда я в принципе начала понимать, о чём говорил старый ловелас. Это было настолько легко, настолько естественно. Они не думали о шагах или поворотах. Для двух кружащихся в вальсе старичков все фигуры сложного танца были так же естественны, как дыхание. Танец заиграл новыми красками. Каждый жест, каждый взгляд, всё было гармонично, всё дышало чувствами и эмоциями. То, что я не понимала, начинало приоткрывать свою завесу. И про «смотреть на партнёра» я тоже поняла.

— Мира, — обратилась ко мне Вилесса Влсеволодовна,— Обрати внимание. Танцевать порой приходится и с теми партнёрами, которые тебе неприятны. Дать понять им, что ты танцуешь по необходимости — дурной тон. На балах принято быть весёлой и приятной независимо от твоего внутреннего состояния.

— Вилесса Всеволодовна, душенька, вы разбиваете моё нежное сердце, — закатил глаза в ответ на тираду моей наставницы Христофор Лицинович.

— Милый друг, — Вилесса Владиславовна искривила губы в легкой улыбке— Я была уверена, что ваше сердце вы отдали прекрасной Юлии в шестьдесят восьмом году, или Анжелике в семьдесят третьем. Боже, вы так часто его отдавали, что я была уверена, что оно уже давно в чужих нежных и надёжных руках, поэтому не боялась его разбить.

— Ваша память остра так же, как и ваш язычок…

Ну а пока они препираются, можно тихонько улизнуть и заняться чем-нибудь ещё.

— Милочка, куда же вы, мы с вами не закончили.— Раздался мне в спину, когда я уже почти закрыла дверь танцевального зала, голос Христофора Лициновича. Не успела. Я уже говорила, что танцы это немного не мое?

Ещё один предмет, который требовал моего пристального внимания — генеалогия клана Огневых. Неприятным для меня моментом оказалось то, что эту самую генеалогию надо знать. Боковые линии до седьмого колена, прямые до отца основателя. Выделить под знакомство с родственниками отдельный урок с отдельным репетитором не получилось, поэтому, как правило, этим я занималась по вечерам в свободное от учёбы и факультативных занятий время, под бдительным присмотром Анастасии Фёдоровны. Проходили эти уроки в гостиной, да и уроками это было сложно назвать. Просто однажды мне вручили книжный том толщиной примерно в два пальца и сказали: Это надо выучить. На мой несколько недоумённый взгляд тётушка усмехнулась так, как умеет только она одна, и уточнила:

— Желательно наизусть.

Мои закатившиеся к потолку глаза естественно, были проигнорированы. Тётя, как мне казалось, обладала уникальной способностью заставлять меня делать то, что я не хочу, так, чтобы я не сильно возмущалась. И что можно сказать? Генеалогия — это действительно было зло. Понять кто, кому, кем приходится, было нереально, приходилось зазубривать вместе с регалиями, титулами и почестями. А их, регалий и почестей, было много. Огневы клан, близко связанный с армией, многие либо служили, либо служат, либо планируют служить. Очень немногие главы клана, например, мой биологический отец, занимали гражданские должности. Честно говоря, я была уверена, что должность генерал-адъютант — военная, ан нет, оказалось, она ещё и свитская. И Игнат Игоревич Огнев служил в свите при фельдмаршале, занимался делопроизводством. В любом случае был связан с армией. И в отставку вышел буквально пару лет назад, вернувшись из шумной столицы в родной город, где была условная база клана.

— А как же «все Огневы учатся в гимназии» — не выдержала я, отвлёкшись от попытки выучить, кем приходилась Мария Фёдоровна Огнева, в девичестве Лихатова, моему деду, Игорю Савельевичу — то ли троюродной тёткой по материнской линии, то ли четвероюродной племянницей.

— Что б ты знала, возмутительница спокойствия, — Тётушка оторвалась от чтения каких-то, несомненно, важных документов из благотворительного фонда, которым ведала уже много лет, — Гимназии святой Ольги есть буквально в каждом городе, и уж точно есть в столице. Точнее, сначала гимназия появилась в столице, а уже потом филиалы появились в каждом крупном губернском или уездном городе, ещё лет десять назад тебя ожидал бы пансион.

— И чем бы это отличалось от приюта?

— Наличием у тебя родителей, которые платят бешеные деньги за то, чтобы ты училась в одном из лучших учебных заведений. Давай смиримся с тем, что ты так и не можешь запомнить, кем приходится Мария Фёдоровна твоему дедушке и ты, наконец, задашь вопрос, от которого тебе не сидится спокойно на месте.

— Неправда, возмутилась я. — Я вполне усидчивый ребёнок.

— Буквально за пять минут, — фыркнула тётя, — некий усидчивый ребёнок сначала забрался с ногами в кресло, потом пересел на пол, потом, снова залезла в кресло с ногами, но уже в другом положении — перекинув ноги через подлокотник и вот опять сидит на полу, на этот раз по-турецки. Комментарии?

— Никаких, — я отложила на журнальный столик талмуд с историей клана в лицах, и откинувшись спиной на кресло, не удержалась и принялась задавать вопросы.

— Я ведь правильно понимаю, что отец с семьёй вернулся в город совсем недавно?

— Да, до этого они жили в столице. Здесь оставался только Игорь Савельевич и члены побочных ветвей, не занятых в жизни клана. Как правило, в городе остаются дети и жёны боковых ветвей клана, и то не всё. А к чему такой интерес, Мира?

— Тётя, — довольно вкрадчиво начала я, — Вы, скорее всего, в курсе насчёт моей биографии. Несколько приютов в разных концах страны, бродяжничество, различные приёмники. В приюте святой Анны я осела относительно недавно, около четырёх лет назад. И вот сейчас мне безумно интересно, как вообще стало известно, что я дочь Огневых?

Кортеж из четырех машин неспешно ехал по зимней дороге. Под шапками снега все деревья превращались в белые свечки, проплывающие в окне. Белый лес сливался с бледно-серым, низко нависшим небом. Казалось, еще вот-вот, и оно разразится снежной бурей, напоминая слишком много мнящим о себе людишкам об их месте перед силами природы.