Конечно, трудно все-таки, но зато какая школа будет! Просторные окна, внутри широкий коридор, внизу большой зал. Все как полагается! Одна комната, в конце коридора, уже заранее намечена для шестого класса. Эта комната внизу… Вчера они убрали под се окнами мусор и немного вскопали землю.

Ребята размечтались…

Скоро они все вместе возьмутся за внутреннюю отделку и за ограду. Ограду они сделают очень нарядную, выкрасят в зеленый цвет и осенью на школьном дворе посадят деревья.

Было уже поздно. Васек заторопился:

— Ну, ребята, сейчас я каждому дам листок бумаги, перепишите себе начисто расписание, и чтобы уж никаких отговорок у нас не было!

Васек подошел к шкафу:

— Тут у папы бумага есть. И дневник наш тут лежит. Давно я его не смотрел!

— Какой дневник? Покажи, Васек!

Маленький круглый шкафчик замысловатой работы Павла Васильевича повернулся вокруг своей оси. Васек распахнул дверцы и взял с полочки знакомую всем толстую клеенчатую тетрадь. На первой странице ее было написано большими печатными буквами:

Ребята вскочили, налегли на стол. Одинцов с волнением дотронулся до гладкой черной обложки:

— Наш дневник!

— Как это мы могли о нем забыть! — удивились ребята. — Ведь здесь все написано! И про Митю, и про Матвеича, и про Степана Ильича.

Одинцов раскрыл последнюю страницу.

— «Хвеко-хвеля Хвео-хведин-хвецов…» — медленно прочитал он в конце.

— Мы должны закончить этот дневник и подарить его школе, чтобы все ребята узнали, какими героями были дед Михайло, Матвеич, Николай Григорьевич! — горячо сказал Васек.

— Мы положим этот дневник в пионерской комнате, чтобы все пионеры могли прочитать про Марину Ивановну, про нашу Валю, про всех… — заглядывая в тетрадь, предложила Лида.

— Конечно… Одинцов, поручаем тебе дописать этот дневник до конца! — торжественно обратился к товарищу Васек. — Сможешь?

— Смогу, конечно! Я все помню. А в случае чего, и вы поможете. Я сейчас же начну писать! — охотно согласился Коля Одинцов.

Польщенный довернем товарищей, он осторожно свернул в трубку тетрадь и спрятал ее за пазуху.

— Подожди прятать. Может, почитаем сейчас? Интересно ведь, как все было! — вопросительно глядя на ребят, сказал Петя Русаков.

Но Васек покачал головой:

— Не время сейчас. Давайте переписывать расписание… Кстати, Коля, пока ты будешь писать дневник, не ходи в госпиталь.

Одинцов запечалился:

— Мне очень Васю повидать хочется. Я только один раз схожу, ладно?

Когда ребята ушли, в комнату тихонько вошла тетя Дуня, поставила перед Васьком чай. Васек заметил, что чашка с блюдцем дребезжала в ее руке. «Устала…» — подумал он.

— Ну что ты все ходишь, тетя? Как будто я сам себе чая не налью!.. — с беспокойством сказал он. — Садись вот тут лучше. Посиди немножко.

— А что это ты пишешь? — присаживаясь к столу, поинтересовалась тетя Дуня.

Васек кратенько рассказал ей про свои дела: про учебу, про ремонт. Все это тетя Дуня слышала не раз, но всегда принимала близко к сердцу.

— Директор сегодня уже в учительской стол себе поставил, а Иван Васильевич скоро из госпиталя в новую школу переедет. У него здесь точь-в-точь такая же комнатка около раздевалки. Он в ней и ночует сейчас — боится, как бы кто материал по унес.

— Ну, это уж напрасно! — возмутилась тетя Дуня. — Кто ж это из школы материал унесет! Да таких злодеев-то во всем городе не найдется. Экий подозрительный старик стал!

— Да нет, может, и не оттого он ночует, а просто хочется ему сторожить… ну, по своей специальности работать, что ли.

— Но специальности — это другое дело. А на людей клеветать нечего. Школой все дорожат. Постоянно народ около нее толчется… Я тоже вчера проходила мимо. Заглянула во двор. Дом-то какой красавец будет! А уж школьников, мальчишек да девчонок во дворе — не сосчитать! И тебя видела, только уж окликать не стала.

Она отхлебнула из своей чашки чай, осторожно прикусила кусочек сахару, потом закашлялась, вынула носовой платок и вытерла кончиком глаза:

— Помню, когда уезжал твой отец… Пришел в шинели, сел вот тут рядом, обнял меня. А я плачу. «Что ж, говорю, Паша, голубчик, Ваську от тебя передать? Может, хочешь что-нибудь на прощанье сказать?» А он так покачал головой и говорит: «Не надо, сестреночка. Он все знает, что я могу сказать». — «Да откуда же, Паша, ему знать?» Улыбнулся он мне и опять свое:

«Знает, сестреночка! Хороший сын всегда знает, что скажет в том или ином случае отец». — Тетя Дуня облокотилась на ладонь и тихонько спросила: — А ты и вправду знаешь ли?

— Знаю, я всегда знаю! — радостно улыбнулся Васек. — Вот и сейчас знаю… Он подмигнул бы мне одним глазом на тебя и сказал: «Что-то у нашей тети Дуни глаза нынче на мокром месте… А ну-ка, Рыжик, подойди к ней поласковее…» — Васек встал и, обняв тетку, прижался щекой к ее щеке. — Ничего, — сказал он, — проживем как-нибудь…

— Не хватает моих сил… — прижимая к себе его голову, прошептала тетя Дуня. — Писем-то нет у нас… Письма-то куда же подевались?

— Ничего, ничего, придут письма. Ведь бывает — задерживаются в пути. Ты не плачь только, все будет хорошо! — с горьким спокойствием уговаривал тетку Васек.

В эту минуту ему казалось, что отец слышит его и одобрительно кивает ему головой: «Не давай, не давай ей плакать, Рыжик… Старая она, больная. Кто ее, кроме тебя, пожалеет…»

— Давай, тетя, поглядим по карте, где бои идут. Васек принес карту, разложил на столе, вынул из коробочки красные флажки:

— Вот, гляди, где наши теперь находятся!

Тетя Дуня полезла в карман за очками. Слезы ее высохли, и, расставляя вместе с Васьком красные флажки, она сурово сказала:

— Ничего, придет наше время! Мы их до самого Берлина гнать будем!

— Тебе бы на фронт, тетя Дуня! — пошутил Васек. Спать легли поздно. Ночью Ваську снился отец. Снилось, что где-то в открытом поле сквозь дым и огонь мчится санитарный поезд. Мимо Васька в паровозной будке промелькнуло бледное. напряженное лицо отца, голубые серьезные глаза, знакомые, опущенные книзу усы. Васек бросился вслед поезду, но из дымной тучи налетел вражеский бомбардировщик, и тяжелый снаряд ударил в бок паровоза. Васек закричал, забился и, сонный, еще долго рвался из чьих-то теплых рук… Потом открыл глаза и увидел встревоженную тетю Дуню.

— Проснись, проснись, Васек, голубчик… — удерживая его, ласково шептала она.

Васек зарылся головой в подушку.

— Писем, писем нет, тетя Дуня… — простонал он.

— Ничего, ничего, придут письма. Ведь бывает — задерживаются в пути… — уговаривала его тетя Дуня.

Утром Васек долго думал о своем сне. Тоска, как огромный камень, навалилась на его сердце. Близкий, родной человек — тетя Дуня, но без отца родительский дом кажется пустым и неприютным.

«Сегодня пойду в депо», — думает Васек.

В депо все напоминает мальчику отца. Там идет своя жизнь, ч рабочие ходят в таких же пропитанных маслом и паровозной гарью куртках, в какой ходил отец; там в светлой мастерской и сейчас висит среди стахановцев портрет, а под ним большими печатными буквами стоит подпись: «Павел Васильевич Трубачев».

Васек выхолит из дома и жадно смотрит в ту сторону, где за улицами и переулками чуть виднеется высокая крыша вокзала, а за ней вдоль железнодорожной линии — длинное серое здание депо. Васек в нерешительности стоит у ворот.

В девять часов он должен быть на пустыре, где уже соберутся его товарищи. Они сговорились пойти к Екатерине Алексеевне все вместе. После пропущенных уроков никому не хочется прийти первым. Но сейчас еще рано. Если сбегать в депо… хоть на полчасика!