Я извлёк из спичечного коробка червячка, насадил его на крючок.

Фьють! — свистнула в воздухе леска с грузилом и по самый поплавок ушла в воду.

Джимшер!..

Да, Джимшер — мой враг. Основательный враг. Плохо, что на свете ещё существуют вражда и коварство.

Но ничего не поделаешь: ещё попадаются люди, которые враждуют с тобой и даже не спрашивают, хочешь ли ты враждовать. А ведь, может быть, ты хочешь дружить с ними, на вершины с собой повести и там в горах жить с ними в одной палатке…

А он сидит вон один па берегу и думает, какой он хороший враг. Поймает рыбу, снимет с крючка, проденет сквозь жабры ивовый прут, а сам всё думает, что такого врага, как он, поискать надо: коварный, сильный, хитрый — злодей, а не человек.

Мой поплавок дёрнулся, задрожал. Какая-то глупая рыбка заигрывает с крючком.

Нет, передумала.

А я вот что скажу… Я на минуту брошу в воду нашу вражду и скажу, что Джимшер…

Да ну его! Вон кто-то попался на крючок!

— Есть!

Добыча незавидная — рыжеватый бычок…

Если б этот Джимшер не хотел враждовать…

Опять клюёт!

— Есть! Ещё одному бычку наскучила жизнь в реке.

Вообще-то Джимшер давно враждует со мной, но никакого коварства, никакой хитрости и обмана себе не позволял. Видно, он открытый и прямой парень. Такой в спину не ударит. А вообще-то он крепыш, ничего не скажешь. Такого и в заместители можно было бы взять. Ведь нужен же мне заместитель…

В горах такой спутник очень кстати. Мне кажется, если уговорить такого, он не подведёт, не пойдёт на попятный. Не может быть, чтобы он не знал, как плохо враждовать людям, но раз решил, что мы с ним враги, вбил себе в голову — и всё!

А что, если ему всё так прямо и сказать?

Думаю, ему моя идея понравится. Вряд ли он сам придумал что-нибудь получше. Непокорённая вершина — это тебе не рыбалка возле родного дома! Может, потом он сам захочет за мной следом идти, да поздно будет.

Хм, какая-то хитрая рыбка сняла с крючка червяка, а крючок-то и не тронула.

Всё, решено: подойду к нему, встану над головой и погляжу на него построже.

А зачем пыжиться? Лучше поздороваться, как с любым прохожим у нас в деревне здороваются.

Когда я подошёл к нему, моя тень упала на воду, как раз над его удочкой переломилась. Я нарочно так встал: пусть почувствует, приятно или нет, когда на тебя сверху вниз смотрят.

— Здорово! — крикнул я.

Джимшер обернулся, затенился рукой от солнца, медленно кивнул мне в ответ и опять отвернулся, как будто перед ним не Каха Девдариани, а какой- нибудь сморчок.

Разумеется, я вспыхнул, как порох.

— Ты чего это? — крикнул я и одним прыжком спрыгнул с пригорка на берег.

Он опять только разок взглянул на меня.

— Тебя спрашивают!

Он состроил кислую рожу и спросил:

— Чего тебе?

— Сейчас объясню, чего мне.

Он пожал плечами.

— Ты чего — немой, что ли?

Он покачал головой.

— Тогда говори, не отмалчивайся! — Я шагнул к нему и пнул его коленом.

Наконец он встал, повернулся ко мне и хмуро поглядел на меня.

— Что? Не узнаёшь? — опять спросил я.

Он опять покачал головой.

— Тогда узнаешь!

Он кивнул: давай, мол, познакомимся.

— Ты чего, не желаешь говорить со мной или со страху язык проглотил? — И я залепил ему оплеуху.

Он, видно, не ожидал удара, покачнулся, налетел на ветки ивы; я пнул его и столкнул в воду.

— Может быть, теперь ты пожелаешь говорить со мной? — крикнул я.

Он ухватился за ветки ивы, выбрался на берег и опять встал передо мной.

— Ну что, заработал? — спрашиваю я, а сам за его руками слежу, не прихватил ли он камня из реки. Руки пустые, даже в кулаки не сжаты.

Нет, такого лопуха не стоит брать в горы!..

— Понравилось? — насмешливо спросил я. — Нет, ты ответь мне по чести: понравилось?

— Да так себе…

— Хочешь ещё?

— Мне хватит… — И он замахнулся на меня; я вовремя это заметил, отклонился в другую сторону, но тут с другой стороны меня встретил такой удар, что я охнул.

«Годится, — обрадовался я, — этот годится!» Я сам перешёл было в атаку, но он опередил меня — мне показалось, что ухо у меня взорвалось.

«Отлично!..»

Но тут он мне влепил снизу, в челюсть. Если б я держал язык между зубами, после этого удара мне самому пришлось бы молча кивать и качать головой в ответ на вопросы. И — так уж устроена моя голова — вмиг вообразил себе, что я, безъязыкий, вернулся с вершины. Односельчане чествуют меня. Народ требует от меня речи, а я молчу — язык у меня во рту, как половина картошки.

Да будут здоровы и Джимшер, и его родители: он так меня треснул, что все фантазии вылетели из моей головы вместе с посыпавшимися из глаз искрами. Выручил, можно сказать, а то перед людьми неловко было.

Да только он и сам не удержался после удара и следом за мной в воду бухнулся.

Я-то думал, что лучше рыбы плаваю, но крепкий удар по голове заставил меня нырнуть.

— Прекрасно! — пришёл я в восторг. — Вот это здорово!

Я вынырнул из воды и оглядел поверхность реки. Никого, только волны гривастые.

«Прячется», — разочарованно подумал я и тут вдруг получил такой удар снизу!..

«Вот это да!»— ещё раз восхитился я, нырнул, настиг Джимшера и давай его молотить, пока воздуха хватило. Потом вынырнул, глотнул воздуха, хотел снова за ним ринуться, но он всплыл неподалёку, посмотрел в мою сторону, однако на меня не пошёл. Хотя, судя по всему, и удирать не собирался.

Я был премного ему благодарен: с меня вполне достаточно. Да и он должен быть доволен.

Мы почти одновременно направились к берегу. Обессиленные выбрались на пригорок и, не глядя друг на друга, повалились на песок.

Правду незачем таить: именно такие ребята нужны в горах. Дай бог тебе здоровья, Джимшер! Давненько меня никто так здорово не колотил!

Отдышавшись, я привстал, поправил штаны, потрогал карманы и…

— Ах, чёрт возьми, никелевая ручка от «Москвича» пропала!

Я разделся и прыгнул в воду.

Дважды я нырял безрезультатно, но в третий раз вроде заметил что-то на дне и подхватил, а выныривая, ткнулся к какую-то твердь. Оказывается, надо мной плавал Джимшер, а в той самой руке, которой он бил меня, блестела никелированная ручка. Тогда я глянул на свою добычу — это была цепь от велосипеда.

— Ты что, опять в драку лезешь? — крикнул я, а сам думаю: «Неужели все мои труды оказались напрасными?»

— Я лезу? — возмутился он.

И я понял, что мы случайно столкнулись в воде.

— Ты нашёл мою ручку?

— На, бери! — протянул он её.

— Мне она не нужна. У меня их четыре. Возьми себе.

Джимшер ничего не ответил.

— На тебе цепь. Я себе другую найду. Бери уж.

— Ладно, возьму…

Мы вышли на берег и молча сели на пригорок, потому что удовлетворение, которое мы испытывали, невозможно было выразить никакими словами.

НАЧАЛО ПОХОДА

Три ночи подряд я почти не спал.

То вспомню, что у нас верёвок маловато, а без верёвок по скалам и ледникам не пройдёшь. То думаю, как нам тащить в такой путь кирки и заступы?

Наконец я сообразил, что надо понести их без рукояток — лишний вес: там, в горах, будут леса, и мы сможем срезать новые рукоятки.

Склад у нас был один — дупло дуба, стоящего на краю села. Чего там только не было: чугунный котелок и алюминиевая молочница, большие куски сахара, солёная вяленая рыба, сушёные яблоки, топор, дедовский кинжал без ножен, спички, консервные банки, хурджины и сухари в мешочках. Словом, подготовились мы основательно.

И вот наступил назначенный день.

Мама, как обычно, ещё до рассвета собралась на ферму — она работала там дояркой, а с тех пор, как ферму механизировали, ходит за породистыми коровами — так, говорит, трудодней побольше получается. Вообще она работяга, моя мама. Ни свет ни заря на ферму идёт, а вечером вернётся и по дому до ночи хлопочет — стирает, гладит, шьёт, стряпает. И на меня виновато поглядывает. С тех пор как она второй раз вышла замуж, я часто замечал этот её виноватый взгляд.