Во всей школе оказалось целых три поэта и пять художников.

Вот тебе и новая задача. Поди узнай, кто из них «доброжелатель».

— Раз уж такая получается неразбериха, — заключил Дато, — давайте отлупим всех пятерых художников и троих поэтов!..

— Нет, так не годится, — возразил Коки. — Лучше по жребию, на кого выпадет, — Он смущённо потупился.

— Глупости! — сказал я. — Может, жребий выпадет как раз на невиновного. Хватит нам и того, что о нас люди говорят. Не будем мы бить невиновных!

Я решил: пусть каждый из поэтов и художников напишет и нарисует что-нибудь, а там мы уж попробуем определить среди них правого и виноватого.

На третий день мы собрались в тени огромного старого дуба: мы теперь всегда здесь собираемся, когда надо что-нибудь решить. Я сидел на камне, который мы сюда прикатили, а ребята — вокруг.

— Итак, — сказал я, как хан, взобравшись на камень с ногами, — покажите, кто и чем нас порадовал.

— Хе-хе-хе! — засмеялся Зура и протянул мне листы бумаги из альбомов для рисования.

— Подавай по одному. Будем рассматривать каждый рисунок в отдельности…

По нашему мнению, рисунок одного из пятиклассников так расползся вкривь и вкось, что считать эдакого мазилу художником было бы слишком большой честью для него.

Вторая работа принадлежала нашему однокласснику Алико Немсадзе.

— Что такое? Куда конь с копытом, туда и рак с клешнёй? — удивился я.

— Его сильно бить нельзя, у него гланды, — поспешил предупредить Коки.

— Да он и ни при чём! — успокоил я Коки.

Уж такой есть: справедливость для меня превыше всего.

— Ну-ка вот на это погляди! — протянул мне Головастик плотный лист бумаги.

— Всё ясно! — хватил я кулаком по камню. — Это он!

Судя по всему, моим «доброжелателем» был Залико из шестого класса. Всё, художник в ловушке. Теперь оставалось найти поэта.

Ни первый, ни второй поэт не вызвали подозрения, хотя стих первого чуть не выжал из меня слезу, но зато когда мы читали третий, на глаза нам навернулись настоящие слёзы, а в горле застрял ком. Гиви так даже начал всхлипывать.

— Ну, попался, голубчик! — воскликнул я и что было сил хватил кулаком по камню.

Дальнейшее расследование было признано ненужным.

А бабушка?..

Как я уже говорил, её смерть давно пережил уже даже мой отец. А мне вот и через тридцать пять лет после своей кончины она невольно оказала такую неоценимую услугу. Ну, а если бы эта замечательная старушка была и сейчас жива, разве стал бы я жаловаться на судьбу? Да никогда в жизни!

ПЛЕМЕННОЙ БЫК

У шестиклассников после уроков сбор звена. Я послал туда своего человека — ищем Залико, художника-доброжелателя.

— Там никого нет, ушли! — сообщил нам вернувшийся Коки и смущённо потупился в землю. — Ушли на ферму.

— Куда?

— Они уже который раз там устраивают собрания, среди навоза.

— Ага, верно, они же шефствуют!.. — вспомнил Вахтанг.

— Что ещё за «шефствуют»? Коров, что ли, доят?

— А кто их знает, кого они доят. Факт, что ушли. — Коки наконец поднял голову и посмотрел мне в глаза.

Делать нечего — отправились на ферму. Хорошо ещё, попутная машина подвернулась, отруби везла. Только дорога до фермы больно нехороша — растрясло нас порядком. Кто-то даже сказал, что лучше было бы пешком добираться.

Однако добрались.

— И вы пожаловали? — обрадовался при виде нас косой бригадир, правая рука заведующего фермой.

— Нам только работу подходящую подыщите. Не то сами понимаете: доить коров мои ребята не умеют, — сказал я, глядя в его хитрый глаз, уставившийся на меня; другой глаз глядел куда-то на облака.

— Само собой разумеется, дорогие, — засуетился бригадир. — Найдём для вас подходящую мужскую работу.

Тут на ферме замычал бугай.

— Айда, ребята, за дело! — обернулся я к своим молодцам.

— Ну, ну, не подкачайте! — крикнул нам вслед бригадир.

В длинном низком помещении фермы стоял такой резкий запах, что мне будто шило воткнули в ноздри.

Сотни коров вздыхали, пыхтели, топтались и мычали.

Бугай опять замычал. Тут мы его увидели. Он был привязан в углу у стенки. Ну и зрелище! Жирный, огромный, с загривком, огненно-рыжий, а из широких ноздрей кровь сочится. Мы подумали было, что он ударился обо что-то, по нет — пастух с засученными рукавами пытался продеть ему железное кольцо в ноздри.

Шестиклассников мы нашли в телятнике. Они кормили новорождённых телят, силой совали им в рот бутыли с сосками.

Кукури Апхадзе свернул на сторону шею несчастному телёнку и усердно вливал в него молоко.

— Э-э, ты что с ним делаешь! — прикрикнул я. — Он же видеть твоего молока не может!

— Это сначала так… — объяснил «кормилец». — И вчера не хотел, да если ждать когда захочет, он с голоду подохнет.

— А вы и вчера на ферме были?

— Мы тут каждый день часа по два работаем.

— Кому вы тут нужны?

— Хм… — Он взглянул на меня. — Ты знаешь, что такое шефство?

— Знаю. Это когда телята не хотят есть, а в них силком вливают молоко.

— Во, во, примерно! — со смехом согласился он.

— А Залико не шефствует? — спросил я.

— А как же, конечно, шефствует.

— Что-то его не видно. Наверное, он над поросятами шеф, а?

— Нет, он в дежурке, где бугай привязан.

— В дежурных, что ли. молоко вливает?

— А ты думаешь, тут другого дела нету? Он художник, у него своя работа. Красный уголок оформляет, потом диаграммы будет делать.

— Что ещё за диаграммы? — разинул рот Гиви.

— Вместо того чтобы без дела мотаться по проулкам, сходите на ферму, всё и узнаете, — посоветовал нам «кормилец».

Мы, конечно, могли ему ответить как следует, но сейчас перед нами стояла другая задача. И я повёл своих ребят к дежурке.

Мы обошли дежурку сзади, чтобы не связываться со свирепым бугаём, топчущимся у дверей, и вошли в помещение.

— Вот он, художник, — обернулся я к своим, заметив в углу комнаты увлечённого работой Залико. — Опередил-таки нас: смотрите, мол, какой я работяга!

То ли он очень был увлечён, то ли бугай за дверью слишком громко мычал, но Залико не поднял головы.

— Да он издевается над нами! — не унимался я.

— Как он смеет! — заорал Головастик и шагнул к нему.

— А…Что вам, ребята? — растерялся Залико и заморгал глазами. — Помочь пришли?

— Кому помогать? Тебе? — перешёл я в наступление. — Да кто ты такой?

— Если вам не нравится, — он протянул лист бумаги, — можете рисовать сами.

— Не нравится! — Я, не глядя, ткнул бумагу ему в нос и толкнул его в грудь.

Залико прижался к стенке и недоуменно смотрел на нас. Я, конечно, был в своём уме и потому не стал называть ему настоящей причины.

— Ни дружбы для тебя не существует, никого ты не жалеешь! — крикнул я.

— Какой дружбы, кого я не жалею?

— Может быть, и другие хотят шефствовать и рисовать диаграммы!

— Хе-хе, рисовать диаграммы? — выкатил зрачки Головастик.

— А ты помалкивай! — буркнул я Зуре, чтобы он случайно не проболтался.

— Вы, кажется, нарочно драку затеваете? — догадался наконец художник-доброжелатель.

— Да где это слыхано! — зашумел я. — Такой одиночка, такой кулак… такой… такой… как он называется, который людей не любит?

— Индивидуалист, — подсказал Залико.

— Где это видано — такой индивидуалист! Вот, например, заведующий фермой, по-твоему, один ходит за всем стадом? Один доит его? — Я обернулся к своим молодцам.

— Да у него целая орава пастухов и доярок, — поддержал меня Дито.

— По-твоему, он один ест пироги и хачапури? ^[4]

От такого вопроса мои ребята несколько подрастерялись.

— Почему же этот художник один-одинёшенек рисует, оформляет и индивидуальничает? — Я совсем уже взъярился и влепил Залико звонкую оплеуху.

Дело оборачивалось нешуточно. Залико это понял, хотел кинуться на меня, но видит — нас много. Наклонился за линейкой… Драться он, что ли, ею собрался? А мы тут-то и навалились на него скопом. Но в ту же минуту вдруг что-то как налетит на дверь — она и в щепки от такого удара!