Сомнения могут одолевать нас, но тех, кто верует, любовь Христова крепко прижимает к Его сердцу. Вы скажете: «Ну, если бы я увидел Иисуса, как Фома, то тоже поверил бы». Иисус знал, что нас могут посещать подобные мысли, поэтому отметил: «Ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие» (Иоанна 20:29). У нас нет такого откровения об Иисусе, какое было у первых учеников, однако мы особенно благословенны, если верим даже без столь явных доказательств.

Почему же мы верим? Во-первых, потому что у нас есть свидетельства апостолов. Они описали биографию Иисуса, в подлинности которой можно убедиться с точки зрения как археологии, так и истории. Честное исследование фактов показывает, что Библия – достоверный документ, уходящий корнями в почву истории и здравого смысла.

Во-вторых, мы верим благодаря тем, кто пережил на себе преображающую силу Христа. Некоторые из нас могут лично засвидетельствовать о тех переменах, которые произошли в их жизни, как подтверждении внутренней Божьей работы в их сердцах.

У одной проститутки, пришедшей к вере во Христа в результате посещения воскресной школы, желания и мышление изменились настолько радикально, что она почти сразу же освободилась от наркотической и алкогольной зависимости. Спустя десять лет, она основала реабилитационный центр для юных незамужних матерей, где предоставляет им необходимое попечение и наставление для того, чтобы они могли вернуться в школу. «Итак, кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое» (2 Коринфянам 5:17).

Иисус предложил Фоме прикоснуться к шрамам на Его руках и к исцеленной ране на боку, потому что именно на кресте Он предложил Себя как жертву для грешников, чтобы мы могли иметь отношения с Богом. Для каждого, кто верует, барьер греха устранен, и приглашение примириться с Богом звучит для всех, желающих откликнуться на него. Нам предлагается принять этот дар верой, сколь бы малой она ни была.

Моего имени нет в Библии, и ваших – тоже. Разумеется, у вас может быть какое-нибудь библейское имя, но я говорю о другом. Мы с вами не упомянуты в Библии как конкретные личности. Захоти мы найти себя в священном Писании, то, наверное, не смогли бы отыскать ничего более подходящего, чем эти слова: «Ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие» (Иоанна 20:29). Блаженны вы, Эрл и Джоан, потому что не видели, но уверовали. Блаженны вы, Гарольд и Шарлин. Вы не видели, и все же поверили. Блаженны вы, Фил и Пэт. Блаженны вы, дорогие читатели, не видевшие, но уверовавшие.

Если вы – искренний скептик, то меня не беспокоит, испытываете вы сомнения или нет. Если кто-то и ставит одну дымовую завесу за другой, так это лукавые скептики. Они приняли решение не верить, смакуя скептицизм и сомнения как признак ума и здравомыслия. Искренний скептик достаточно смирен для того, чтобы отправиться на поиски истины, куда бы это его ни привело. Он готов допустить, что нуждается в Спасителе, Который избавит его от греха, чтобы сделать возможным общение с Богом. Искренний скептик может войти через дверь сомнений и выйти через дверь убежденности.

Много лет назад женщина-инвалид по имени Шарлота Элиот написала стихотворение. Ее брат-пастор сказал: «Моя сестра оказала больше влияния своим одним-единственным стихом, чем все мои проповеди вместе взятые». Это стихотворение под названием «Такой, как есть»[18] было положено на музыку, и теперь это один из моих самых любимых гимнов. Думаю, в третьей строфе вы узнаете себя:

Пятая строфа описывает удивительное, совершенное действие жертвы, принесенной Агнцем.

Фома сомневался, но пришел к Христу. Давайте же присоединимся к нему – и мы тоже будем приняты, оказавшись в объятиях Любви, которая никогда нас не отпустит.

Одна чикагская газета поведала историю о двух юношах, утонувших в озере Мичиган. Отмечая возвращение одного из них с войны в Персидском заливе, парни изрядно выпили. В какой-то момент, потеряв самоконтроль, они перевернули лодку, на которой плыли, и вскоре из озера достали их мертвые тела.

Представьте себе этих молодых людей, судорожно пытающихся хватать ртом воздух в то время, как их легкие наполнялись водой. В вечность они вошли уже трезвыми. Их разум был более светлым и лучше воспринимал окружающее, чем когда-либо при земной жизни. Они осознавали – прекрасно осознавали! – кто они, помнили свои семьи в Чикаго и те возможности, которые они безрассудно растеряли. И сейчас эти парни с ужасающей ясностью понимают, что у них уже нет ни единого шанса сделать судьбоносный выбор, ни возможности улучшить ситуацию, заглушив свои ноющие чувства очередной дозой алкоголя. У них остались возвышенные желания, но они уже не в состоянии осуществить их.

Смерть лишает нас возможности принимать значимые решения.

Через мгновение после смерти мы уже не можем избирать себе профессию, решать, где нам жить: в Далласе или Денвере, или размышлять о поездке в Европу. И, как только вечность официально заявит о своих правах на нас, мы уже не сможем избрать, где ее провести!

Конечно, даже в земной жизни наши решения весьма ограничены. Да, мы можем избрать, где жить, что есть и на ком жениться (или не жениться!), но решить не жить вечно – не в наших силах. Мы не можем абсолютно ничего предпринять для того, чтобы предотвратить наше вечное существование. Спустя тысячи лет, вы будете более живым, чем когда-либо прежде, и какие бы усилия вы сегодня ни прилагали, этот факт останется неизменным.

Прежде, чем совершить самоубийство, людям следовало бы поразмышлять о том, насколько велика вечность. Им кажется, что их сиюминутные беды дают им повод поставить точку там, где должна была бы стоять всего лишь запятая. Впрочем, хотя люди и могут собственноручно положить конец своей земной жизни, они бессильны сделать то же самое с жизнью грядущей. Они проходят через завесу только для того, чтобы обнаружить, что их осознанное существование продолжается – или посреди невообразимого блаженства, или в месте, которое можно представить разве что по фильмам ужасов.

Гамлет, размышляя о возможности самоубийства, спрашивает себя: «Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят?»[19] Суицид возможен только в этой жизни, но не в грядущей. По другую сторону смерти наши тела будут неподвластны разрушению. Возможно, в рамках этого нового бытия мы и сможем принимать какие-то решения, однако наш фундаментальный статус будет неизменен. Кому-то придется изо всех сил приспосабливаться к своему вечному страданию, другим же – благополучно привыкать к вечному счастью и блаженству. По ту сторону завесы существует только два места обитания; умирают люди только двух типов; нам предложены только две дороги.