Всё-таки, несмотря на некоторые ограничения в собственной работе, Питеру таки удалось довести до конца несколько хороших, на его взгляд, и достаточно самобытных картин. Он мастерски постарался совместить на холсте ту оригинальную мрачность и гнетущую атмосферу, которая нравилась в его творчестве мистеру Кастелло и некоторые принципиально новые для такого направления идеи, которые Уильямс давно хотел вложить в произведение – понравятся ли они Гаю или же нет. Как бы он не боялся того, что его патрону может не понравиться несколько иной подход к изображению волнующих их обоих вещей, Уильямс был художником – и был обязан творить так, как велит ему сердце.

В атмосфере тихой мастерской, он вставал перед белоснежным, после окончания первой стадии холстом – и полностью отключал разум. Холодная голова сделала своё дело, теперь наставал черёд поработать его воображению, в котором хранилась цельная перспектива изображения, отчаянно желающая выбраться в материальный мир.

Установив на специальный штатив палитру, Питер брал в руки кисть и погружался в особое место, откуда он черпал свои сюжеты. Оно было подобно мутному озеру, на поверхности которого клубился лёгкий туман. Скалистые горы окружали это место высокой стеной – тут не было ни ветра, ни посторонних запахов. Полная тишина и спокойствие.

Присмотревшись, посторонний человек различил бы в серой дымке лишь озорные блики на воде от лучей солнца; причудливую игру отражений или мерно набегающие волны, время от времени накатывающие на береговую линию. Однако, Уильямс знал, что это всё предназначено для отвода глаз: настоящий секрет хранился глубоко на дне. Ему не особенно нравилось то, что он должен будет сделать сейчас, но иного выхода у него не было.

С самого детства он понимал, что только так может сотворить то, что другим – неподвластно.

В реальной жизни или в фантасмагорическом видении-трансе Уильямс делал глубокий вдох, закрывал глаза, – и прыгал прямо в мутные воды этого таинственного водоёма. Он не знал, сколько обычно длится бесконечное падение – ни в реальном мире, ни в трансе, однако рано или поздно оно заканчивалось, и он оказывался в каком-либо из своих детских воспоминаний. Почему именно детских, он не знал, да и не думал никогда об этом. Питер просто отрешённо смотрел на то, что происходило с ним в таком далёком прошлом. И в этот раз он увидел маленького себя в разодранной рубашке кремового цвета и своего отца, в расстёгнутой полицейской форме и помятых брюках…

– И что ты сделал на этот раз?! – разъярённо прорычал Мэтью Уильямс.

В «видениях» Питера отец был всегда недоволен им. Он развалился в продавленном кресле из парчи с узором в виде цветочного букета на правом подлокотнике, отпивал пива из бутылки «Анкор Эйл» и кричал во всю глотку:

– Бетти, какого чёрта?! Разве я просил тёплое пиво?!

Потом Мэтью обращал свой взгляд на дрожащего сына и кривил губы.

– Вы с матерью одного поля ягодки, даже простейшие указания вам не по уму… Я же просил тебя вести себя НОРМАЛЬНО в твоей ГРЁБАНОЙ школе, и что ты устроил? – он вдруг пнул сына ногой в бедро и гаркнул, брызнув слюной: – ЧТО ТЫ УСТРОИЛ?! Какого дьявола ты молчишь, сопляк?! Отвечай, что ты натворил?!

– Папа, я говорил Кевину не обзываться, а он меня не слушал…

– Он обзывался, да? – задумчиво переспросил Мэтью: – А как именно он тебя называл?

– Ну… – Питер захлюпал носом и вытер сопли рукавом, не заметив, как от этого действия поморщился его отец. – Он назвал меня грязнулей, бедняком…

– И что ты сделал? – спросил мужчина, пристально посмотрев на мальчика.

– Пап, можно я не буду рассказывать… – тихо попросил Питер, опустив взгляд.

– Нет уж, если мне звонят на работу в моё обеденное время и орут на меня из-за того, что у моего сына проблемы с поведением, я хочу знать, что именно ты сделал… – процедил Мэтью. – И я никуда не отпущу тебя, пока ты не расскажешь мне всё, сопляк.

– Я попытался ударить его, а он… – Питер замолчал, захлопав мокрыми глазами и подумал, что ему очень хочется в туалет.

– Что. Он. Сделал? – скрипучим голосом спросил мужчина. – Отвечай, Питер.

– Он позвал друзей, и они меня избили, – промямлил Пит, испуганно покосившись на отца. – Пап, я пытался им дать отпор, но их было трое, они были старше…

– Ну, конечно, ты пытался… – злобно ухмыльнувшись, ответил Мэтью. – А знаешь, что тебе надо было попытаться сделать на самом деле?

Питер шмыгнул носом и ответил то, что ожидал услышать Мэтью:

– Я не должен был позорить тебя…

В этой сцене из его детства Питеру уже было одиннадцать лет, и он начал понимать, что примерно следует говорить в таких случаях, чтобы не спровоцировать очередную вспышку гнева своего отца.

– А ты начал понимать, чего я от тебя хочу, в отличии от твоей тупой мамаши, – довольно осклабился Уильямс-старший. Присосавшись к бутылке, он шумно глотал пиво, а потом вытер рот и спросил: – Знаешь, чего ты не учёл? В чём твоя ошибка? – Пит молчал, понурив взгляд, потом вспомнил, что отец терпеть не может, когда он так делает, и сказал, что не знает. Перегнувшись через подлокотник, Мэтью достал из-за кресла новую бутылку и сказал: – Смотри, вот это – уважаемые люди, – он показал на бутылку, потом щёлкнул ногтём по железной крышечке, – А это вот – ты. Врубаешь метафору?

Он зубами открыл пиво и выплюнул крышку под ноги сыну.

Пит быстро закивал головой, хотя ничего не понял из этой загадочной «метафоры» – он и слова-то такого не знал… Мальчик кивал только потому, что прекрасно усвоил за свою жизнь главное – отец на дух не переносит тупиц и тормозов.

– Ни хера ты не понимаешь, Питер, – зло рассмеялся Мэтью и отрыгнул, облизав губы. – Только башкой мотаешь, хотя она у тебя пустая, как и у твоей мамаши. Ничего с этим не поделаешь…

– Мэтью, хватит издеваться над ним… – усталым голосом протянула его мать, выйдя из кухни в грязном фартуке.

– А ты вообще не суй свой нос в мужские дела, – грозно ответил он и снова повернул к Питеру своё красное от алкоголя лицо. – Тебя обзывают бедным только потому, что твоя мать не догадалась в своё время закончить нормальный колледж, а теперь пишет всякую чушь для тупых бездельников и их тупых отпрысков… Сказки, серьёзно, Бетти? – он махнул в её сторону опустевшей бутылкой. – Скажи, тебе действительно нечем заняться?

– Мы должны что-нибудь сделать для Питера, Мэтью. Его там унижают… – тихо сказала она. – Ты же работаешь в полицейском управлении Бакленда.

– И правильно делают, моя дорогая, – ответил он, почесав нос. – Правильно делают, что унижают. Так он поймёт, что бывает в жизни с теми, у кого не хватило ума получить хорошую профессию…

– При чём тут это? Отец того мальчика – самодовольный осёл, который заработал деньги на бутлегерстве, толкая самогон таким, как ты. Это вообще нормально, что он позволяет своему сыну унижать мальчиков из семей с маленьким достатком?!

– Что он делал? – вкрадчиво переспросил Мэтью: – Повтори-ка, Бетти?

– Послушай, давай не будем при ребёнке… – Бетти попятилась обратно на кухню, выставив руки перед собой.

– Нет уж, ты сказала… – он перевернул бутылку и схватился рукой за горлышко. – Ты сказала, что он продавал самогон таким как я, верно?

– Мэтью… – прошептала Бетти Уильямс, с нескрываемым ужасом глядя на своего мужа.

– СУКА ВОНЮЧАЯ!!! – взревел он, и со всей дури кинул в неё бутылку; та попала в стену, разорвавшись на кучу мелких осколков стекла.

Питер зажмурился и почувствовал, что штаны намокли от страха.

– Я работаю! – оскалившись, выкрикнул Мэтью, пуча налитые кровью глаза. – Я ловлю всяких отморозков и пьянь! Я целыми днями торчу в управлении, толком не ем, не пью – пытаюсь выбить для вас, сукиных детей, лишнюю копеечку, и что я получаю в своём доме?! Оскорбления! Ты только и способна сочинять идиотские сказки для тупорылых детей…

Под Питером образовалась лужица мочи.

– Ой, поглядите-ка на него… – с отвращением в голосе протянул Мэтью, недовольно принюхавшись: – Глазам своим не могу поверить… Значит, пользуясь случаем, ты напустил в штаны?! Бетти, – заорал он, – можешь собой гордиться! Ты вырастила ссыкуна!