– Поддельные экспонаты… – глубокомысленно протянул Уильямс и высосал остатки коктейля. Отдышавшись, он обвёл рукой помещение: – Мне всегда казалось, что здесь работают честные люди, даже несмотря на то, что с руководством мне довелось поспорить…

– Честные люди не стали бы так обходиться с талантливым художником, Питер, – учтиво сказал Кастелло, положив художнику руку на плечо. – Это несправедливо, если хотите знать моё мнение.

– Со мной обошлись так, как считали нужным, – махнул головой Питер. – Может, это и правда было бестактно, но я совсем не в обиде.

– Так или иначе, они несправедливо обошлись с вами, – Гай зловеще усмехнулся, – а мы несправедливо обошлись с ними.

– С кем это – «с ними»?

– С кем? Ну, например… – с мистером Томпсоном.

– Вы… Уволили его?

– Да, – зевнув, ответил Гай, – его уволил мистер Мура. В частном порядке.

Питер прокрутил в голове воспоминания последней встречи с этим напыщенным индюком и подумал, что сейчас самое время позлорадствовать. Однако, наоборот – ему вдруг стало жаль Томпсона: волею судьбы ему на собственной шкуре пришлось испытать разрушительную силу бизнеса, о котором он толковал Уильямсу на их встрече. Из управляющего Макс в одно мгновение превратился в безработного – раньше выносил решения, а теперь «решение» вынесли по нему.

Кастелло поднялся со стульчика и забрал их стаканы. Открыв дверцу холодильника, он обернулся.

– У меня тут ещё три шейкера, Пит. Сомневаюсь, что миссис Уильямс и мистер Мура сильно расстроятся, если мы с вами опрокинем ещё парочку, верно? – Гай лукаво подмигнул Уильямсу, а тот лишь развёл руками.

– Вы здесь хозяин, мистер Кастелло. Тем более, вы пообещали заплатить мне. Я в вашей власти, – шутливо закончил он фразу, однако Гай серьёзно посмотрел на него.

– С такими вещами не шутят. В мире бизнеса одно единственное слово может как освободить вас, так и обречь на вечное рабство. Рабство – в финансовом смысле, разумеется, – поправился он, увидев тень испуга на лице художника.

– Вы меня напугали, – честно признался Питер. – Мне всегда казалось, что бизнес – не мой удел… Если предпринимателю постоянно нужно следить за языком, то я пас – мне трудно обходиться без юмора.

– У меня есть чувство юмора, Питер… – Кастелло сжал в руках по два шейкера и сосредоточенно затряс ими. – А по поводу того, что бизнес для вас представляется чем-то страшным… Думаю, вы должны отбросить это заблуждение после разговора со мной.

Гай по-хозяйски достал новые бокалы и разлил коктейли, положив рядом трубочки.

– Так вы всё-таки разбираетесь в крепких напитках?

– В некоторым смысле, – ответил Пит. – Я пил с друзьями в художественной академии хороший алкоголь, а вот когда приехал сюда… Знаете, когда нет денег даже на шоколадный батончик, ты готов радоваться и вонючей браге, которую гонят какие-нибудь старухи в трущобах…

– С первого взгляда по мне не скажешь, но я прекрасно понимаю вас, – хмыкнул Кастелло. – Первое время я тоже… Испытывал трудности с деньгами.

– Но ведь вы приехали к дедушке, который, насколько я понимаю, к тому моменту выбился в большие люди – почему тогда он не позаботился о вас?

– Напротив, Питер – он позаботился. Только забота у него оказалась особенная: он хотел, чтобы я понял на своей шкуре, через что он прошёл в незнакомой стране.

– Суровый подход к воспитанию… – сочувственно заметил Уильямс.

– Я часто думал об этом в прошлом, но только сейчас вижу некоторые прозаические причины… – такого решения. Он владел большой фирмой – она требовала непрерывного контроля, у него было много женщин – они требовали много времени, у него была жена-американка, но и она тоже только и делала, что требовала у него… И вот, представьте, что тут заявляюсь я и тоже начинаю требовать – как бы вы отреагировали?

Художник промолчал, продолжая тихо посасывать напиток через трубочку. Не дождавшись ответа, Кастелло продолжил:

– Вы бы отправили этого сорванца в самостоятельное плавание, что он и сделал. Возможно, я бы и сам сейчас поступил так же, но к своему счастью я – человек нового поколения и спокойно могу воздержаться от всего, что в прошлом так и не дало моему дедушке спокойно отойти от своих дел…

– Болезнь?

– Нет, – замотал головой Гай, – если бы. Это был несчастный случай. Он ехал на свадьбу одной из своих внебрачных дочерей, но водитель… – Кастелло в бессильной ярости стукнул кулаком по столу. – Этот сраный остолоп не справился с управлением и на 80 милях врезался в бетонный отбойник.

– Сочувствую вам.

– Спасибо, Питер. Машина была расплющена и сгорела дотла. От моего дедушки остались только «биологические материалы», как мне сказала полиция. У него не было прямого наследника, зато был я – работник обувной компании в пригороде Нью-Йорка…

– И вы в один миг стали богаты, – закончил за него Питер.

– Верно, – сухо ответил Гай и криво улыбнулся: – Пришлось взять в обувной длинный отпуск, чтобы ознакомиться с делами дедушки. Вот, до сих пор знакомлюсь помаленьку.

– У вас нет семьи?

– Нет, я не женат и не собираюсь. У меня нет любовницы и детей тоже нет, и никогда не будет, – ответил Кастелло, раздражённо махнув рукой. – Понимаете, когда я стал чертовски богатым молодым человеком, то решил, что всё свободное время буду посвящать искусству. Твоя женщина, твои дети, да и сам ты – вы все в конечном итоге умрёте, превратившись в пепел и напоминать о вас будет лишь фотография на надгробии, но есть кое-что, действительно неподвластное времени… – Кастелло выдержал паузу и поднял палец вверх: – Искусство. Оно обладает всем тем, чем обладает реальная жизнь, только в искусстве всё будто бы по ту сторону зеркала: оно так же реально, как и наше изображение в зеркале, но если вы исчезнете, то исчезнет и ваше отражение, а искусство останется не только после вашей смерти, но и после смерти сотни, а может и тысячи поколений… Что это вы так на меня смотрите? – смущённо спросил Гай, заметив на себе взгляд Уильямса.

– Послушайте, вам говорили раньше, что вы – романтик? – захмелевшим голосом поинтересовался Питер.

– Признаться честно, вы – первый, кому я рассказываю свою… Теорию. Я часто продаю хорошие, действительно хорошие картины, но никого не подпускаю к себе ближе, чем на расстояние финансового договора.

– Мне повезло пообщаться с вами, – искренне ответил Уильямс. – Люблю разговаривать с людьми, у которых философский склад ума.

– Философский?! – Кастелло громко захохотал: – Боже мой, Питер, да я же бизнесмен! Какой из меня философ?

– А звучите вполне по-философски, – возразил ему художник, подняв свой стакан. – За искусство!

Мистер Кастелло кивнул, поддержав его тост. Они прикончили коктейли и с грохотом опустили стаканы на столешницу.

– А вот теперь расскажите мне про ваши работы, мой дорогой Питер! – направившись за новой порцией Гарибальди, Гай развязным тоном добавил: – Точно не помню, но я будто бы вас именно за этим и приглашал на мою выставку…

Ещё некоторое время они разговаривали про полотна Питера, про способы живописи, которыми пользуются современные художники, а потом надолго замолчали, чтобы в тишине медленно пить алкоголь. Вдруг им обоим захотелось оказаться наедине со своими мыслями, чтобы обдумать услышанное за этот приятный вечер.

Кэндис и Марко расположились на скамейке под большим полотном с пустой табличкой для пояснительной информации. На картине была изображена большая деревянная лодка с рыбаками, которую захлёстывают воды чудовищного по размаху шторма.

– По-моему, я уже где-то видела эту картину, мистер Мура. Это подлинник?

– Не могу знать, миссис Уильямс, – развёл руками Марко, – я плохо разбираюсь в искусстве. На мой скромный взгляд, если это и репродукция, то очень качественная. У мистера Кастелло нет привычки экономить на экспонатах музея…

– Это видно, – согласилась Кэндис. – Скажите, мистер Мура, а вы давно женаты? – она кивнула на обручальное кольцо, непроизвольно скользнув взглядом по его татуированному запястью.